Чёртов палец - Владимир Валентинович Крюков

потянулись повозки первых, самых рьяных дачников. Оставаться на лето в городе Навроцкому не хотелось, но и уехать далеко тоже было нельзя: необходимо было дождаться Маевского, чтобы вместе с ним распутать досадную железнодорожную аферу. И тогда на ум ему пришла простая мысль снять на лето дачу где-нибудь в ближайшем пригороде, а осенью, при благоприятных обстоятельствах, уехать-таки за границу, сменить антураж и дать отдохнуть нервам. Чтобы поиск подходящей дачи обратить в приятную загородную прогулку, он решил пригласить с собой Лотту.

Глава четырнадцатая

1

Хорош Петербург, когда вожделенное лето выманивает его жителей из квартир, соблазняя азартом охоты и рыбной ловли, и любители водного спорта упражняют мышцы, взмахивая вёслами и натягивая паруса. Благословенны светлые теплые ночи около летнего солнцестояния, когда эфемерная заря лишь на миг убирает фасады в малиновые одежды, тут же растворяясь в белёсом рассвете, когда сады, парки и палисадники волнуют обоняние тонким благоуханием сирени и в прозрачных сумерках на городских окраинах без устали поют соловьи!

Хорош Петербург и осенью. Обласканный нежным, меланхолическим солнцем, ублажает он взор прохожего золотом крон, обрамляющих чудную архитектуру зданий, расстилает услужливо ковёр из увядшей листвы под ногами у детворы, чтобы радостней бегалось ей по пёстрым дорожкам. В глубоком раздумье облокачивается на купола и крыши угрюмое небо, веет над городом его холодное дыхание, и вот уже первый морозец бодрит поутру петербуржца, и струйки белого пара бьют из ноздрей работящих лошадок. Зябко. А к вечеру на тротуарах появляется слякоть, и ах как приятно бывает устроиться у камина с чашкой крепкого чая и толстой книжкой литературного журнала или просто предаться ленивой рефлексии, приправленной ароматом сигары!

И зимой хорош Петербург. Власть могучего льда усмиряет бунтующие невские воды, и горожане, повеселев, забыв про мосты, одолевают речные дали на снующем от берега к берегу электрическом трамвайчике, конькобежцы и буеристы стремительно вылетают из рукавов и протоков на простор залива, лыжники упрямо торят пути через сугробы окрестных лесов. Славная пора! Сани лихого извозчика вмиг домчат вас на самый край света, и укутанная в шубу русская душа вдоволь натешится бешеной скачкой по заснеженным полям и трактам!

Хорош Петербург и долгожданной весной, когда охваченные смятением и паникой последние льды Ладоги, толкаясь и разрываясь на лоскуты, пугают жаждущих тепла людей холодным предсмертным вздохом. Скоро, уже скоро его величество император под звуки орудийного салюта откроет летнюю навигацию, и обретёт свободу Нева. Охотно и радостно отдаст она свои волны яхтам, катерам, пароходам и лайбам. И вот уж цветёт мать-и-мачеха, набухают почки, и в голове петербуржца поселяется неотвязная, сладкая мысль о месяцах дачного счастья…

В любое время года, в любую погоду дивен Петербург! И вечно парит над городом золотой ангел, катит тяжёлую колесницу Ника, блестят горделивые шпили, гремит полуденная пушка, полыхает закат в оконницах Зимнего дворца, трудится во славу столицы мускулистая многоводная Нева. И острова, и каналы, и мосты, и художественные сокровища дворцов — всё служит нам, петербуржцам, счастливым сыновьям и дочерям этого волшебного города, навсегда околдовавшего, сделавшего нас, куда бы мы ни уехали, где бы ни жили, своими верными и страстными воздыхателями. Всё здесь живёт, шумит, дышит, набирается сил, чтобы шагнуть в прекрасное будущее великой, необъятной страны. Двадцатый век, блестящий и весёлый, с его электрическими фонарями, трамваями, автомобилями, аэропланами, телефонными аппаратами и синематографом, век прогресса и надежд, ещё только начался. Что-то ждёт нас там, впереди, за таинственной ширмой грядущего? Которая из пружин в загадочном механизме истории, сложном и многообразном, заключающем в себе возможность выбора, сработает? Какие части, какие шестерни этого механизма заставит она вращаться? Чья воля, злодея или доброхота, сделает решающий ход? Заглянуть бы за эту ширму хотя бы одним глазком, хота бы на секунду, на одну маленькую, ничтожную секунду!

2

Дачную жизнь петербуржца, каждую весну устремляющегося вместе с добром и челядью, по выражению немецкой части петербургского населения, in’s Grüne[17], то есть в близкие и далёкие пригороды, нельзя противопоставлять жизни городской, находя здесь некий конфликт между различными его потребностями. Лучше оставить эти соображения философам и врачам-психиатрам и придерживаться того мнения, что дачная жизнь есть неотъемлемый элемент городской жизни, животворный источник, из которого столичный обыватель черпает силы и вдохновение в трудах, вдоволь запасаясь тем и другим на промежуток между двумя дачными сезонами. Здесь налицо простое стремление петербуржца к гармонии существования, ибо город с его идеальными архитектурными формами и удобствами жизни не способен дать то, что с лёгкостью можно получить от природной стихии, как-то: бодрый крик петуха сразу после того, как отложен в сторону томик Бальмонта и задута свеча, заботливое прикосновение комариного жала к нежной городской плоти, возможность платить за привозную провизию вдвое дороже и тому подобное. Словом, привычка петербуржца каждую весну арендовать дачу есть не что иное, как проявление его гармонической натуры. Ведь привычка и есть вторая натура.

Подготовка столичных жителей к великому летнему переселению на дачи начинается заблаговременно. Многие горожане, стеснённые в средствах или просто не имеющие обыкновения держать собственную дачу, отправляются на поиски летней резиденции ещё зимой, воспользовавшись погожими масленичными деньками. Самые практичные из них, желая сэкономить на аренде квартиры, съезжают на дачи вместе с домочадцами, прислугой и домашним скарбом и живут там до наступления осени, когда приходит время заняться поисками нового городского жилья. Ездить на службу им приходится из своих летних обиталищ, что естественным образом повышает спрос на дачи, не слишком удалённые от города.

Навроцкий, поздно надумавший снять дачу, отдавал себе отчёт в том, что в ближайшем пригороде найти что-то подходящее будет не так легко, но это обстоятельство его не смущало. Розыску летнего убежища он готов был посвятить ровно столько времени, сколько потребуется, а установившаяся чудесная погода и общество Лотты, охотно согласившейся его сопровождать, обещали сделать это занятие приятным.

Накануне Навроцкий осмотрел автомобиль, смазал еде нужно его части, проверил свечи, тормоза, фонари и шины, и теперь, когда «Альфа», шурша покрышками, мягко катилась из города в северном направлении, у него не было опасений, что по дороге с ней может случиться какая-нибудь неожиданность. Было уже по-летнему тепло, и лёгкий ветерок приятно обдувал лицо. Навроцкий взглянул на Лотту. Она щурила глаза и тянулась навстречу воздушному потоку.

— Как быстро мы едем! — сказала она, заметив, что Навроцкий смотрит на неё.

— Можно ехать ещё быстрее, мощность двигателя — двадцать лошадиных сил.

— Что это значит?

— Что мотор способен