Рыцарь бедный - Василий Панов

В заключение интервью Михаил Иванович сказал, что его «самое дорогое желание» сыграть со Стейницем новый матч в Петербурге и что тогда он будет «чувствовать себя на двадцать процентов увереннее в победе».

Действительно, знойный климат Гаваны был противопоказан Чигорину, уроженцу русского Севера, никогда не бывавшему не только в тропиках, но даже в Крыму. Но климат, как мы увидим дальше, не был единственной причиной его поражения. Стейниц же уже не раз месяцами гостил на Кубе и, хотя ему уже было 53 года, переносил жару легко и играл на полную мощность, демонстрируя превосходную теоретическую подготовку и тонкий психологический подход к своему противнику.

Даже режим питания у Стейница был строго продуман. Как сообщал корреспондент американской газеты, Стейниц перед каждой партией матча с Чигориным выпивал стакан разболтанных сырых яиц, утверждая, что это стимулирует ясность мысли.

Сохранилась фотография того времени. За неудобной старинной шахматной доской, даже без свободных краев, на которые можно было бы облокотиться и положить карандаш и бланк для записи партии, сидят Стейниц и Чигорин. Чемпион мира – низкорослый, плотный, приземистый человек, сама поза которого свидетельствует об основательности и уверенности в себе. Крупное лицо с большой окладистой бородой и начинающими седеть рыжеватыми бакенбардами. Часами он способен неподвижно сидеть, невозмутимый, как Будда, бесстрастно обдумывая ходы и ничем не выдавая малейшего волнения.

По другую сторону доски мы видим претендента на шахматную корону. Чигорин сидит в напряженной позе, с глазами, устремленными на доску, взвинченный, как охотник, заметивший дичь. Типичное лицо русского интеллигента девятнадцатого века с зачесанными назад волосами и небольшой бородой. В противоположность спокойно сцепленным рукам партнера его руки раздвинуты, как будто он готов правой рукой сделать ход, но левой удерживает ее от поспешности.

Один флегматичен и невозмутим, другой страстен и нервен.

Матч игрался на большинство из двадцати партий.

Сил Чигорина хватило только на хороший старт: он выиграл первую, третью, шестую и седьмую партии, но затем проиграл три партии подряд и резко снизил наступательный порыв, а на самом финише снова потерпел три поражения.

Матч, начавшийся 20 января 1889 года, окончился 24 февраля победой Стейница со счетом 10½:6½, или +10, –6, =1. Чигорин все нечетные партии играл белыми.

При изучении партий матча поражает большое количество грубых ошибок, допущенных Чигориным, тогда как Стейниц не допускал ни просчетов, ни просмотров и играл с большой выдержкой и уверенностью в себе.

Надо признать, что победа Стейница была не случайной, а заслуженной, несмотря на то что Михаил Иванович играл явно ниже своей силы. Стейниц как в матче с Цукертортом, так и в поединке с Чигориным проявил себя не только первоклассным маэстро, но также прекрасным спортсменом и тонким психологом.

Почему победил Стейниц

Свойства идеального чемпиона мира можно схематично изобразить в виде квадрата, в котором, как известно, все стороны равны. Одна сторона квадрата – природное дарование, вторая сторона – разносторонняя теоретическая подготовка, точность расчета и мастерство анализа – то, что в сочетании с талантом и создает искусство игры. Первые две стороны квадрата и характеризуют шахматиста-художника.

Третья сторона квадрата – это безупречная спортивная форма, под чем надо разуметь превосходное здоровье, железные нервы и, как следствие этого, волю к победе, выдержку и веру в себя.

Четвертая и последняя сторона квадрата – это спортивная практичность: продуманный режим, правильный выбор места соревнования, объективная оценка обоюдных шансов на победу, умение понять сильные и слабые стороны самого себя и противника, дабы использовать такое знание для подготовки победы.

Такие две стороны квадрата характеризуют шахматиста-спортсмена.

Чемпион мира, стало быть, должен быть и художником и спортсменом.

Каковы были чисто спортивные козыри Стейница перед матчем с Чигориным? Во-первых, он имел огромный опыт подобных соревнований, сыграв уже 22 (!) матча с шахматистами самой разной силы и стилей. В том числе он сыграл четыре матча на Кубе: первый раз в 1883 году и три перед поединком с Чигориным. Это были своего рода генеральные репетиции, причем в том же самом месте и при том же самом климате. Он мог не опасаться ни жары, которую привык легко переносить, ни незнакомой пищи.

Чигорин же имел небольшой опыт матчевых встреч – только с Шифферсом и Алапиным, причем матчи эти игрались уже давно и в условиях, отличных от кубинского соревнования.

А ведь между турниром и матчем большая спортивная разница!

В турнире шахматист встречается подряд со многими соперниками, в матче – с одним и тем же. Уже одно это показывает необходимость привыкнуть к определенному стилю боя, к творческим особенностям и даже к чисто бытовым привычкам противника – изучить его. Например, когда Ботвинник во время своих матчей отходил от доски и, прохаживаясь по сцене, поправлял галстук, зрители уже знали, что замечательный советский гроссмейстер доволен своим положением на шахматной доске.

Капабланка в тяжелые моменты партии накренял стул и почти припадал лицом к столу. Зато, когда у него было хорошее положение, он расхаживал по сцене и бросал благосклонные взгляды на публику. Таких «примет», помогающих определить настроение противника, можно привести очень много, и они, конечно, дают возможность наблюдательному партнеру ориентироваться в ходе партии.

В матче вы изучаете одного противника детально, в турнире – многих, но не так основательно.

В турнире, если вы идете во главе его и неожиданно проиграете партию, это не значит, что вы утратили лидерство наверняка. Ведь в том же туре ваши соперники тоже могут проиграть или сделать ничью, и картина турнирной гонки не изменится. В матче же потерянное очко стоит дорого: так как не только вы его утратили, но оно перешло в актив вашего противника. В турнире можно потерпеть два–три поражения подряд и потом наверстать упущенное. В матче же, если противники имеют равное или почти равное количество очков, проигрыш двух–трех партий подряд означает верный проигрыш всего матча. Этим и объясняется то, что исход почти всех матчей на мировое первенство вырисовывался еще до финиша. Крайне редко судьба мировой шахматной короны решалась в последней партии матча, тогда как в турнире победитель часто выясняется лишь в последнем туре.

Большая разница даже в таком с виду мелком вопросе, как ничья в турнире или в матче. В турнире ее можно делать без опасений – в порядке «передышки» или просто чтобы не рисковать в яростной схватке потерей лидерства. В матче же ничья выгодна тому из противников, кто имеет преимущество в очках, поскольку приближает заветную победу. А при равенстве очков ничья выгодна играющему черными, так как он ею «выигрывает цвет», то есть в следующей партии имеет преимущество выступки и дебютную инициативу.

В матче Чигорина со Стейницем и сказалось знание чемпионом мира всех этих как будто несущественных, но на самом деле имеющих большое значение в шахматной практике «мелочей», которые Чигорин недооценивал.

Стейниц был прекрасно подготовлен теоретически, поскольку он следил за достижениями теоретиков всего мира и испытал во встречах с Цукертортом и другими первоклассными маэстро все – как старинные, так и новые – дебюты. Стейниц внимательно изучил дебютный репертуар и стиль игры Чигорина и приготовил наименее знакомый противнику и наиболее неприятный для того дебютный репертуар.

Стейниц учел также основную творческую черту Чигорина – отвращение к ничьим. Он знал, что в равной позиции Чигорин начнет искать выигрыш во что бы то ни стало, рискнет необоснованно нарушить позиционное равновесие и навредит самому себе больше, чем самый опасный противник.

И действительно, из семнадцати партий матча Стейниц – Чигорин только одна партия закончилась вничью, именно – последняя!

Отвращение Чигорина к осторожной борьбе, к ничьим, к отказу от творческого риска хорошо было известно и его позднейшим «товарищам по оружию». Вот что говорил немецкий маэстро Тейхман, встречавшийся постоянно с Чигориным в турнирах начала нашего века:

«Единственное, что мешает практическим успехам Чигорина, – это стремление создавать в каждой своей партии бессмертный памятник шахматного искусства, не учитывая ни своего положения в турнире, ни психологии куда более практично рассчитывающих противников. Эта черта Чигорина стоила ему большого количества очков и еще гораздо большего – полуочков!»

Полвека спустя Ботвинник иначе выразил ту же мысль: «Слабостью Чигорина являлось то, что он не всегда учитывал психологию партнеров, недостаточно интересовался психологическим элементом в шахматной борьбе. Чигорин, проводя задуманные им стратегические планы, нередко шел напролом, не чувствуя настроения партнера, не считаясь с возможной опасностью. Вот почему в решительные моменты борьбы у него и получались иногда творческие катастрофы».