Запрет на тебя - Елена Тодорова

и шее стекает слюна, но нам все мало. Продолжаем сосаться и облизываться, четко следуя тому темпу, который задает музыка.

Пробка же вибрирует во мне в одном и том же бесперебойном режиме. Пружинисто, ритмично и беспощадно. Ни остановить, ни ослабить эти толчки возможности нет. Когда я стискиваю ее сфинктером, только хуже становится. Ощущения усиливаются и с бешеной скоростью множатся. Это мучительное удовольствие я проживаю с протяжными стонами, жадно кусая Данины губы.

– А-а.. А-ах… – выдыхает он, а я, впиваясь в мягкую плоть, с животным наслаждением высасываю добытую кровь. – Ма-рина…

– Да-нь… Да-нь… Да-а-ань… – суматошно толкаю в свою очередь, не прекращая лизать его рот. – Я хочу… Да-а-ань… Я не могу… Я хочу…

– Чего ты хочешь? – кусает меня в ответ.

Но мне плевать на боль. Я схожу с ума от кипящего внутри желания. И в этом состоянии любое воздействие, малейшая физическая стимуляция отзывается в моем организме удовольствием.

– Я не знаю… – из глаз слезы выкатываются. С губ срываются всхлипы. – Ты знаешь… Ты… Помоги мне…

– Если не понимаешь, значит, рано, Чаруша…

Подмывает кричать от отчаяния, но прежде чем какой-либо звук покидает мой рот, Даня припадает к нему в новом порыве голода. Откровенно оскверняя, трахает языком. И я страстно принимаю эту ласку.

В теле образуется колоссальное количество энергии. Она с искрами курсирует по венам. Но большая ее часть концентрируется внизу живота и бурлит там, словно лава в жерле вулкана.

– Да-а-ань… М-м-м… Да-а-ань… – выдаю бессвязно, продолжая дрожать и плакать.

– Говори…

– Хм-м… М-м-м…

– Говори…

Моя разбухшая киска дико ноет от возбуждения. Она беспрецедентно течет. Я не просто между ног и на бедрах эту влагу ощущаю. Вязкий секрет устремляются вниз, под воздействием собственной тяжести обрывается и падает. Если опустить взгляд, можно заметить тоненькие блестящие полоски на каменном напольном покрытии.

– Боже… Да-а-ань… Боже…

Гортанно постанывая, непроизвольно двигаю бедрами.

Я… Я трахаюсь с воздухом. Не контролирую себя. Не думаю о том, как это выглядит. Не стыжусь.

– Да, Чаруша… Твою мать, да… Отпускай полностью… Отпускай, маленькая…

Я переполнена желанием. Я потеряла рассудок. Я адски хочу близости. Любви, похоти, боли … Всего, что Шатохин даст. Всего.

– Да-а-ань… Я… Я хочу… – с губ срывается громкий стон, когда одна его ладонь соскальзывает вниз по моему телу и сжимает сосок, а вторая курсирует еще ниже. Мне так хорошо, что я даже не в состоянии испугаться за Шатохина, хоть и держу в памяти, что он висит вниз головой и по факту, получается, держится сейчас только ступнями. – А-а-а… Да… – кричу, едва его пальцы касаются киски. – Да, Дань! Боже, да!

– Твою мать, Марин… Пизда… Какая ты мокрая, блядь… Блядь… Маринка-а-а… – комментирует хриплым голосом, то и дело срываясь на частые вдохи и выдохи. – С тебя течет, кисунь…

Он еще удивляется?

И совсем-совсем не помогает мне. Лишь жестко затискивает пальцами мои половые губы, и на этом все. Когда же я толкаю бедра вперед, чтобы самой стимулировать нужные точки, и вовсе убирает руку.

– Да блин! – рычу я почти разъяренно.

Даня сипло смеется и грубо шлепает меня по киске, заставляя разорвать звонким визгом пространство.

– Говори, что ты хочешь, Динь-Динь… М? Хочешь, чтобы я тебя выебал?

– Да!

В ответ на это признание получаю очередную порцию довольного смеха и едва-едва ощутимое касание пальцами.

– Куда именно тебя выебать? – впрочем, в этом вопросе, заданном глухим отрывистым тоном, и тени веселья нет.

– Куда угодно… – бомблю я со всхлипами.

– Рот? Попку? – дробит Даня в ответ. – Что дашь?

– Все…

– Проси, – требуя это, вновь шлепает меня по киске.

В воздух поднимаются пошлые чвакающие звуки, мой высокий вскрик и пряный запах страсти. Это не унижает, не смущает, не обижает. Лишь сильнее распаляет.

– Да-а-ань…

– Просто попроси, чтобы я тебя трахнул, Марин… Просишь, м?.. Ф-у-у-х… Маринка моя…

– Боже, Даня… – рычу растерзанно. И тут же сдаюсь: – Трахни меня… Трахни меня, Дань!

Я не знаю, как он умудряется управлять этой металлической конструкцией, но сразу после моего выкрика она приходит в движение. Снова я замираю вверх ногами под потолком, а Шатохин соскакивает на пол. Благо, оказавшись внизу, он сразу же опускает и разворачивает мой круг. А потом и вовсе, к моему изумлению, отстегивает крепления. С бурным выдохом валюсь ему в руки. Онемевшие ноги не держат. Да и дрожу буквально всем телом.

Еще и эта чертова пробка… Ни на миг ведь не затихает. А киска сама по себе непрестанно пульсирует и горит огнем.

– Боже… Боже, Дань… Данечка…

Он без слов подхватывает под ягодицы. Я обвиваю его бедра ногами.

Едва чувствую у киски член, меня пробивает сильнейшая дрожь наслаждения, которую я первоначально даже принимаю за полноценную разрядку. Со стонами начинаю об него тереться.

– Замри, иначе упадем.

Только когда Даня это говорит, понимаю, что вновь прижал к проклятому кругу. И тот… Тот, черт побери, поднимается вверх. А я… Ни он, ни я в этот момент не пристегнуты.

– Блядь… – выходит из меня то ли вопль, то ли все же трескучий вздох. Потому что полноценно кричать я не решаюсь. Я боюсь даже дышать. – Как мы держимся? Как мы держимся? – тарабаню перепуганным шепотом, когда конструкция останавливается.

Высоко над полом. Под самым потолком, вашу мать!

– Боже, Даня… Как мы держимся?

– Я держу.

– Блядь…

– Просто не дергайся, Динь-Динь, – смеется Шатохин. Проявляя запоздалую наблюдательность, осознаю, что он стоит ступнями на основании круга и сжимает ладонями тонкие прутья в районе моих плеч. – Ты же хотела этот ебаный экстрим… А я хочу тебя… Пиздец, как хочу… Пиздец, Маринка… Обними меня и замри.

«Обними меня и замри…», – почему-то именно эта просьба просачивается глубоко в душу.

Заставляет максимально раскрыться, обвить любимого мужчину руками, крепче сжать ногами и застыть.

– Страшно? – выдыхает практически мне в губы.

– Очень… – пищу я и всхлипываю.

– Хочешь, я покажу тебе, где прячется твоя кобра?

– Смеешься, что ли? Вовсе не этого я хочу… – голос резко глохнет, когда замечаю, как одна из его рук отцепляется от прутьев и скользит мне за спину. – Черт… Черт…

Прикрывая веки, стараюсь забыть о том, на какой высоте мы