Запрет на тебя - Елена Тодорова

протягивая это, пододвигается ближе.

– Лады, – резко выдыхаю я.

Съезжаю бедрами к самому краю дивана и вроде как свободно откидываюсь на спинку. На самом же деле с трудом сохраняю неподвижность. Охота если не подорваться и бежать, то хотя бы в нервном припадке заерзать на подушках.

– Жуткая гроза… Наверное, надолго, – высказывая это предположение, Марина жмется мне под бок и опускает на плечо голову.

Я упорно таращусь в экран. Таращусь и вообще никак не врубаюсь в происходящее. Ноздри забивает запах, который я могу разобрать по нотам и охарактеризовать каждую его составляющую. Нельзя думать о том, как этот запах способен усиливаться и раскрываться, когда Маринка плотским желанием горит.

Нельзя, но я думаю.

А еще… Вспоминаю все, что с ней делал.

– Не то чтобы я боюсь грозы, – продолжает мурлыкать мелкая кобра. На фоне грома и трешового звукового сопровождения ужастика, который мы смотрим, как-то крайне разительно выделяется. – Но, знаешь, с тобой мне будет спокойнее, – судя по тому, как она приглушает еще ниже голосок, это признание для нее пиздец какое важное. Для меня же ничего абсолютно не значит. Конечно, нет. Только по телу вдруг озноб плывет. – Дань? Почему ты все время молчишь? Кажется, даже не слушаешь… Дань?

С шумом выдыхаю, закусываю губы изнутри и заставляю себя посмотреть ей в лицо.

– Слушаю. Тебя, – рублю с паузами.

Чаруша прищуривается и со свойственным ей одной нежнейшим шипением выдает:

– Как ты все-таки бесишь…

– Ты меня не меньше, Марин, – срываюсь я. – Удушил бы!

– Так и удуши! – подхватывает она незамедлительно. – Попробуй! Давай! Я к тебе потом до конца твоих дней ходить буду. Представляешь? – в пылу своих провокаций практически заваливается мне на грудь. Прижимается и, сверкая глазюками, намеренно страшным голосом предрекает: – Я буду стоять над твоей кроватью бледная, страшная, непорочная, в платье болотной невесты…

– У-у-у, – тяну я насмешливо.

– У-у-у, – отражает в тон. – Я буду шептать тебе непрерывно: «Даня… Даня…» – выписывает загробным голосом.

– Ты и сейчас делаешь это непрерывно, – посмеиваюсь я. Для самого себя незаметно скольжу ладонью по Маринкиному бедру. Выхожу из ступора, когда уже задницу сжимаю. – Ведьма, блядь… – дроблю потеряно. – Ты интереснее фильма.

– А то! – улыбается кобра довольно. И с теми же жуткими интонациями продолжает звать меня из ада: – Даня… Даня… Даня… А-а-а-а-а, – резко срывается на визг, когда по всему дому вырубается электричество, а с ним и плазма.

Я же разряжаюсь дичайшим хохотом.

– Саму себя напугала, ведьма?

– Не смешно, Дань!

– Смешно, Марин!

– Черт… – этот ее выдох уже реально дрожащей волной по темноте идет. – Данечка…

– Слезь с меня, Марин… Слезь, иначе будем ебаться, – жестко дернув ее на себя, можно сказать, насаживаю на член. – М?

– Нет! Ни слазить не хочу, ни еб… А-а-а-а-а, – снова на всю гостиную верещит, когда в окнах сверкает молния, а за ней с мощнейшим грохотом долетает раскат грома.

Успеваю поймать во вспышке света всполошенный взгляд своей кобры, прежде чем она падает на меня полностью и прячет в изгибе моей шеи лицо.

– Ты же говорила, что не боишься грозы, – припоминаю в очередном приступе смеха.

– Мало ли, что я говорила! Прекрати с меня угорать!

– Не могу прекратить, Марин…

– Даня! – истерит и возмущается. – Ну, погоди… Закончится гроза, я тобой займусь!

– Обязательно, Марин… Но сначала я тобой, – выдыхаю и, стремительно меняя положение, опрокидываю ее на спину.

– Даня… – точит она задушенным шепотом. А потом, как обычно, расходится ядом: – Маньяк!

Руки за голову. Толчок между ног. Весь вес на нее.

Кусая за шею, заставляю снова и снова визжать.

– Даня… Даня… – бомбит уже совсем другим голосом. Быстро седлает заданную мной волну. – Да-а-ань… Я такое придумала!

Кураж, который она с этим заявлением тиражирует, заставляет меня отпрянуть и попытаться прозреть во тьме. Лицо ее видеть хочу, ведьмовские глаза, расширенные до предела зрачки, колдовскую улыбку… Но, увы, приходится довольствоваться лишь очертаниями.

– Спрашивай, Дань! Скорее!

– Марина… – хочу тормознуть. Честно. Блядь, да кому я пизжу? Сдохну, если не узнаю, что за дичь созрела в ее извращенном мозгу. – Черт… Говори!

Чаруша и двум секундам не позволяет проскочить.

Выпаливает:

– Пять В, броненосец!

– Что еще за «броненосец»?

– Броненосец – это крупный военный корабль.

– Я, блядь, в курсе. Только при чем здесь корабль? Ближе к делу, твою мать!

– Корабль – это ты!

– Что за чушь?!

– А я… Я – пена бренная. Я – субмарина!

– Марина…

– Марина, Марина… – почти напевает она. И снова сычит, будто я ей что-то где-то передавил. – Думай, Дань! Думай скорее!

Нет. Нет. Нет.

Сейчас я подбираюсь к той черте, где думать нельзя. Нельзя.

Потому что, если я разверну этот клубок… Задание будет выполнено.

– Ты… – рычу агрессивно. И тотчас торможу, когда под черепушкой вспыхивает фитиль яснейшего осознания. – С ума сошла, Марина?! – рявкаю во всю глотку, отрицая до последнего, что газолин этой ярости – страх. – Блядь! Блядь! Блядь! – ору так же отчаянно. – Даже не думай, блядь!

– Ну и как ты меня остановишь? – парирует ведьма крайне спокойно.

– Ты, мать твою, минуту назад визжала от страха!

– Ну и… Прошло, Дань! – выдает это и толкается, в попытке спихнуть меня со своего тела. – Пусти… Пусти, сказала!

– Маринка… – почти стону я.

Но она ведь уже не слушает.

– Не хочешь – не помогай! А я иду выполнять поставленную задачу. Мой лист желаний обжалованию не подлежит.

– Нет, Марин… Нет! – снова рявкаю, будто зверюга. – Тебя нужно отлупить и выебать! Что мы и сделаем! Ясно тебе?! Выебем из твоей чертовой головы всю дурь!

– Ну и… – выдыхает она с тем же безумным спокойствием. – Если вытравишь, что делать будешь? А? Так круто, как со мной, тебе уже ни с кем не будет.

Слышу, что улыбается. Сучка.

– Не смеши, наивняк…

– Что? Тебе смешно? Смешно тебе, Даня? – вот тут уже распаляется. Дробит воздух бешеными эмоциями. – А давай забьемся, м? Давай! Посмотрим, кто будет смеяться, скажем так, в первый