Учебник рисования - Максим Кантор

Смех Портебаля не относился к реплике Анжелики.

— Значит, Майзель накупил подделок? — Веселье овладело Портебалем, он не мог унять смех. — Я всегда подозревал, что он разбирается в авангарде так же отвратительно, как в бордо!

X

А депутат Середавкин говорил так:

— Что меня привлекает в квадрате, это его несомненный статус.

— Да, вещь статусная, — подтверждал Голенищев, — культовая вещь.

— Этот культ меня устраивает, — посмеялся Середавкин, глава комиссии по правам человека, — я предпочитаю культ прекрасного — культу личности.

XI

Тем временем по Москве пошли аресты, но их размаху, разумеется, было далеко до пресловутого культа личности. Аресты начались исподволь, но не такие, как бывало некогда, в недоброй памяти годы сталинизма, а интеллигентные, цивилизованные аресты. Ночью на воронке не приезжали, дверь не ломали. Вызвали повесткой гражданку Розу Кранц и гражданку Голду Стерн для дачи показаний в здание прокуратуры, что в Благовещенском переулке, поговорили, карандашиком по столу постучали, да на улицу и не отпустили — предъявили постановление. Можно ли было предположить, входя в розовый трехэтажный особнячок, что напротив итальянского ресторана с летней верандой, что тебя арестуют? Глаза Кранц выкатились из орбит совершенно, а лицо цветом уподобилось колготкам. «Оставить под стражей до решения суда» — это как понимать прикажете?

— Провокация! Буду говорить только в присутствии адвоката, — сказала Кранц фразу, какую не раз слышала в американских фильмах про демократический суд.

А ей ответили вежливо:

— Адвоката желаете? Извольте, будет адвокат. Распишитесь, что ознакомились. Конвой!

Вот так, буднично, без аффектации, тихо. Раз — и в каземат. И ахнула столица, рот раскрыла в ужасе. И завязались прения, бессмысленные, жалкие. Правда, в отличие от пресловутых тридцатых годов, волны ужаса не захлестывали город, не топили дома и обитателей, но игриво пенились, как в бассейне с подогревом, что на сардинской вилле Левкоева. Граждане возбуждались ровно настолько, чтобы не заснуть на кинофестивале, который в этом году, как на грех, выдался неудачным. Сначала возмущались, потом перестали возмущаться, и всякий спросил себя: а почем я знаю — может, их и за дело привлекли? И говорить о Розе Кранц и Голде Стерн стало скучно. Когда же знакомые Бориса Кузина спросили его прямо, а что думает он, либерал, об аресте Розы Кранц, Кузин ответил простодушно, что не знаком с упомянутой особой — а если и встречал, то настолько давно, что совершенно ничего не помнит. Кранц, говорите? Нет, не припоминаю. Суд прошел — заурядный уголовный процесс. Сутулый прокурор в очках, яростный защитник в пиджаке, осыпанном перхотью, немолодая женщина в судейском кресле.

Защитники Розы Кранц взывали:

— Вы затыкаете рот либерализму! Действуете по указке Кремля! Вам, цепным псам самодержавия, велено душить Партию прорыва!

А им отвечали удивленно:

— Какая, позвольте, Партия прорыва? Какой либерализм? Вы о чем, граждане? Арест произведен на основании запроса депутата Середавкина о культурных ценностях нашей Родины.

Защитники Голды Стерн били в набат:

— Преследуют правозащитников! Режим сбросил маску! Внимание: начались гонения на свободное слово!

А им отвечали лениво:

— При чем тут свобода слова? Идет расследование о хищениях, обыкновенная уголовщина. Вот иск Министерства культуры — полюбуйтесь. А про Чечню — пожалуйста: тома макулатуры выходят. Хотите почитать?

Ждали, что скажет философ Деррида, Организация Объединенных Наций, Страсбургский суд по правам человека, бескомпромиссный Пайпс-Чимни. Однако ожидаемых заявлений не последовало. Философ Деррида, тот вообще как-то некстати помер, Чарльз Пайпс-Чимни головы не повернул в сторону судьбоносных событий, ООН не отреагировала.

XII

— Почему твоя газета не пишет ничего про этот арест? — спросил Павел у Юлии Мерцаловой. — Стыдно, бессовестно молчать. Ни министр культуры, ни Институт современного искусства не выступили с протестом — черт с ними. Но вы — свободная пресса — почему молчите? Я напишу в вашу газету.

— Помилуй, — отвечала ему Юлия Мерцалова, — что же ты напишешь? Что хорошего ты нашел в этих барышнях? Ты сам научил меня их презирать. Трусливые, вороватые, корыстолюбивые, какая разница, за что конкретно их посадили? Вышло их время, вот и все. Обрати внимание: их поколение постепенно сходит со сцены: наворовались и разбежались. Кто не успел убежать — тех посадили. Будь последователен: ты пророчил конец постмодернизму — так не переживай, что он действительно закончился. Вот таков его конец. И писать про это нечего.

А тут грянуло событие, потеснившее в сознании людей арест либеральных барышень.

Арестовали Дупеля. Руки выкрутили и наручники надели. Даже и не поверили сперва. Кого, Дупеля? Флагман нашей экономики? Так его вчера в Кремле калачами кормили! Быть не может! Вот так просто: взяли и — арестовали? Деловое сообщество что молчит? Планета отчего вращается? Солнце почему не закатилось? Новости где? Газету скорее дайте!

Ждали, конечно, что газета «Бизнесмен» выйдет со статьей в поддержку опального олигарха. Вот сейчас свершится — отверзнутся уста свободной журналистики, и тревожный зов совести огласит пространство. Но издание Василия Баринова воздержалось от избыточных эмоций. Мы, говорил главный редактор газеты, ходя по редакции и потирая руки, мы — над схваткой. Лицо сияло, небольшие лукавые глаза светились профессиональным азартом. Ну-ка, покопайте там, наройте читателю вкусных деталей. Наручники, говорите? А фото, чтобы видно было, как руку заламывают, как Дупель губу от боли закусил, — такое фото есть? Достать! Крупно дать, в полосу! И заголовок: «Страна дождалась перемен». А ниже петитом: «в жизни Михаила Дупеля». И крупнее фото! Еще крупнее! И смотрел на фотографию, и улыбка гуляла от угла до угла длинного тонкогубого рта.

То было пиршество объективной информации. Газета «Бизнесмен» с присущей этому изданию суховатой иронией освещала события: 5.40 по местному времени — известный предприниматель Михаил Дупель выезжает в аэропорт, чтобы вылететь на деловую встречу; 6.30 — гражданина Дупеля задерживают в аэропорту; 7.50 — подозреваемый в хищениях в особо крупных размерах М. 3. Дупель доставлен в следственный изолятор тюрьмы; 11.00 — запланированная Дупелем встреча не состоялась. И забегали по этажам редакции корреспонденты, засуетились выпускающие редакторы, ринулись на дело фотографы. Залп статей — по всем колонкам. Тут и махинации с авангардом, и коррупция в парламенте, и непомерные амбиции подозреваемого, и уклонение от налогов, да, кстати, и афера с акциями газеты «Бизнесмен». Существовали, как выяснилось, поддельные акции издания «Бизнесмен», якобы скупленные Дупелем, а на деле газета уже давно выкуплена коллективом журналистов — и другого собственника не имеется. Информация о процессе оказалась разбросанной по разным разделам газеты: аферы с живописью — в происшествия, поддельные акции — в криминальную хронику, подкуп парламентариев — в политику. Стиль заметок не изменился: никакого пафоса — сдержанно, по существу. Слева — подробности о задержании мазурика, справа заметка о празднике в галерее Беллы Левкоевой. Сверху — сенсационная покупка черного квадрата Малевича в одном из парижских салонов, справа — падение акций нефтяного гиганта Каспийского бассейна, по слухам, принадлежащего немецкому барону фон Майзелю. Банкротить будут предприятие и продавать, есть мнение, что в тендере по продаже нефтяного концерна примет участие предприниматель Оскар Штрассер, американский подданный. Переворачиваешь страницу — заявление депутата Середавкина, ответственного за права человека, напротив — сообщение о том, что банкир Щукин вылетел в Нью-Йорк на открытие выставки в музее Гугенхайма. Никакой тенденциозности: новости, и только. Произошло вот это и вот это — сделайте вывод сами. Политика? Ровно столько, сколько интересно потребителю. Не больше, чем рецензий на выставки и обзоров путешествий. В разделе «Культура» вопрос: сколько в природе черных квадратов Малевича? Оказывается, целых три — один у лидера либеральной партии Кротова, один — подарен нашей щедрой страной в музей Гугенхайма, еще один был приобретен неизвестным лицом при посредничестве и консультации Центрального университета современного искусства. А вот поддельный — всего-навсего один, им-то Дупель и спекулировал. Можно только диву даваться, как при таком обилии подлинников угораздило его влипнуть с подделкой. И в этом Дупелю тоже, как говорится, не повезло.

И — утонула история Дупеля среди прочих новостей. Пискнули какие-то правдолюбцы, дескать, себе забрал президент капиталы Дупеля, раздал его заводы фаворитам, а самого Михаила Зиновьевича отправил на урановые рудники. Ну, пискнули, и ладно — что этот писк меняет? Донеслось и слово Дупеля из каземата: проснись, русский народ! Тобой управляет кучка серых вымогателей и казнокрадов, воспрянь, Россия, — так сказал несчастный буржуй. Призыв страстный, что говорить, но будем последовательны — сам Михаил Зиновьевич далеко не безгрешен, с какой стати ему верить? Поинтересовались мнением президента: а не пристрастны ли вы к осужденному Дупелю? Не вашим ли персональным указом сослан он во глубину сибирских руд? Не ваши ли близкие знакомые забрали себе денежки заключенного? Изумился президент: уж не думаете ли вы? не хотите ли вы сказать? не намекаете ли? Помилуйте, засуетились журналисты, мы только так, в порядке, простите за бестактность, свободного слова. В жанре, извините за выражение, демократических прений. Обратились было к Тушинскому, он-то что думает? Оказалось, не думает вовсе, а улетел Тушинский в Вашингтон на свободолюбивую дискуссию. Достучались некие доброхоты аж до американского президента. По непроверенным слухам, приближенная особа нашептала американскому президенту на ухо: мол, попирают права на окраинах империи, непорядок, вашество. Мститель за человечество, заступись! Никому не пришло в голову, что глава страны, которая в течение последних лет бомбит суверенные государства по произвольному выбору, вряд ли может считаться авторитетом в вопросах свободы. Напротив — именно как к авторитету к нему и обратились: так в блатном мире спорные вопросы отдаются в ведение воровских авторитетов, воров в законе. Ведь не метафизические аспекты свободы вызвали разногласия — говорили о прибавочном, меновом эквиваленте, и здесь суждение президента Штатов было решающим. И, рассказывают люди посвященные, американский президент позвонил коллеге в Россию, поинтересовался: как там с прибавочной свободой — всем ли поровну? А то шлем отсюда лицензионный продукт, а есть мнение, что распределяют его не аккуратно. Вы уж, будьте любезны, как договорились, — всем одинаковые талоны. Успокоил его российский коллега: распределяем согласно плану, всем хватило, и еще осталось десять ящиков. Ах, ну раз так, какие вопросы — и паханы либерализма уняли праведное волнение. Поговорил сын директора ЦРУ с подполковником КГБ, и пришли они к выводу, что свободы не попраны, а им, согласитесь, виднее. Посовещались люди, понимающие толк в нефтяном бизнесе, чем можно пожертвовать ради успешных операций, и тот, кто ради новых скважин раскурочил Восток, признал, что посадить пять-шесть человек в лагерь — это, в конце концов, допустимо. Только осторожнее — не в ущерб демократическим ценностям, вы уж будьте добры! Ну, как можно! Держим руку на пульсе демократии; дышит еще, шевелится! Кстати уж и поинтересуюсь у вас, у демократического президента: не пришлете своего проверенного человечка из Штатов — дабы империей Дупеля управлять в демократическом режиме? Есть у нас такое мнение — продать половину нефтяной корпорации в хорошие руки. А уж лучше ваших рук, господин президент, и не сыскать. Спросили также мнение депутата Середавкина, ответственного за права человека: хорошо ли, что Дупель на урановых рудниках оказался, справедливо ли? Не в ущерб ли здоровью? И Середавкин, человек принципиальный, ответил: вопрос сей надлежит рассмотреть экспертам — есть, оказывается, такие люди, которые знают, на какие рудники за что посылать, — и руководствоваться их компетентным мнением. Я законопослушный гражданин своей страны, так ответил депутат Середавкин, для меня решение суда — закон, а значит, Дупель — преступник. А уж какой там рудник, урановый или алмазный, — это мне, знаете ли, не любопытно. Точнее не скажешь. И мудрый ответ Середавкина положил конец дискуссии.