Нарисованные шрамы - Нева Алтай

голову так, что наши лица разделяет всего несколько дюймов.

– Я задал тебе вопрос. Мне нужен ответ, малыш.

Плотину прорывает, когда я слышу это нежное слово, и слезы свободно текут по моему лицу. Нижняя губа начинает дрожать, поэтому я прикусываю ее и медленно поднимаю руки к его лицу. Они трясутся. Я секунду сомневаюсь, затем кладу ладони на его щеки.

– Ты. Ушла. От. Меня, – шепчет он и затем ударяет ладонью по двери. – Ты, черт возьми, ушла от меня.

– Я знаю.

Ярость. Так много ярости в его глазах, когда он смотрит на меня, его челюсть плотно сжата.

– Я сожалею, что причинил тебе боль, – шепчет он. – Я бы хотел повернуть время вспять и сделать все по-другому. Я не могу, и это факт. Но я не жалею, что убил того ублюдка. Вот тебе еще один факт. Я спрошу снова. Почему тебя волнует, был ли я ранен?

Я не могу заставить себя отвернуться от его взгляда. Он не сожалеет о том, что сделал. Могу ли я с этим жить?

Роман стискивает зубы, протягивает руку и запускает ее мне в волосы на затылке.

– Ответь мне, черт возьми!

– Потому что я люблю тебя, Роман! – Я прижимаю ладони к его щекам и трясу его упрямую голову. – Я люблю тебя. Я не могу вынести мысли о том, что тебя ранят. Ты закончишь эту проклятую войну, которую начал, ты слышишь меня? Мне все равно, как ты это сделаешь, но закончи ее, или, да поможет мне Бог, я сама тебя убью.

Несколько секунд он ничего не говорит, пристально смотря мне в глаза и вцепившись пальцами в мой затылок.

– Выходи за меня, – выдает он, – и я закончу войну.

Роман

Глаза Нины расширяются в ответ на мое предложение. Возможно, она сомневается, всерьез ли я, и, естественно, я всерьез. Я верну ее любыми средствами.

– Ты шантажом заставляешь меня выйти за тебя. Опять.

Это не вопрос, но я все равно решаю пояснить:

– Да, верно.

Ее глаза пристально смотрят в мои, и я внимательно за ними наблюдаю. Они красные по краям, и слезы до сих пор текут. Не думаю, что она вообще замечает, что она все еще плачет, и я жажду смахнуть слезы рукой. Это будет последний раз, когда она плачет из-за меня. Я клянусь себе.

Мне нужно, чтобы она сказала да. Я никак не смогу прожить еще одну ночь без моей дикой кошки, свернувшейся под боком. Она забрала мое черное сердце с собой, когда ушла от меня, и если она скажет нет, то может оставить его себе. Без нее мое сердце мертво.

– Боже, Роман, – вздыхает она и прижимает ладони к глазам.

Я смотрю на ее руки, испачканные черной краской, и крошечный огонек надежды вспыхивает в моей груди.

– Ты не сняла кольцо.

– Нет. – Она опускает ладони и шмыгает носом.

Окей. Мы к чему-то движемся. Я беру ее руку и снимаю оба кольца с ее пальца. Они снимаются слишком легко. Она похудела. Я придушу ее.

– Отдай их обратно, – взвизгивает она и пытается схватить меня за руку, но я убираю ее за спину.

– Отдам. Только дай мне пару секунд, – говорю я и, хватая трость, медленно начинаю опускаться на левое колено.

Нина смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Она опять плачет.

– Черт, любимый. Не делай этого.

Я не обращаю внимания на пронзительную боль в правой ноге и опускаю левое колено немного ниже. Это не совсем та поза, которую я себе представлял, но она наиболее близка к положению на одном колене, которого мне хотелось достичь. Я поднимаю кольцо перед ней.

– Ты выйдешь за меня, малыш?

Она всхлипывает и выдыхает, слезы все еще льются по ее лицу, затем хватает меня за ворот рубашки и тянет вверх. У меня уходит несколько секунд на то, чтобы выпрямиться, и когда я это делаю, она поднимает между нами руку.

– На этот раз ты не отделаешься дешевым вариантом, Роман, – она шмыгает носом. – Я хочу платье: большое, пышное и блестящее. Я хочу кучу цветов, оркестр, играющий торжественную музыку, и, конечно…

Я чувствую, как мои губы изгибаются в улыбке. Я так офигенно влюблен в мою чокнутую женушку.

– Я люблю тебя, – шепчу я, нанизываю кольца ей на палец, затем хватаю ее лицо и целую.

* * *

Я провожу по спине Нины рукой, затем опускаю ее и сжимаю задницу, возвращаюсь тем же путем к ее затылку, где мои пальцы застревают в спутанных темно-зеленых прядях.

– Это смоется?

Нина поднимает голову с моей груди и смотрит на прядь волос между моими пальцами.

– Не нравится зеленый цвет?

– Не совсем. Но если тебе нравится, я не возражаю. Хотя он ужасен.

– Он смоется где-то через неделю. Меня тоже он бесит. – Она пожимает плечами и кладет голову обратно, прямо над моим сердцем. – Как ты прекратишь войну с итальянцами?

– Как обычно. Кто-то женится на милой и кроткой итальянке.

– Как романтично. И кто будет счастливым женихом?

– Я пока не решил. Возможно, Костя.

– Уверена, он обрадуется. – Она зевает и закрывает глаза. – Как проходит физиотерапия?

– Я закончил ее две недели назад. Уоррен сказал, что мы получили максимум того, что можно достичь, поэтому в ней больше нет необходимости.

– Я рада. Я знаю, как сильно ты ненавидел эти сеансы. Ты сексуальный с тростью, как я и ожидала. – Она сонно улыбается.

Я поднимаю несколько спутанных прядей волос с ее лица, затем смотрю на ту сторону кровати, где мои костыли опираются о стену. Не думаю, что она их заметила, когда мы вошли, так как мы были заняты тем, что снимали одежду на пути к кровати. Она все равно увидит утром, но я предпочитаю сказать ей прямо сейчас и покончить с этим.

– Нина… я должен тебе кое-что сказать.

– М-м-м… это может подождать до утра?

– Нет.

Она мгновенно поднимает голову, ее глаза смотрят на меня сверху.

– Что ты сделал?

– Я ничего не сделал. Это просто что-то, о чем я хочу поставить тебя в известность.

– О боже… – стонет она, – просто скажи мне, что ты сделал, черт возьми.

Мой красивый цветочек следит за мной, ее глаза расширены. Ненавижу то, что мне приходится рассказать ей. Я так сильно это ненавижу, что меня тошнит.

– Я все еще пользуюсь костылями, Нина. Мое колено до сих пор не сгибается по утрам, и я не могу ходить без них в первый час или около того. – Я стискиваю зубы и продолжаю: – Иногда они мне нужны еще и по вечерам.

Она просто смотрит на меня, глаза в глаза. Мне нужно, чтобы она что-нибудь сказала. Что угодно.

– И? – спрашивает она наконец.

– Что «и»? Это все, – отвечаю я.

Ее глаза еще больше расширяются.

– Черт возьми, Роман, не пугай меня так. – Она ударяет меня в грудь ладонью. – Я думала, что ты собирался мне сказать что-то важное: например, что ты убил Игоря, пока меня не было. Боже, любимый.

Я внимательно на нее смотрю. Это не та реакция, что я ожидал. Разочарование, да. Или по крайней мере какое-то неудовольствие, когда она поняла, что в итоге будет привязана к инвалиду на всю оставшуюся жизнь. Разве это не важно? Может быть, она думает, что это только временно.

– Нина, ты не понимаешь. Мое состояние не будет лучше, чем сейчас. Мне жаль, малыш.

Она наклоняется вперед так, что ее лоб касается моего, и обнимает ладонями лицо.

– Да, ты мне уже сказал. Еще я видела твои костыли и догадалась об этом сама, любимый. И мне абсолютно плевать. – Она оставляет поцелуй на моих губах. – Итак, ты никого не убил, пока меня не было?

Я мудро решаю воспользоваться правом хранить молчание и держу рот на замке.

– Роман? – Она прищурившись смотрит на меня.

Я вздыхаю.

– Я убил Тануша, окей?

– Я так и знала. Я… – Она мотает головой.

– Он был тем, кто заложил бомбу вместе с Леонидом.

Нина оглядывает меня, морщит нос, затем кивает.

– Он это заслужил, – говорит