Ниндзя с Лубянки - Роман Ронин

с бедрами, а лицо у Новоселова, раскрасневшееся до предела, пошло белыми пятнами, глаза гневно расширились.

– Стоять! – рявкнул Ягода. – Он что у тебя, Минаев, дисциплины не понимает? В Варсонофьевском на счет «раз» обучат, и никакая контузия не помешает!

Новоселов замер на месте, но после этого начал раскачиваться на пятках взад-вперед как маятник. Ягода снова опустил глаза в личное дело:

– Кличка Огнетушитель, – тут он криво улыбнулся, а Артузов и Трилиссер опустили головы вниз, усмехаясь оба тому, как удивительно подходил оперативный псевдоним этому невысокому и, сейчас это было видно отчетливо, туповатому шпику.

– Какой идиот его в «наружку» поставил… – как будто ни к кому не обращаясь, тихо проговорил Ягода и продолжил громко, уже Новоселову:

– Огнетушитель, почему вы свистеть на улице начали? Вы что, одиночества боитесь?

– Никак нет, не боюсь! – Новоселов старался разговаривать дерзко и громко, но голос его «гулял» от верхних до нижних частот, и было видно, что он очень взволнован и напуган. – Никак нет. Выполнял все по инструкции, но объект Старик на углу Покровки и Потаповского неожиданно споткнулся, развернулся мне навстречу и пошел на меня. Я понял, что что-то не так, и решил вызвать помощь. Свистком.

– Что было не так? Он к вам на крыльях полетел? Палить из нагана начал? Рассказывайте, Огнетушитель, или как вас там… Новоселов!

– Так точно. Он, когда ко мне повернулся, весь синий был, а потом еще пена изо рта пошла. Глаза то закатывались, то… наоборот, откатывались. Ну, я и решил, что тут не так что-то. Потом уж, когда карета скорой помощи приехала, фельдшер сказал: грудная жаба, мол. Он и похож был – как будто жабой его раздавило. Синий весь лежал, язык вывалился, глаза на выкате и дух нехороший.

– А почему он споткнулся?

– Парень какой-то, молодой, в желтой футболке, с сумкой на спине, на трамвай бежал. Толкнул. Старик чуть не упал. Уронил очки, но подхватил.

– А парень?

– И парень тоже споткнулся. Но тоже не упал, побежал дальше, прыгнул на трамвай и уехал.

– Не умер, значит?

– Не могу знать!

– Хорош… Никто не упал. Один помер на месте в корчах, второй исчез, третий просто дебил.

Ягода постучал в задумчивости пяткой карандаша по столу. Медленно закрыл дело и отодвинул его на край стола.

– Минаев!

– Я!

– Этого идиота в наблюдение не пускать. Раз контуженый, черт с ним… Поговорите с кадрами, подберите ему что-нибудь в обозе… У меня на даче, в Коммунарке, есть подсобное хозяйство. Свиней выращивают. Пусть идет свинарем, ему там самое место. Больше пользы будет. Или в комендатуру. Идите. Оба.

Минаев, его заместитель и их пыхтящий подчиненный, повернувшись через левое плечо, вышли из кабинета. Артузов повернулся к Ягоде:

– Да, печальное зрелище. А что второй, Генрих Григорьевич?

– Второй вообще ничего не видел. Говорит, что Марейкис и Поздний попрощались у Чистых прудов и разошлись. Поздний пошел на Покровку, а Марейкис очень быстро побежал во двор и дальше в сторону Тургеневки. Домой. Когда его вызвали через час, он, судя по всему, спал. Бежал быстро, агент его не догнал. Потеряв, сразу же вернулся сюда, а этот… Огнетушитель уже был у Минаева, рассказывал о смерти Штейнберга.

– Физкультурный город Москва. Все бегут, – задумчиво процедил Трилиссер, – как в новой пьесе у гражданина Булгакова. «Бег» называется. Вы не видели еще, Генрих Григорьевич?

– Мне, товарищ Трилиссер, не до пьес, тем более не до белогвардейца Булгакова. И вам рекомендую заняться делом. Марейкис отрицает, что у них с Поздним был разговор на темы, исключающие советско-японские культурные связи. Но я ему ни на грош не верю. Вы же сами мне докладывали, что из Харбина, от Юдина, есть информация, что к Позднему зачастили японцы. Явно нащупывают подходы. Не исключено, они уже знают, что Поздний связан, то есть был связан, с нами. Поездку его оплатил ВОКС, но у меня есть ощущение, что приезжал он сюда ради встречи с Марейкисом. Зачем – вот вопрос. Этого корейца-японца вашего я на всякий случай арестовал. Припугнул, что Поздний был японским шпионом.

– Генрих Григорьевич, – откинулся на стуле Трилиссер, – по моей линии Марейкис чист. Более того, после событий во Владивостоке в 1922 году он практически сразу же уехал сюда, в Москву, и работал всегда по линии контрразведки. Не очень понятно, что может связывать его с Поздним. Тем более что, по нашим данным, во Владивостоке Поздний с Марейкисом соприкасались случайно, исключительно по научным вопросам. Да, тогда было общее большевистское подполье, и утечки информации, в том числе по кадрам, происходили довольно часто. Но вместе они никогда не работали, а Марейкис был особо законспирированным агентом. Поздний не должен был знать, что Марейкис связан с контрразведкой, и вообще, что Марейкис и Чен – одно и то же лицо. Подозревать может. Говорят, человек он неглупый… был. Да и опыт работы с разведкой огромный. Если, конечно, сам Марейкис ему что-то не рассказал. Но в это я не верю.

– Вы что, раввин? Верю, не верю…

– Сам он рассказать ничего не мог. Во-первых, это исключительно надежный товарищ. Его лично знал Феликс Эдмундович и доверял ему.

Ягода скептически скривился при этих словах Артузова, но тот, не обращая на это внимания, продолжал:

– Во-вторых, он феноменальный специалист по контрразведке против японцев. У него легенда, какой нет ни у кого из наших агентов нигде в мире и, я думаю, вряд ли когда-нибудь появится. Воспитывался в семье учителя императорской семьи. Можно сказать, «молочный брат» японских принцев по разуму. Знает лично многих представителей токийской элиты. Понимает о японцах все – как они думают, как поступают, способен прогнозировать их поступки. Более того, способен прогнозировать поведение императора, хотя, как сам Марейкис мне объяснял, в Японии от мнения императора мало что зависит.

Кроме того, он прошел специальное обучение в шпионской школе в Токио на уровне, к которому мы подходим только сейчас. У нас пока даже нет возможности начать такие тренировки, и делать это мы будем с его помощью, кстати. Обладает уникальными интеллектуальными и отличными физическими данными. Владеет несколькими языками. Если так можно выразиться, представитель новой разведывательной элиты. Но при этом Марейкис потомственный революционер. Его родители – корейские подпольщики. Причастны к целому ряду удачных террористических и диверсионных актов против японских оккупантов.

В-третьих, Марейкис глубоко и искренне ненавидит японцев. Говорит, что это врожденное. Кстати, считаю, что это вредит работе. С ним надо на эту тему разговаривать, чтобы не напортачил лишнего по горячности. В конце концов, он действительно много занимается литературной деятельностью. Это