Запрет на тебя - Елена Тодорова

день зимы… – устанавливает срок. И сама же его сдвигает: – Не-е-ет… В первый день осени! В первый день осени проверим! Бьемся, Дань?

Что проверим? Я теряю нить.

– А смысл, Марин? Я не понимаю, чего ты, блядь, от меня добиваешься?! На что бьемся?

– А не надо, Дань, понимать… Не надо! Просто спорим! Спорим, Дань!

Подстрекать ведьма всегда умела. Блядь, на то она и ведьма! Но сейчас… Чувствую себя особенно странно. Не то что в море… В огонь за ней прыгнуть готов.

– Ты, блядь, реально считаешь, что способна чему-то меня научить, Динь-Динь? Меня? – держу равновесие. Держу. – Маринка… – смеюсь, но не потому, что хочется. Так нужно. – Ты думаешь, что существует что-то, чего я еще не пробовал?

– Хм… – одним этим звуком мой лютый сарказм перекрывает. – Может, любить?

И я задыхаюсь. Сердце с обрыва вниз бросается. И ладно бы… Я почти согласен с его дезертирством. На хрен. Но оно, гонимое, словно бумеранг, после долбаной паузы обратно несется. Влетает мне в грудь с такой силой, корпус креном идет. Тело шатает и разбивает судорогами.

– Что?.. – этот выдох неполноценный. Но в сложившейся ситуации почти героический. А за ним я смеюсь. Очень громко смеюсь. – Что за бред, Марин? А? Кто, блядь, на такое спорит? Кто? – незаметно для самого себя вновь ору. Горланю, что есть дури. – Я тебя, мать твою, спрашиваю?

– А ты не спрашивай, Дань! Не спрашивай, просто спорь! Спорь!

– Марина…

– Я или ты, Дань? Я? Или ты? Первого сентября этого года!

– Марина…

– Только честно! Честно, Дань, хорошо?

– Проиграешь, – припечатываю мрачно, едва удается связать узлами эмоции.

Но эту оголтелую ведьму остановить уже невозможно.

– Посмотрим!

Я отшатываюсь. Выпрямляюсь, оседая задницей на пятки. Маринка подскакивает следом. Бурно переводим дыхание. И замираем.

Мгновение звенящей тишины разбивает молния.

Глаза в глаза.

И сходятся ладони. Едва не спаиваются, так крепко мы друг в друга вцепляемся.

Маринка после надсадного выдоха разбивает. Юркнув в сторону, спешно сходит с дивана.

Я тоже встаю на ноги.

– А сейчас… – это могло бы звучать торжественно, если бы не сумасшедшая дрожь в ее голосе. Смотрю в темноту, вычерчиваю в ней хрупкий, но несгибаемый силуэт, и вслушиваюсь в каждый, мать вашу, звук. – Пять В: Оргазм под водой. Спасти невесту.

– Невесту? – глухо отзываюсь я.

– Невесту, – подтверждает с той же нервной вибрацией в тоне. – Чтобы я не приходила к тебе по ночам!

– Не дури, Марин…

– Встречаемся на пирсе, Дань… Я… – задыхается. Вздрагивает, даже в темноте это вижу. И следом содрогаюсь. – Я буду в белом, Дань…

26

Мы больные, в курсе?

© Даниил Шатохин

Это безумие… Это гребаное безумие!

Осознаю, конечно. Но это чертово осознание не мешает мне спустя условленные пятнадцать минут покинуть ванную, пересечь гостиную и решительно войти в дождевую стену.

Холодные потоки воды заставляют тело быстро скидывать температуру. Меня перебивает дрожью. На первых же секундах расстраивается восприятие. Я слепну и глохну, теряя возможность ориентироваться в пространстве. Но я иду. Двигаясь исключительно по наитию, шагаю в сторону пирса без остановок.

Гроза относится к одному из самых опасных природных явлений. Вблизи водоемов особенно. Все это я прекрасно усвоил вместе с остальной школьной программой. И каким бы дебилом я ни был, элементарную безопасность всегда соблюдал. Но сейчас… Раскаты грома и блеск молний не ощущаются чем-то запредельным. Режим самосохранения не врубается. Лежит тумблер на полшестого. Зато кое-что другое вовсю стоит. И я просто принимаю риск.

Едва добираюсь до скользкого бетонного пирса, дождь слабеет. Хотя, вполне возможно, что это мне только кажется, и на самом деле мой организм банально привыкает к внешним раздражителям. Слух улавливает нежное, приглушенное шумом ливня пение, а зрение – размытое колебание девичьего силуэта.

– Ла-ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла…

Маринка поет и танцует. Короткое, насквозь промокшее белое платье, облепив ее красивое загорелое тело, дает четкое понимание: ничего другого под ним нет.

Резко тяну влажный воздух и притормаживаю. Вытянутые вдоль тела руки сжимаются в кулаки, и на этом все. Никаких движений. Только сердце… Пока смотрю на то, как Маринка танцует, гулко отбивает по ребрам. Дробно, блядь. Убийственно.

Молния, будто в сговоре с моей ведьмой, беззвучно режет фиолетовой паутиной небо. Оттеняет ритмичные движения и при этом не скрадывает сексуальное пение.

Я, конечно, не единожды видел, как Чаруша танцует. Распаляло всегда. Но сейчас градус особенный. Чумовой, блядь. Захватывает настолько, что я полноценно дышать не способен.

Не знаю, хип-хоп она выдает или что-то восточное… Я не разбираюсь от слова совсем. Просто чувствую. Она меня качает, словно ураган.

Да… Она – огонь. Моя Маринка – это огонь. Бушующее пламя, которое не под силу затушить даже проливному дождю.

Шагаю, чтобы ее остановить, потому как кажется, что сама она это сделать не в состоянии. Ловлю руками и крепко прижимаю к своему полностью обнаженному телу. Резко обрывается струящееся между водяными потоками пение.

Смотрим друг другу в глаза. Дыхание двусторонне срывается.

Дождь вновь усиливается. Молния дает волю грому, то и дело частит с подходами. А мы… Дышим, дышим, дышим… Нездорово, надорванно, но зато в унисон.

Не знаю, что сказать. Да и Маринка, походу, тоже.

– Дань… – толкает она задушенно.

Грудь часто вздымается, плечи дрожат.

– Ты пиздец какая красивая, Динь-Динь, – выдаю незапланированно.

– Ты тоже… М-м-м… Костюм у тебя шикарный, Дань-Дань, – глумится над моей наготой.

Я ухмыляюсь.

– Мы больные, в курсе? – хриплю пару секунд спустя.

– Мы гармоничные, – отражает Маринка. – Ни с кем другим такими не будем.

– Наверное… – выдыхаю я неопределенно.

Улыбка стынет, когда Чарушина поднимает руку и, разжимая кулак, демонстрирует… обручальные кольца. Судя по размеру, мужское и женское. Без всяких выебонов. Литые, будто из обыкновенной стали.

– Это просто игра, – аргументирует Маринка, прежде чем я оживаю, чтобы как-то среагировать на эту поразительную дичь. – Я – невеста, помнишь?

Смотрю на нее. Учащенно моргаю. Вглядываюсь изо всех сил. Но, один черт, ни хрена понять не могу.

В таких ситуациях лучше всего спускать все на юмор.

Поэтому я собираю все свое растревоженное дерьмо в одну гребаную кучу и, игнорируя то, как жестко оно продолжает кипеть, выдаю:

– Признайся честно,