Касьянов год - Николай Свечин

Новость была не из приятных. Губернатор с полицмейстером уехали отдыхать. Перед этим нажаловавшись на Лыкова министру. Причем атака шла по нескольким направлениям. Сипягин в первую очередь барин и царедворец и лишь потом министр. Он не захочет ссориться с такими же, как он, аристократами из-за какого-то там надворного советника. Проще отозвать его обратно в Петербург.

Сыщик поблагодарил дежурного генерала и за экспертизу, и за сведения об интригах. И поехал на полицейский телеграф.

Как и следовало ожидать, там лежала адресованная ему телеграмма Зволянского. Лыков расшифровал ее. Оказалось, что директора вызвал министр и потребовал прекратить дознание. Немедленно. Ссылался он при этом на просьбу Витте. Не на Трепова с Гудимой, а на Витте. Похоже, что Михаил Меринг вновь одурачил своего высокопоставленного тестя. Зволянский писал, что ему удалось пока отложить крайние меры. Он обещал Сипягину запросить Лыкова, что у него происходит. Кому он в Киеве наступил на ногу? Теперь директор требовал объяснений.

Алексей Николаевич воспрянул духом. Если для Сипягина главное — это мнение Витте, у сыщика есть шанс. Он составил ответ. В нем было сказано, что дела Меринга плохи и его банкротство неизбежно. И у Лыкова на руках имеются доказательства. Акты сверки по задолженностям, письма подрядчиков и поставщиков — все говорит об этом. Зять дискредитирует родственника своей авантюрной деятельностью. Он на каждом углу козыряет именем Витте, врет, что имеет от него поддержку. И набирает все больше и больше долгов. Будет скандал, и тень падет на Сергея Юльевича. Ведь Меринг прямо заявляет, что министр финансов покроет все долги зятя. Обязанность Сипягина — помочь приятелю защитить свое имя. Для этого дознание надворного советника Лыкова надо продолжить.

Зашифровав ответ и отослав его, Алексей Николаевич вновь явился к жандармам. Новицкий уже откуда-то знал, что Витте просил Сипягина отозвать командированного чиновника. И повел себя нагло. Сказал, что дела сыщику не отдаст и вообще, его дознание вот-вот прекратят сверху. Пора, мол, покупать обратный билет…

Лыков молча выложил на стол заключение военных. Новицкий прочитал его и побагровел:

— Но ваш же министр больше не хочет дознания.

— Как только я получу официальный приказ, то немедленно вернусь в Петербург.

— Да всем уже известно, что ваши интриги разочаровали Сипягина. Вы, господин надворный советник, проглотили кусок не по горлу.

— Не к лицу генерал-майору и начальнику ГЖУ повторять сплетни.

— Что? — привстал Новицкий.

— То, что слышали, ваше превосходительство. Министр внутренних дел — высшее начальство и для меня, и для вас. Мне он дал полномочия вести дознание. Открытый лист видели? Видели. Там стоит его подпись. Что, она уже отозвана?

— Скоро будет отозвана, уверяю вас.

— Вы тут отвыкли от настоящей службы, — с презрением сказал Лыков. — Банкротство Меринга неизбежно, как наступление зимы. Начнутся суды, на них будут полоскать имя Витте. Он, конечно, устоит. Но надолго запомнит, кто в Киеве помешал Лыкову предотвратить скандал. Вам десять тысяч-то уже не нужны, что ли? Так и скажите. Я передам Сергею Юльевичу.

Жандарм был ошарашен тоном петербургского чиновника. Тот буквально цедил сквозь зубы, словно говорил с лакеем. Есть такой тип самодуров на местах: вдали от начальства они теряют чувство меры, поскольку не встречают отпора. Если их осадить, самодуры пугаются и отступают. Лыков — человек вроде бы маленький, но так себя ведет. Видать, право имеет. Да еще знает про деньги на слежку за студентами. Вдруг действительно пожалуется Витте? Лучше смолчать.

— Генерал-губернатор, если слышали, отказался назвать мои действия интригами, — добил жандарма Лыков. — Телеграмму Сипягину не подписал, а вот это заключение одобрил. Так что дознание я вам не отдаю. Шиш вам, а не дознание. Честь имею!

Повернулся и вышел.

Желязовский был поражен, когда питерец явился к нему со знакомым конвертом и сказал:

— Продолжаем вести это дело.

— Но жандармы…

— Вернули его мне.

— На каком основании? — вскинулся поляк.

— Военные подтвердили мою догадку. Бумаги, найденные у вдовы, шпионскими не являются. Кто-то хотел ловко прекратить поиск убийцы оценщика. Да вот не вышло.

После этих слов питерец порвал конверт в клочья и выбросил его в мусорную корзину.

Коллежский асессор хотел возразить, но передумал. А Лыков отправился в общую комнату, искать Асланова.

Околоточный тоже изумился новости.

— Ну вы даете, Алексей Николаевич, — уважительно сказал он. — У самого Новицкого кусок изо рта вырвать! Он вам никогда не простит.

— Черт с ним, давайте продолжим дознание. Я хочу повидаться с замечательной вдовой. Кто она и где живет?

Татарин причмокнул:

— Женщина и впрямь замечательная. Зовут Антуанетта Константиновна Биркина. В соку баба! Адрес — улица Рогнединская, дом два. Вам ее сюда доставить или сами к ней поедете?

— Сам поеду. Погляжу, как живет сочная женщина. И выясню, откуда у нее такие странные бумаги.

В последней фразе был скрытый смысл. Конверт обнаружил на квартире Биркиной Спиридон Федорович. Теперь выяснилось, что это был отвлекающий ход преступников. Не Асланов ли подбросил «кроки» крепости? Второпях нарисовав их на коленке. Надзиратель понял подтекст и усмехнулся:

— Желаю успеха. Другие приказания будут?

— Приказывать вам, Спиридон Федорович, я не имею права, — серьезно ответил питерец. — А просьба есть.

— Слушаю.

— Меня интересуют все случаи гибели людей, занимающихся строительными подрядами. Скажем, за последние пять лет.

— Что значит все случаи?

— То и значит. Выпал из окна, завалило обрушившейся стеной, убили грабители, повесился с горя…

— Жертвы преступлений тоже? — уточнил надзиратель.

— Да.

Киевлянин почесал в затылке:

— Долго придется в архиве сидеть.

— Уж будьте добры.

— Ладно, — вздохнул Асланов. — Но я правильно вас понял? Несчастные случаи с каменщиками или кровельщиками вас не интересуют?

— Нет. Только с хозяевами дела: владельцами земельного участка, решившими построить на нем дом, или подрядчиками, или поставщиками кирпича, леса, цемента, извести. Или с главой крупной влиятельной артели. А еще с банковскими служащими, занятыми ипотекой. Такими, как Афонасопуло.

Околоточный отправился выполнять просьбу-приказ. А Лыков поехал на Рогнединскую.

Антуанетта Биркина, судя по всему, была во вкусе таких людей, как Асланов. Смуглая, с большой грудью и чувственным ртом, немного вульгарная. Вдове на вид было лет тридцать. Большое количество косметики мешало определить возраст точнее.

— Антуанетта Константиновна, скажите, откуда в вашем доме взялся тот конверт?

— Оставил мой друг.

— Афонасопуло?

— Да.

Барыня ненатурально всхлипнула и сделала жест, будто смахивает слезу.

— Он часто у вас бумаги оставлял?

— Трудно сказать…

— Но вы подумайте и ответьте.

— По правде говоря, господин Лыков…

— Алексей Николаевич, к вашим услугам.

— …Алексей Николаевич, я не смотрела. У вас, мужчин, такие скучные бумаги всегда. Журналы мод со шляпками — другое дело. А у Платона Ивановича все акты, счета и эти… где земля нарисована.

— Географические карты? — удивился сыщик.

— Ах, нет. Чертежи.

— Планы земельных участков?

— Может, и так они называются. Я женщина неопытная, и притом беззащитная вдова.

Лыков понял, что имеет дело с хитрой бестией, которая ловко прикидывается дурочкой. И он ничего от нее не узнает.

— А точно конверт с бумагами оставил ваш друг? Не мог его кто-то подбросить? Или вложить туда несколько листов?

Биркина захлопала глазами:

— Кто?

— Вам виднее, Антуанетта Константиновна. Сюда много людей приходит?

— Какие же у меня могут быть люди? Вы на что намекаете? Что я неразборчивая и принимаю мужчин?

Сыщику пришлось откланяться.

Глава 11. Братья Корба

Питерец прогулялся по береговым террасам. Лето — не лучшее время для Киева. На Днепре проступают отмели, портящие всю картину. В аллеях городских садов скашивают траву для лошадей пожарных обозов. Пыль, духота, а когда проливаются дожди, делается неимоверно грязно.

Лыков не замечал этого, он думал. Хорошо, что удалось вернуть себе дознание. Но как его вести? Идей было немного. С исчезновением Бурвасера прервалась линия никольских головорезов. Есть два взаимоисключающих протокола, и оба подписаны покойным Созонтом Безшкурным. Для себя надворный советник решил, что правдив его протокол и никольские не убивали оценщика. Тогда кто?

Проделка с кроками Печерской крепости преступникам не удалась. Военные подняли на смех «шпионские» бумаги. Похоже, их сочиняли второпях и не успели придумать ничего получше. Когда состряпали? Как только поняли, что питерец не отступит от своей версии. И решили его оттереть, передав дознание глуповатому Новицкому. Асланов нарочно послал сыщика кататься на пароходе, чтобы к его возвращению дело уже оказалось у жандармов.