Хоупфул - Тарас Владимирович Шира

где он живет, всю ночь просидел в каком-то сквере и отморозил ноги».

Если только…

Женя почувствовал, как по всему телу побежали мурашки.

Соседка. Старушка, живущая под ним.

Все то, о чем подумал Женя, складывалось в общую картину, но картину настолько бредовую и гротескную, что в нее невозможно было поверить.

«Неужели опять началось, – подумал Женя, помятуя о своих вчерашних играх разума, – раз такая херня мне в голову лезет и я еще в нее верить начинаю».

Расплатившись, Женя взял пальто и вышел на улицу, оставив на столе недопитый кофе и нетронутый сэндвич.

«Нет, ну это же бред, – размышлял он, подходя к перекрестку. – Просто какое-то идиотское совпадение».

Все же оставался один способ проверить это.

Женя позвонил в дверь.

Звонок был неприятный и скрежещущий. Когда-то давно, когда Женя был маленьким, у них был точно такой же. Этот звонок делал из жильцов форменных невротиков. Не могут у человека, звонящего в дверь таким звонком, быть хорошие намерения.

Никто не открывал. Подождав с полминуты, Женя позвонил еще раз.

– Иду-иду, – услышал он. Через мгновение по ту сторону двери послышались шаги, дверной глазок потемнел.

Дверь открылась.

– Здравствуйте, – сказал Женя.

– Добрый день, – старушка доброжелательно посмотрела на него.

В ней что-то изменилось, но Женя не сразу понял, что именно.

– Я… Эээ. Это, услышал что-то, – Женя переминался с ноги на ногу. – Вроде звук какой-то громкий, думал, может, что случилось у вас. Может, помощь нужна.

– Нет, все хорошо у меня. Ничего не падало, – пожала плечами старушка.

Женя понял, что в ней изменилось – растерянно-вопросительный взгляд, который раньше не сходил с ее лица, куда-то пропал. На него смотрела обычная пенсионерка, этакая бабушка-одуванчик, до посинения откармливающая внуков пирожками, читающая «Комсомольскую правду» и предсказывающая погоду болью в суставах.

– Эээ. Ну понял тогда, извините. До свидания.

Поднявшись на две ступеньки вверх, он развернулся – старушка закрывала дверь.

– Простите, а вы… вы… помните меня? – с какой-то надеждой спросил он.

Бабуля с удивлением посмотрела на него.

– Жень, ну конечно помню. Я, конечно, старая, но не дура, – улыбнулась она.

Дверь захлопнулась.

Женя поднимался по ступенькам. Сердце колотилось, а мозг тщетно пытался найти логическое объяснение всему происходящему. Но каждой, казалось бы, разумной причине он тут же находил опровержение.

Логика и здравый смысл сейчас были шаткой башенкой из игры, по правилам которой надо было поочередно вытаскивать по бруску, чтобы она не упала.

И Женя чувствовал, будто кто-то решил сыграть в эту игру по правилам городков, метнув в эту самую башенку увесистую палку, от чего она с грохотом рассыпалась.

ГЛАВА 18

miracle [mɪrəkl] – сущ. чудо, диво

dare [dɛə] – сущ. вызов, смелость

distrust [dɪstrʌst] – сущ. недоверие, сомнение

Иногда, чтобы какая-то ерунда вышла из головы, надо просто лечь спать. Вот просто лечь и все. Не пытаться копаться и разбираться в проблеме – скорее всего, эта самая проблема просто-напросто еще больше раздуется или к ней добавится парочка других. Заснуть сразу, конечно, не получится. Но зато есть большой шанс следующим же утром проснуться абсолютно спокойным – во сне мозг как будто сам подберет все нужные аргументы и приведет все к общему знаменателю. У сна есть неоспоримый плюс – он все выравнивает и обнуляет.

Об этом ему говорила бабушка, но также она и добавляла, что, если ты о чем-то мечтаешь поздно вечером, обязательно запиши – потому что с утра это все тоже обнулится и вечерние мечты либо забудутся, либо будут казаться тебе полной ерундой, не стоящей твоего внимания.

С утра Женя смог убедить себя, что все это было не более чем дурацким совпадением. Необъяснимым, странным – но совпадением.

Он решил больше не думать об этом и увидеться с Сашей.

Его приготовление завтрака из двух тостов с арахисовой пастой и вареньем прервал звонок телефона.

– Але? – это был Макс.

– Женек, включай телек, – оживленно и без приветствия начал он. – Нас снимали вчера, щас покажут.

Голос Макса звучал так, будто он принял участие как минимум в съемках «Титаника».

Макс как в воду глядел – заведующая через день позвала съемочную группу с местного регионального телеканала.

Ведущая из студии, монотонно читающая сухой текст о чудесах, происходящих в больнице №5 г. Екатеринбурга, сменилась кадрами из Жениной больницы.

Сначала выбрали ракурс больницы со стороны курилки – как ни странно, всегда заполненная мерзнущими фигурами в белых халатах, испускающих клубы дыма, в этот раз она пустовала.

«Естественно, – подумал Женя. – Конечно, у нас же ни один врач не курит».

Показали заведующую – она что-то там рассказала про денно и нощно прикладываемые усилия и слаженную работу медицинского персонала.

«Все-таки не идет ей эта помада, – думал Женя, глядя на бордовые губы заведующей. – Еще лет 10 себе набросила. А ведь ради такого мероприятия еще на полтора часа раньше встала, чтобы накраситься».

Уже в самом конце показали и их захолустный кабинетик – Настя с Максом, стоя рядом, как два первоклассника на линейке, дебильно улыбались, рассказывая о том, как за эту неделю двое пациентов чудесным образом исцелились. Вернее, слово «чудесный» использовала лишь корреспондентша, заведующая же, на которую переключилась камера и которой снова дали слово, использовала куда более скромные выражения – такие как «слаженная работа», «профессионализм» и «ответственность».

– Полин, ну так и скажи: в российских больницах чудес не бывает, – глядя в экран, хмыкнул про себя Женя.

Показали и Макса – тот, по-видимому, пытался придать своей физиономии оттенок солидности, уложив волосы набок – но добился лишь торчащего антенной вихра, заметив который, Женя уже не мог не обращать на него внимания и прослушал все, что тот сказал.

Напоследок корреспондентша пообещала и в дальнейшем следить за происходящим в пятой городской больнице.

«Да следите на здоровье, – подумал он. – Я пока в отпуске, так что чудес не ждите».

Женя отбросил пульт и растянулся на диване. Через час он собирался встретиться с Сашей в парке, поэтому надо было собираться. А на улице опять какие-то невнятные тучи.

Парк – это единственное место в городе, где Женя чувствовал себя прекрасно.

Скорее даже два места – парк и вокзал. С парком все более-менее понятно – вряд ли можно найти ребенка, у которого бы парк не вызывал теплых детских воспоминаний.

Вокзал – это совсем другое.

Бросив взгляд в зеркало в прихожей, Женя вышел и хлопнул дверью.

На вокзале ты либо провожаешь, либо встречаешь. Либо уезжаешь сам. Любой из этих исходов заставляет сердце биться чаще.

Женя помнит, как он поехал с мамой в Краснодар – он был тогда еще совсем мелким. Вцепившись в мамину руку, он каждый раз вздрагивал от громкого голоса диспетчера, когда тот объявлял о прибытии поездов. Было почти невозможно расслышать, что он говорит – превратившийся в гул голос эхом отражался от вокзальных колонн и стен. Было слегка страшно – бегущие с чемоданами на колесиках люди то и дело задевали его, будто норовя вырвать его руку из маминой и шумным опаздывающим потоком куда-то унести.

Он испытывал какое-то детское благоговение – вокзал напоминал храм или органный зал.

Конечно, все это потом перемешалось со встречами каких-то бабушкиных и дедушкиных родственников. Те, всплескивая руками, наперебой его обнимали и восторгались, как он вырос – сам Женя при всем желании ответить взаимностью не мог, так как никого из них толком не помнил и не узнавал.

– Ну тетя Валя это, не помнишь разве? – громким шепотом отвечала ему бабуля в ответ на его удивленно вскинутую бровь. – Варенье тебе постоянно присылала и книжки. Мы на почту ходили за посылками с тобой. Забыл?

Женя равнодушно пожимал плечами – варенья, сгущенки и прочих атрибутов детства у него было в свое время предостаточно, поэтому каждого отправителя он не запоминал.

За тетей Таней следовали какой-нибудь дядя Гена или Толя и их внук, плюс-минус Женин ровесник.

Пенсионеры шли, о чем-то живо беседуя, иногда пытаясь вовлечь детей в свои дискуссии – впрочем, без особого успеха.

Женя и тот самый внук молча шли рядом – разговаривать вам было не о чем, да и не хотелось.

В век отсутствия социальных сетей Женю часто заставляли писать письма родственникам.

– А что я им писать-то буду? – Женя, болтая ногами на стуле, возмущенно царапал стержнем поля страницы.

– Ну как что? – искренне удивлялась бабушка. – Спроси, как здоровье. Чем занимаются. Жень, ну что за вопросы? Ты же стихи пишешь, а письмо двоюродному дедушке написать не можешь.

И Женя выводил на выдранном из тетради двойном листе в клетку вопросы о здоровье, досуге, отпуске – короче говоря, обо всем том, что меньше всего его интересовало.

Отдельное письмо надо было писать и тому внуку-ровеснику. Того, по-видимому, заставляли делать то же самое, и спустя примерно