Ниндзя с Лубянки - Роман Ронин

главе Секретно-оперативного управления и начальнику Особого отдела. Но, может быть, это в компетенции Иностранного отдела – ИНО? Во всяком случае, китайцы будут продавать Меморандум где-то там, за границей, скорее всего, в Маньчжурии, а это сфера деятельности ИНО. Значит, идти к ее шефу – Трилиссеру? Или в Восточной отдел – к Петерсу? А если попробовать довести информацию сразу до Менжинского, пусть формально, но возглавившего органы после смерти Железного Феликса?

«Постой, – сказал сам себе Чен. – Что-то происходит. Что-то здесь явно не так. Значит, нельзя принимать никаких решений. Должна быть ясность. Тяни время. Почему они следили за Поздним? Ведь Ягода не может не знать, что профессор – давний агент и ИНО, и Разведупра. Для профилактики? Или были другие причины? Подозревали, хотели вычислить и отсечь кого-то еще? Почему вызвали меня? Конечно, убежал я не от большого ума, но, похоже, из этой глупости тоже можно извлечь пользу. Надо тянуть».

– Странный способ отдохнуть после бессонницы, – протянул Ягода, который явно был в замешательстве. При всем идиотизме ситуации с побегом от наружки нельзя было не признать, что лишь настолько же глупое объяснение выглядело убедительным. Не мог же, в самом деле, опытный агент, увидев за собой наблюдение, отрываться от него бегом? «Он, конечно, азиат, но не до такой же степени, – размышлял Ягода. – И куда он убежал? К себе домой. Когда позвонили, он, судя по голосу, спал, хотя, конечно, мог и претворяться. Но это совсем уж глупо!» Ягода рассердился сам на себя за то, что окончательно запутался, тряхнул головой и сурово сдвинул брови.

– Вам известно, что за профессором Штейнбергом было установлено наружное наблюдение?

«Вот оно! – понял Чен и похвалил сам себя. – Молодец, надо было потерпеть. Он сам все расскажет».

– Никак нет. На мероприятиях вчера днем и вечером ничего подозрительного я не заметил. Во время встречи рано утром, на которой Штейнберг передал мне материалы по гастролям, я тоже никого подозрительного не видел. Штейнберг был очень настойчив. У меня сложилось впечатление, что эти гастроли очень важны для кого-то в Японии.

– Да бросьте вы про гастроли, Марейкис! Поумнее вас люди найдутся с театром разобраться! То есть вы даже слежку не в состоянии заметить? Хорош у Артузова лучший агент! Больше вы с ним ни о чем не говорили?

– Нет, ни о чем, кроме гастролей и советско-японских культурных связей, – решительно ответил Чен и посмотрел Ягоде прямо в глаза. Тот задумался и через минуту продолжил:

– Утром, после вашей встречи, Штейнберг отправился к себе в гостиницу?

– Собирался. В «Метрополь». А потом на поезд, на Ярославский вокзал. Я его не провожал, поэтому ручаться не могу.

– Он не дошел до вокзала.

– В каком… смысле?

– В прямом, Марейкис. Умер. Умер прямо на улице. На углу Покровки и Потаповского переулка. Приступ стенокардии.

Чен ошарашенно смотрел на Ягоду, и тот окончательно решил для себя: «Ничего не знает. Спал. Не притворялся. Спортсмен чертов. Японская рожа!»

– Но то, что он умер, так это и хрен с ним. Толку от него было немного, – задумчиво протянул Ягода, – хуже другое.

Чен подтянулся и приготовился услышать наконец то, ради чего его вызвали в кабинет к высокому начальству.

– По имеющейся у нас информации, – продолжал Ягода, – профессор Штейнберг был связан с японским генеральным штабом. Возможно, целью его командировки в Москву была встреча с агентом или налаживание мостов, или вербовка. Учитывая, что он пробыл здесь три дня и практически ни минуты не находился вне поля нашего зрения, возникает простой вопрос: с кем Штейнберг имел возможность беседовать наедине?

Ягода встал и подошел к замершему, стиснувшему губы и ставшему похожим на Будду Чену.

– Такая возможность у него была только один раз: сегодня утром. При встрече с вами, Марейкис. А если так, то вы либо врете, либо не договариваете. В любом случае вы и есть тот самый контакт японской разведки, на встречу с которым так стремился гражданин Штейнберг. Руки! – И Ягода нажал секретную кнопку.

Глава 9. Огнетушитель

Пока Арсений Чен сидел в наручниках в закрытом снаружи пустом кабинете, к дверям которого был приставлен часовой, у Ягоды шло совещание. Помимо главы секретно-политического отдела присутствовал его помощник, специалист по тонким операциям за рубежом и внутри Советского Союза Артур Христианович Артузов. Вызвали и курировавшего работу Иностранного отдела Меера Абрамовича Трилиссера и двоих руководителей службы наружного наблюдения. Цель совещания была одна: понять, что произошло на Покровке и какое отношение на самом деле это имело к агенту Марейкису. Материалов для служебного расследования, в ходе которого сама по себе личность Арсения Чена могла бы стать известной не тем, кому следует, было маловато. Руководителям ОГПУ стоило сначала определиться между собой относительно того, кому и что можно было говорить, у кого и что стоило спрашивать.

Поэтому перед начальством и стоял сейчас навытяжку совершенно потерянный человек маленького роста, тощий, со слезами, застывшими на невыразительных маленьких серых глазках. Худое лицо его дергалось и было густо-красного, помидорного цвета. Длинный нос его вообще жил какой-то своей жизнью – кончик двигался, пазухи кривились, и периодически вся эта шаткая, но хотя бы естественная, природная конструкция издавала странные громкие звуки, напоминающие шипение рассерженной змеи. Руки человек держал по швам, вытянув вдоль жилистого тела, подав при этом таз немного вперед, отчего вся его поза казалась невозможно неестественной. Со стороны могло показаться, что маленький человек специально стоит так, демонстрируя свое недовольство и презрение к оппонентам. За спиной у маленького человека застыл тоже невысокий, но, наоборот, бочкообразный по фигуре чекист в белой гимнастерке и с маузером в деревянной кобуре на боку.

Ягода листал желтоватые страницы личного дела, Артузов и Трилиссер курили и время от времени посматривали на пыхтящий нос маленького человека. Наконец замначальника ОГПУ и сам поднял на него глаза:

– Новоселов Владимир Иванович?

– Так точно, – просвистел нос.

– 1896 года рождения, из крестьян Екатеринбургской губернии… Мариец по национальности… Так… Участник Гражданской войны. Обозный… В органах ВЧК с 1920 года. Служил в ЧОНе. Должность – обозный. Слушайте, Минаев, кой черт его взяли в наружное наблюдение?!

Нос негодующе свистнул, но стоящий у него за спиной чекист с маузером спокойно ответил:

– Нареканий не было. Считали проверенным сотрудником, герой войны. Контуженый.

– Герой войны? Герой войны – товарищ Буденный! Товарищ Сталин – в первую очередь герой войны! А этот баран – обозный! Вы всех обозных к себе забираете, Минаев?!

Нос негодующе засвистел, его обладатель подался вперед, отчего грудь впервые вышла на одну линию