Ниндзя с Лубянки - Роман Ронин

такая – бегать от службы наружного наблюдения? Вас этому в вашей чертовой Японии учили? А?!

Чен виновато переступил с ноги на ногу:

– Виноват, товарищ начальник отдела. Но разрешите объяснить…

– Объяснить?! Как такое можно объяснить?! Хорошо, попробуйте. Но я вас официально предупреждаю, Марейкис, что ваше поведение на данный момент расценивается как преступление, мотивы которого нам неизвестны!

– Никак нет, товарищ Ягода, никакого преступления не было и быть не могло. Дело… совсем в другом.

– В чем?!

– Товарищ Ягода, вы знаете, в связи с приездом японской делегации по линии ВОКСа я переводил вчера целый день – в Большом театре, в Ассоциации российских писателей. Там, кстати, Ида Леонидовна присутствовала.

При упоминании о жене Ягода немного успокоился и снова опустился в кресло.

– Продолжайте.

– Потом был неформальный прием в гостях сначала у Пильняка, потом еще и у Киршона. Там, кстати, тоже…

– Я знаю! Дальше!

– Там я встретился с профессором Штейнбергом Иваном Карловичем, с которым мы как-то коротко пересекались еще во Владивостоке в 1922 году, когда я…

– Знаю. Дальше.

– Штейнберг постоянно живет в Харбине, но часто бывает и в Токио. Активно общается с современными японскими писателями пролетарского толка. Они испытывают симпатии к нашей стране и представляют серьезный интерес для будущих контактов среди японской элиты. В свою очередь, профессор Штейнберг пользуется у японцев большим уважением, как один из немногих русских востоковедов с поистине мировым именем.

– Ну да, ну да, – саркастически бросил окончательно успокоившийся Ягода и с интересом посмотрел на Чена, словно пытаясь на глаз определить, насколько искренне тот говорит, – вы только забываете, Марейкис, что люди из Харбина и Токио – не ваша компетенция. Это задача Иностранного отдела, и за то, что вы лезете в чужой огород, я вам лично голову оторвать могу.

– Так точно, – спокойно подтвердил Чен всемогущество Ягоды, – но Штейнберг знает меня лично. И на контакт он пошел сам, первым. Вел себя, как типичный инициативник. Думаю, фигура профессора Штейнберга могла бы представлять удобную и перспективную цель для разработки ряда интересных харбинских и японских контактов на самом высоком уровне. Меня же Иван Карлович знает как переводчика и специалиста по японской современной литературе. По японской культуре в целом. Полагаю, он лично, возможно даже материально, был заинтересован японскими культурными кругами в организации в Москве гастролей национального театра кабуки и хотел поговорить об этом со мной.

– Поговорил? – с легкой усмешкой спросил Ягода.

– На официальных мероприятиях не удалось. Он предложил мне встретиться рано утром. У него поезд на Читу отходил в девять утра, поэтому я согласился на встречу в любое удобное для него время, понимая его сложности. Но после банкета я был вызван сюда, на Лубянку, вместе с начальником ЭПРОНа в связи с моей командировкой в Балаклаву по делу «Черного принца».

– Марейкис, меня не интересует ваш распорядок дня! Я спрашиваю, почему вы убегали! Убегали как мальчишка или, хуже того, иностранный шпион, от наружного наблюдения!

– Я только хотел сказать, что сутки не спал. И после встречи с Штейнбергом почувствовал, что силы меня просто покидают. Решил пробежаться до дома, я рядом живу, чтобы и в себя прийти, и отдохнуть поскорее. Времени до работы оставалось мало. А никакого наружного наблюдения я и в глаза не видел. Да и не стал бы я убегать от него. Зачем?

Вопрос «Зачем он за мной следил? Почему?» Чен задавать не стал. Он видел, что Ягода что-то от него скрывает. Раз так, то не было смысла выкладывать сразу всю правду. Может быть, нет смысла вообще ее выкладывать. Если он что-то скрывает, то надо скрывать и мне. Одно из главных правил, усвоенных Рютаро Сакамото в школе Черного дракона, гласило: «дурачивший других будет одурачен». Тем более Чен был уверен, что «вели» все-таки Ивана Карловича, а не его – агента Марейкиса, который всегда был вне всяких подозрений и которому безраздельно доверял сам Дзержинский. Ему верили всегда, пока фактическим хозяином Лубянки не стал этот бывший печатник с Волги с наклонностями уличного разбойника.

Говорить ли Ягоде про Меморандум? Вот каков был главный вопрос, занимавший Марейкиса с того самого момента, как в его квартире раздался звонок, разбудивший его, только что уснувшего, и выдернувший из постели в кабинет замначальника ОГПУ, куда снова пришлось бежать, нарушая все возможные правила конспирации. И теперь, пока Чен неуклюже оправдывался, он все никак не мог ответить сам для себя на проклятый вопрос: говорить или не говорить? С одной стороны, сведения о том, что какие-то китайские группировки, враждебно настроенные по отношению и к Японии, и к Советской России, готовят фальшивый документ, целью которого видится провоцирование войны между этими странами на китайской территории, являются информацией сугубо секретной и исключительно высокого уровня. Ягода в этом смысле как раз тот человек, который может и сам грамотно разобраться в том, куда, кому и когда докладывать этот документ, и принять необходимые меры оперативного характера: выяснить, откуда этот Меморандум взялся и кто за ним стоит. Вот только… захочет ли? У Ягоды на Лубянке плохая репутация, оперативники ему не доверяют до конца – это Марейкису было отлично известно. Никто не может гарантировать, что он поверит именно Чену, а не Меморандуму. Слишком уж велик будет соблазн для фактического главы ОГПУ при вечно болеющем полиглоте Менжинском порадовать Сталина покупкой сенсационной «утки». Наконец, главное: неизвестно, насколько вообще правда все то, что рассказал Штейнберг. Его пришлось убрать по оперативным соображениям: он рассказал достаточно много для того, чтобы понять, что старик стал двойным агентом и слишком много знал или догадывался о том, что ему знать было совсем не надо, да еще в любую минуту мог разболтать чужие секреты. Конечно, правильно было бы просто доложить об этом руководству, и дальше пусть сами разбираются. В итоге дело пришло бы в резидентуру Иностранного отдела в Харбине, и разбирать пришлось бы им. Но Чен совершенно точно понимал, что это ничего бы не дало. Позиции советской разведки в Маньчжурии сейчас слишком шаткие, чтобы конкурировать там одновременно с японцами и китайцами. Резидент Иностранного отдела ОГПУ Юдин, судя по словам Штейнберга, находится там под пристальным вниманием и японской, и китайской разведок. Скорее всего, старик решил разыграть свою партию, хорошо подзаработать перед тем, как окончательно выйти на покой. Вот и хотел использовать Марейкиса вслепую, зная, что того ценят как уникального специалиста по Японии. Не вышло.

Докладывать или не докладывать в таком случае про Меморандум? И если да, то кому? Все-таки Ягоде? Формально ему как