Ночной сторож - Луиза Эрдрих

Номер 328 находился в дальнем конце коридора, наполненного звуками, исходящими от спящих людей, – бормочущих, задыхающихся, ерзающих в скрипучих постелях, храпящих, – и топотом крыс по металлической сетке потолков. Ветер, свистя, врывался в треснувшие дребезжащие окна. Время от времени раздавался гулкий раскат грома. В конце коридора она постучала в дверь. Потом услышала, как хозяин номера встал с постели, и дверь открылась.

– Пикси.

Он втащил ее внутрь. Она уронила чемодан на пол. В номере было окно, через которое проникало слабое сияние уличных фонарей и вывесок. Она видела, что его губа распухла, а лицо порезано. Ее кожа все еще горела, но разум был ледяным и ясным. Все, что произошло, она теперь осознавала совершенно четко, и каждое событие живо выделялось в ее воспоминаниях. Она села на кровать. Он расстелил куртку и присел на корточки на полу. Они начали перешептываться.

– Я знаю, знаю, они забрали ее, – настаивала Патрис. – Они забрали Веру.

– Она могла умереть, – произнес Лесистая Гора более резко, чем намеревался, но Патрис покачала головой:

– Нет, это не так. Ее куда-то увезли.

– Я сказал, что вернусь за ребенком.

– Да, давай заберем его… ее.

– Его.

– Тогда пойдем отсюда.

– Нам нужно поспать пару часов. Если мы появимся у Бернадетт сейчас, нас могут убить. Ты ляжешь на кровати. А мне хорошо и здесь, на полу.

Она отдала ему жесткое от грязи одеяло и накрылась своим пальто. Она принялась дышать как можно более ровно, погружая себя в состояние, близкое к трансу. Пока они крепко спали, поднялся ветер, и к утру в окно забарабанил холодный дождь. Патрис проснулась, лежа на боку, и посмотрела на закрывающую небо серую пелену. Стены гостиницы были сделаны из кусков картона, фанеры и гибкой жести, которые вибрировали. Она поняла, что гулкие раскаты, раньше воспринимаемые ею как гром, на самом деле – шаги постояльцев. Время от времени кто-то из них, качнувшись, ударялся о стену, и по коридору разносился грохот. Лесистая Гора лежал, распластавшись на полу. Она вспомнила о глазах Джека цвета древнего золота: в дюйме от головы спящего шевелились и ползали клопы медного цвета, очень чуткие существа, замиравшие при каждом звуке ложного грома. Когда вибрации стихали, они снова начинали свое деловитое копошение.

– Эверетт Блу, – громко произнесла Патрис, и насекомые разбежались. Лесистая Гора закрыл лицо руками, прежде чем открыть глаза, и пробормотал:

– Они мучили меня всю ночь.

– Мы должны сейчас же отправиться к Бернадетт. И мне нужно в…

– Уборную, – подсказал он. – Ты пожалеешь, что она не в саду. Ничего, я пойду с тобой и буду охранять дверь.

Через несколько минут они вышли через черный ход. Шагая по переулку, Лесистая Гора перешагнул через что-то, похожее на груду одежды. Патрис присмотрелась и узнала Джека. Она склонилась над ним и приложила пальцы к его горлу.

– Нет, – возразил Лесистая Гора, – оставь этого человека в покое.

Она постаралась нащупать пульс, чтобы понять, жив лежащий или уже нет. Пульс был, но очень слабый. Казалось, он вот-вот исчезнет. Душа быстро покидала тело.

– Он еще не умер, – сказала Патрис.

– Он совсем плох, Пикси.

Она встала. Грязная лужа у ее ног поблескивала, похожая на последний след сознания Джека. Раздалось тихое бульканье, свидетельствующее о близком конце.

Патрис вернулась в гостиницу и подошла к окошку администратора. Ночной дежурный не шевельнул головой, но глаза посмотрели в ее сторону.

– Там, в переулке, умирает человек, – сообщила она.

Взгляд сфокусировался на ней.

– Это Джек из соседнего дома.

Дежурный кивнул:

– Мы о нем позаботимся.

Она вышла.

Бернадетт выглянула из-за красивого овального окна и открыла дубовую дверь. На ней был белый передник с оборками, и в волосах торчали палочки для еды. В воздухе витал дух лютой депрессии.

– О, хорошо, – сказала она. – Кэл ушел.

– Где Вера?

– У меня ее нет. Пожалуйста, не стойте на крыльце, – проговорила Бернадетт. – У меня могут быть серьезные неприятности.

Она посмотрела куда-то мимо Лесистой Горы и Патрис и кивком пригласила их войти. Бекон жарился, и от плеч Бернадетт исходил все тот же цветочный аромат.

– Есть хочешь? – спросила она.

– Как и всегда, – ответил Лесистая Гора.

Женщина с медово-коричневой кожей спустилась по лестнице в холл. Бернадетт жестом подозвала ее, и та развернула сверток, который держала в руках, открыв лицо малыша. Он хмурился во сне.

– Отдай ей мальчишку, – велела Бернадетт, и женщина передала ребенка Патрис.

Младенец оказался на удивление плотным, как кирпич. Бернадетт проскользнула на кухню. Через мгновение Лесистая Гора последовал за ней и наклонился к закрытой двери. Кто-то за ней разговаривал с Берни. Он прислушался. Женщина коснулась его плеча и передала Лесистой Горе мешок с детскими вещами. Вошла Бернадетт.

– А теперь убирайтесь к черту, – проговорила она, протягивая им газетный сверток.

После того как они устроились в поезде, Лесистая Гора развернул газету. Стопка блинов и бекон. Он завернул бекон в один из блинов и протянул Патрис получившийся рулет. Она взяла блин в одну руку, а другой принялась укачивать ребенка. Он только что выпил бутылочку молока. Между его бровями пролегла тонкая морщинка, скрывавшая беспокойство за будущее. Патрис провела по ней пальцем и попыталась разгладить. Но морщинка осталась.

– Открой мой чемодан, – попросила она Лесистую Гору. – Достань детское одеяло.

Он проглотил остаток блина, встал, вытащил одеяло и передал ей. Оно было большим и эластичным. Ребенка в него можно было завернуть дважды. Декоративный шов подсказал ей и Лесистой Горе, как это делается. Со стороны могло показаться, что они муж и жена, а мальчик – их сын. Никто не пытался сесть поблизости. Люди предпочитали держаться подальше от потенциально опасного малыша. Патрис хотела было объявить, что она не мать, Лесистая Гора не отец и все не так, как кажется. Но вместо этого только сказала:

– Ты сложишь эту газету? Позже я могла бы ее почитать.

Вряд ли было уместно встать и поведать всем, что она даже не уверена, нравится ли ей Лесистая Гора и сможет ли она ответить на его чувства, если сама пришлась ему по душе. Она хотела сообщить, что она самостоятельная женщина с очень хорошей работой и что она скоро опять приступит к ней, так как у нее золотые руки. Но говорить подобные вещи не было никакого резона. Не было причин даже забивать голову подобными мыслями. Она откинулась назад, держа ребенка на руках, и попыталась прогнать воспоминания о том, что произошло в Городах. Но ее мысли продолжали путаться. Было ли все то, что произошло, реальным? Собачий ошейник? Слова собаки? Ее отравленный костюм быка? Глаза Джека из древнего золота? Бернадетт с палочками для еды в волосах? Кто бы поверил?

– Я позабочусь о тебе, пока твоя мама не вернется домой, – прошептала Патрис малышу.

Лесистая Гора пристально посмотрел на нее.

– Что? – спросила она.

– Ничего.

Он отвел взгляд. Спорить было не о чем. Это было не его дело, и он все еще не мог понять, что означают слова, услышанные им из-за кухонной двери. Добро или зло? Он не хотел говорить Пикси, пока не узнает сам.

Достав мешок, она принялась изучать приданое мальчика. Шесть пеленок. Пара крошечных голубых непромокаемых трусиков с резинками на талии и бедрах. Две