Итан Рокотански (СИ) - Нестор Штормовой

там взрывают? Мы что, в какой-то ебаной книжке с кучей перестрелок? Мы на чертовом ядерном комплексе с ракетами, которые могут стереть с лица большую часть человечества, какой идиот будет что-то здесь взрывать? Кроме того, что глотает сейчас свою кровь под моими кулаками.

Глотает кровь. Да, глотает кровь.

На какое-то мгновение я замер, вглядываясь в разбитую рожу Мейгбуна. Тот посмотрел на меня с ненавистью, сверкнув синими, как небо, глазами. Да, мгновение, всего лишь мгновение. Но какая ошибка.

Грохнуло. И весь мир посыпался битым стеклом.

Если ты крутой злодей, это вовсе не означает, что ты можешь пользоваться только отличительным оружием. Ракетница? Неплохо. Но я, как и Хорнет, и, наверное, все остальные, не знал, что за пазухой Мейгбун держит короткоствольный револьвер.

Он откинул меня почти моментально. Теперь это не было большой проблемой. И застрелил бы тут же — уже встал и навёл пистолет для последнего, в голову. Но тут и сам поймал пулю. Как оказалось впоследствии, выпустил её Гонец. А потом пропал из поля моего зрения. Кажется, пуля попала ему в грудь. Может, в плечо.

— Штиль! — рядом оказался Хорнет. — Штиль, ты слышишь меня?

Слышу. Конечно, я тебя слышу. Только вряд ли об этом скажу. Такое чувство, что содержимое моего желудка сейчас вылезет через пулевое отверстие наружу. Пуля точно осталась внутри. Точно ведь?

— Эй! — заорал Хорнет. — Срочно сюда!

Грохотало. Хорнет вскрикнул. Фонтанчик крови. Кажется, от него. Разведчик упал мне на ноги. Да, значит, точно от него. Будет ли сегодня кто-нибудь, кто не получит пулю? И будет ли кто-нибудь, кто от неё выживет? Сколько вопросов и как мало ответов.

Грохот становится тише. С глазами происходит что-то странное: обычно так случается, когда линза не может полностью сесть на глаз. Размытая резкость. Мир становится ещё тише. К горлу подступает тошнота, а затем отступает куда-то обратно.

На фоне высокого потолка и горящего пламени появляется обеспокоенное, — на короткое удивление, ведь он всегда спокоен — лицо Ветрогона. Капитан смотрит мне в лицо, потом куда-то вниз, видимо, на живот. А потом мир уплывает окончательно.

***

Будь данная история фильмом или сериалом, все, конечно, должно было бы пойти и закончится куда интереснее. Но все пошло, как пошло, и пока точно не закончилось. Мишель бы героически отключил все ракеты и погиб, пытаясь отключить последнюю, но та взлетает, и мы с Хорнетом цепляемся за неё. Мы летим в воздухе, держась непонятно за что, потому что моя фантазия отказывается подробно это представлять и прикладами пушек отбиваем системную панель, отключая ракету. Та начинает терять высоту, мы спрыгиваем, чтобы не умереть и нас прямо в воздухе ловит Петрович на самолёте. Эдакий перехватчик, не иначе. Ракета падает в каком-нибудь поле и всё, все живы и счастливы. Ну, почти все.

Однако все пошло не так. Мейгбун всадил мне пулю в живот — она прошла в считанных сантиметрах от лёгкого, но застряла внутри, и пока медики пытались её вытащить, я чуть несколько раз не отправился в Вальхаллу, хотя и был при этом без сознания. Тело ведь все равно всё чувствует. Представить сложно, как мы должны любить его за то, что оно для нас делает.

Хорнету повезло меньше, удача ловкого и пронырливого разведчика подошла к лимиту своих возможностей. Пуля попала в шею и, как и у меня, застряла внутри, задев какую-то важную вену. Было большим чудом, что он не умер на месте — однако, не всегда чудеса приходят одни. Организм разведчика отреагировал на пулю очень тяжело. Он отходил гораздо больше, чем я, и не приходил в сознание примерно неделю. А когда пришел, мы поняли, что Хорнет потерял голос. Были повреждены связки. Навсегда или временно, врачи дать ответа не смогли. «Зависит от процесса реабилитации».

Что касается Мейгбуна, ублюдку снова удалось уйти. Израненному, побитому, униженному, и — надеялся я — очень злому. Чувство досады от того, что он в очередной раз скрылся, смешивалось с ощущением мрачного удовлетворения от того, что я избил его как щенка. И выглядел он тогда соответствующе. Вот только этого было мало. И поэтому досада перевешивала. Был и плюс — оба безликих, которые его сопровождали, были застрелены подоспевшими энэргэровцами. Это немного радовало.

Что касается ракет — их в воздух никто не запустил. Операция, с горем пополам, была выполнена. Отряд Ветрогона, включающий в себя Хорвуда, Вереска, Стартрека и ещё нескольких неизвестных нам людей, пробрался на территорию, где они находились, и уничтожили основную панель, откуда должен был произойти запуск. Дело обошлось огромным количеством крови. Погиб и Стартрек, хорошо узнать которого нам так и не удалось. Но дело было сделано и это было самым главным.

Теперь мы находились в пригороде. Операция изменила некоторые вещи — работяги, трудившиеся на подземном комплексе, встали против своих угнетателей, и, наряду с другими горожанами, устроили в городе настоящую бойню. Впоследствии это назвали Парижской Революцией, или Восстанием парижских рабочих. Город был отбит и тех членов отряда, кто выжил, переправили в ту часть страны, которая находилась под контролем оппозиции. Половина пригородов по-прежнему находилась под эгидой противника. Возможности вывезти нас из Франции пока не было, поэтому мы и проводили время в Госпитале Святой Девы Марии.

Солнечный свет заливал яркую зелёную траву. Я, с помощью трости, прошел мимо длинной череды пёстрых розовых кустов и опустился на скамейку. Отсюда открывался хороший вид. Вернее сказать, вполне обычный, но все равно приятный. Густой и высокий лес находился за стенами госпиталя. Было видно, как при касании ветра волнуются верхушки могучих деревьев. Было хорошо. Рядом сидел Хорнет.

— Как ты?

Друг аккуратно кивнул. Шея у него была перебинтована.

— Хорошо тут.

Я подумал, что он сейчас по привычке покосится на меня, но ошибся. Друг снова аккуратно кивнул. Выглядел он при этом так, будто витал в облаках — по-крайней мере, здесь он точно не находился полностью и это было на него не похоже. Впрочем, это не было чем-то удивительным: война меняет людей и теперь я знал об этом не понаслышке. Теперь, после Омессуна и Парижа.

Я посмотрел вверх. Небо было удивительным, лазурно-голубым, и по нему неспешно плыли белые, пушистые облака. На какое-то мгновение у меня сложилось чувство, будто мы не где-то во французской глубинке, а, скажем, в Крыму, на северо-востоке полуострова. Там также красиво и спокойно, как здесь и пейзажи похожи. Похожи несмотря на то, что и были, конечно, абсолютно другими. Но поймет это далеко не каждый. Мы