Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поаплодируем грешникам! Да здравствуют грешники всей земли!
Иногда, ожидая её на стоянке у церкви, я медленно распалялся, и когда она выходила от исповеди, треща чётками, и садилась в машину, я оборачивался и со смехом мял её грудь.
– Не слишком ли много для исповеди, моя прелесть. Сегодня суббота, я получил деньги, и пришла пора гикнуть и повеселиться!
Тогда Шарлотту начинала бить истерика, потому что, как она думала, из-за этого она не сможет пойти к причастию в воскресенье утром. Я объяснял ей, что это грех мой, не её, что я страстно желаю гореть в аду ради хорошенькой сиськи. Но она не могла оценить мои остроты и только злилась.
Всякий раз, когда я был рядом с ней, что-то тёмное поднималось со дна моей души.
Если б у неё были яйца и они болели как не знаю что, быть может, тогда она поняла бы немножко больше. Если б ей нужно было решать проблему мозолистой рукой, спускать в сопливую тряпочку, чтобы уменьшить напряжение и давление в тазу и не корчиться, вот тогда бы она, наверное, нашла б немного сострадания.
Но сомневаюсь.
Если существует Бог любви и милосердия, почему же тогда я отправляюсь на войну? Почему мы с Шарлоттой не можем быть вместе? Зачем жизнь должна стать такой чистой и стерильной?
– Ты любишь Господа, Брэд? – спрашивала она.
– О, Шарлотта, – отвечал я, – не начинай. Да, я верю в Бога. Но не в церковную догму.
Никакая церковь не укажет мне, что делать, как жить, во что верить, как молиться, как управляться со своей жизнью, как чувствовать себя грязной виноватой свиньёй по поводу естественного положения вещей.
Думаю, ты – испытанный воин Христа, что получает приказы от четырёхзвёздного генерала из Ватикана, что ты далеко не новичок. Бьюсь об заклад, что Папа уже подошёл к тому, чтобы заняться любовью, и сейчас балуется с носиком чайника 'Электролюкс'. И этот человек, такой же порочный, как все мы, распоряжается НАШИМИ жизнями.
Мне нравятся ритуалы, они касаются каких-то романтических струн во мне, но догму нужно убрать. Вы даёте приходскому священнику власти над собой больше, чем Богу! Здорово! А он пользуется ею, чтобы бичом загонять вас в строй?…
– Ты хочешь гореть в аду, Брэд?
– Если католики уже на небесах, то да, я хочу отправиться в ад плохим, я жду не дождусь, как бы попасть в эти озёра из огня!
– Не думаю, что хочу быть с тобой дальше…
– О, прыгни в это озеро!
Обычно на этом всё и кончалось. Я говорил Шарлотте, что ухожу. Хватал свой чемодан, целовал её в лоб и выходил, предлагая встретиться в следующие выходные. Но она, как щенок, шла за мной до машины и повторяла всё тот же вопрос.
– Ну же, скажи, хочешь ли ты гореть в аду на веки вечные или нет?
– Послушай, моя сладкая, ничего против тебя не имею, но моя ралигия – журналистика. В моих жилах поёт типографская краска, а моё представление о святом причастии – это открыть бутылку 'Джека Дэниелса' и поговорить по душам со старыми приятелями. Я не верю в твои представления о сере и адском огне. Твои слова похожи на старьё из Ветхого Завета.
Она хватала меня за руки и со слезами на глазах умоляла спасти свою душу, пока не поздно.
– Боже, Боже, Боже, – орал я по-ослиному, закатив глаза горe и воздев руки, – спаси мою душу ради присутствующей здесь Шарлотты, которая боится, что я буду гореть в аду и ныне и присно и во веки веков!
Я смотрел в мокрые глаза Шарлотты и весь обратный путь в Мачайас разговаривал сам с собой, изливая душу и отдавая дороге злость и досаду на наши отношения, а потом горланил…
А начихать, дождит или морозит,Ибо пластмассовый Иисус давноУже на панели моего автомобиля…
И ещё…
Иисус вкладывает деньгиВ Первый Национальный банк,Иисус вкладывает деньгиВ Первый Национальный банк.Господь делает сбережения,Иисус делает сбережения…
Кончается последняя катушка с кинолентой. Я только что прокрутил в голове последний год, когда мы с Шарлоттой были вместе. Последний сеанс старого фильма. Что за грёбаное вшивое кино!
Вот мне уже лучше. Я мурлычу под нос марш и выхожу из кинозала.
Если суждено мне будет помереть в бою,Вы, друзья, домой отправьте душеньку мою.А подохнуть в русском поле суждено судьбой –Хороните тут же в поле с русскою пиздой…
Я не бог и не дьявол, я всего лишь человек из плоти и крови, с грязными ногами, солдат, у которого больше пороков, чем добродетелей, протестант, который отправляется в Юго-Восточную Азию спасать косоглазых буддистов и католиков. Это вроде бы неправильно, но ведь это и не священная война, а?
Шарлотта, Шарлотта, ты опять лезешь в мою голову. Я пробовал забыть тебя, но…
В твоём доме я помню только две фотографии, обе в столовой : Джона Ф. Кеннеди и папы Иоанна. Этим всё сказано, парень. Почему я всё время путаюсь с католичками? Должно быть, меня привлекает их целомудрие. Это мечта – ломать молодые католические целки. Но католические девственницы несговорчивы. Они не раздвигают ноги. Шарлотта всё ещё оберегает свою девственность, как монашка. Она всегда была девчонкой, которую я не мог поиметь…
И кроме всего прочего она хотела, чтобы я бросил пить. Вот так. Какого чёрта я должен бросать то, что мне нравится, только потому, что это не нравится ей? Блин, я не доверяю человеку, который не пьёт. Кто это сказал?
Клянусь, это был Юджин О'Нил. Старый пьянчуга.
Рядом с Шарлоттой я никогда не пил. Но, ради всего святого, если я брошу выпивку и превращусь в католика, то стану дыркой от бублика. И единственной влагой мне будет вино святого причастия. Простите, кровь святого причастия. Ах, да, ещё эти славные краеугольные камни спасения : достоинство, вера, покаяние, исповедь и каннибализм. Сколько субботних вечеров испохабила мне служба евхаристии? Зря я не считал…
Когда я пью, я становлюсь болтлив. Как если б я расстёгивал 'молнию' на коже и выпускал свои кишки. Почему мы всегда извиняемся за то, кто мы есть, и хвастаем теми качествами, которых у нас нет?
Были ли у меня в жизни связи и жертвы? И если были жертвы, разве сам я не жертва самого себя? Почему в моей жизни так трудно найти порядок? А если нахожу, почему так трудно его сохранить? И разве то, что я называю порядком, не является хаосом однообразия и повторения? Зачем я задаю себе эти дурацкие вопросы?
Пьяный, сидевший у стойки, ушёл. Бармен говорит, что пора закрываться. Я уже порядочно нагрузился. Поднимаюсь в свой номер и приканчиваю скотч. Напиваюсь в зюзю, так, что готов свалиться и обоссаться.
Сижу на кровати и смотрю в окно. Темно. Один уличный фонарь горит вдалеке…
Пытаюсь представить, что будет после Вьетнама, и не могу. Будущее туманно и неопределённо. Грядут смутные времена. Почему так получается, что любовь кончается, словно мелеет река, и я остаюсь грустен и одинок? Когда я думаю о завтрашнем дне, я вижу только себя одного. Шарлотта навсегда останется песней, которую я не смог допеть, историей без конца.
Да пошло оно всё, пора заводиться : жжжжжж…
Остаток отпуска был так себе. Я ходил к старым друзьям. Толкался в барах и однажды сговорился с одной толстушкой. Три раза посмотрел фильм Дейвида Лина 'Доктор Живаго' и безнадёжно влюбился в Лару, хотя прочёл роман Пастернака, получивший Нобелевскую премию в 1958 году, ещё летом 61-го, когда он впервые вышел в печати, – ещё тогда я впервые потерял от неё голову. Самое смешное, что и сейчас, по прошествии свыше 30 лет, я всё ещё люблю Лару, которой и нет на самом-то деле. Но мне нравится думать, что она есть. И когда я закрываю глаза и мечтаю о ней… ах, эти русские женщины…
Радовало, что отпуск быстро истекает. Слишком много времени прошло без ежедневных занятий. Я потерялся. Заскучал по армейским товарищам и устал торчать в родительском доме.
Последнюю неделю я просто слонялся из угла в угол. Отец наснимал с меня, одетого в форму, несколько цветных фотоплёнок : думал, наверное, что эти фотографии могут стать последними. Но ему удавалось скрывать свои страхи, он оптимистично заявлял, что через год я вернусь и Вьетнам кончится для меня навсегда.
В последний день я созвонился с Сейлором, Саттлером и Сиверсом, чтобы договориться о встрече с ними в аэропорту О'Хейр.
Я с нетерпением ждал этой встречи. Мы запланировали отправиться в Сан-Франциско на несколько дней, чтобы чудесно провести время : пить, таскаться по девочкам и осматривать местные достопримечательности – Чайнатаун, Рыбачью верфь, Алькатрас и бары.
Так сказать, пройти последним походом по американской земле; и прежде чем заявиться на другую сторону залива – на армейский терминал в Окленде – для отправки за океан, мы хотели по-своему сказать 'До свидания, Америка!'.
ГЛАВА 11. "ПЕРЕПИХНЁМСЯ, ДЕТКА?""Секс – как деньги : когда его много, тогда и достаточно".
– Джон Апдайк, американский писатель,
- Виланд - Оксана Кириллова - Историческая проза / Русская классическая проза
- Старость Пушкина - Зинаида Шаховская - Историческая проза
- Приключения Натаниэля Старбака - Бернард Корнуэлл - Историческая проза
- Чудак - Георгий Гулиа - Историческая проза
- Карта утрат - Белинда Хуэйцзюань Танг - Историческая проза / Русская классическая проза
- Эволюция Кэлпурнии Тейт - Жаклин Келли - Историческая проза
- Средиземноморская одиссея капитана Развозова - Александр Витальевич Лоза - Историческая проза
- Автограф под облаками - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Кюхля - Юрий Тынянов - Историческая проза
- Деревянные актёры - Елена Данько - Историческая проза