Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

— На границе с Уэссексом?

Пирлиг кивнул.

— Чтобы она могла бежать к отцу, если они предпримут новую попытку, а они ее предпримут.

Я тихо выругался.

— Алдхельм?

— Господин Алдхельм, — согласился Пирлиг.

— Этельред заставит ее лечь с Алдхельмом? — спросил я, недоверчиво возвысив голос.

— Господин Этельред проделает это с удовольствием, — холодно ответил Пирлиг, — и, без сомнения, господин Алдхельм получит от этого еще большее удовольствие. А когда все будет сделано, Этельред сможет предоставить церкви свидетельство супружеской неверности и запереть Этельфлэд в монастыре — и их браку конец. Потом он будет волен жениться снова, породить наследника, а как только Альфред умрет, провозгласить себя королем.

— Так кто же ее сейчас защищает? — спросил я. — И кто защищает моих детей?

— Монахини.

— И никаких защитников-мужчин?

— Ее муж дает золото, а не она, — сказал Пирлиг. — Мужчины любят золото, но у нее нет богатств, чтобы им заплатить.

— Теперь есть, — неистово сказал я и ткнул копьем лошадь, которую купил в Дунхолме.

У меня осталось немного серебра. Я купил больше семидесяти лошадей, чтобы совершить это путешествие, и немногое оставшееся серебро уместилось в двух седельных сумках. Но у меня были Вздох Змея, Осиное Жало, и теперь из-за трех прях, снова вывернувших мою жизнь, была цель.

Я отправлюсь к Этельфлэд.

Лекелейд представлял собой группу хижин, разбросанных вдоль северного берега Темеза, там, где болотистый ручей Ли вливался в реку. В этом месте стояла водяная мельница, а рядом с ней имелась пристань, к которой было привязано несколько протекающих лодчонок. У восточного конца деревенской улицы — вереницы грязных луж — стоял монастырь. Его окружал палисад, служивший преградой, как я подозревал, скорее для монахинь, нежели для врага. Над потемневшей от дождя стеной вздымалась мрачная и уродливая церковь из дерева и плетней. Башня с колоколом царапала низкие облака: на западе бурлил дождь.

На дальнем берегу Темеза виднелась деревянная пристань, над ней группа мужчин укрывалась под импровизированными навесами, натянутыми на шесты. Все они были в кольчугах, их копья были прислонены к иве.

Я шагнул на пристань, поднес ко рту сложенные руки и прокричал им:

— Кому вы служите?

— Господину Этелноту! — крикнул в ответ один из них.

Он меня не узнал. Я был закутан в темный плащ, и мои светлые волосы прикрывал капюшон.

— Зачем вы здесь? — гаркнул я, но единственным ответом было непонимающее пожатие плеч.

Этот южный берег являлся территорией восточных саксов; наверняка Этельфлэд потому и выбрала Лекелейд.

Она могла мгновенно бежать отсюда в королевство своего отца, хотя Альфред, который считал, что узы брака священны, без сомнения, не горел бы желанием дать ей убежище из страха последующего за сим скандала. Тем не менее, как я догадывался, он приказал олдермену Этелноту из Суморсэта наблюдать за монастырем, хотя бы затем, чтобы доложить о любых странностях на мерсийском берегу реки.

«Теперь им будет о чем докладывать», — подумал я.

— Кто ты, господин? — окликнул человек через реку.

Он, может, и не узнал меня, но видел, что я возглавляю отряд всадников и, может быть, золото моей роскошной броши для плаща блеснуло под монотонным дождем.

Я не ответил на вопрос. Вместо этого я повернулся к Финану, который ухмыльнулся мне с седла.

— Всего тридцать человек, господин, — сказал он.

Я посылал его, чтобы осмотреть деревню и выяснить, сколько человек охраняет монастырь.

— Только и всего?

— Есть еще люди в деревне к северу.

— Кто командует этими тридцатью?

— Какой-то бедный ублюдок, который чуть не обделался, когда нас увидел.

Скорее всего, тридцать человек были размещены в Лекелейде по приказу моего кузена, и, скорее всего, для того, чтобы Этельфлэд осталась замурована в этом уродливом монастыре.

Я сел во влажное, скользкое седло и покрутил в стремени правой ногой.

— Давайте поворошим это осиное гнездо, — произнес я.

Я повел людей на восток, мимо домов, навозных куч и роющихся в грязи свиней. Кое-кто наблюдал за нами из дверных проемов, а в конце улицы, перед самим монастырем, ждала кучка мужчин в кожаных куртках и ржавых шлемах. Но если они и получили приказ помешать кому бы то ни было войти в монастырь, они были не в настроении выполнять данные им распоряжения. При нашем приближении они угрюмо отодвинулись в сторону.

Я не обращал на них внимания, а они не потребовали назвать мое имя и не пытались нас остановить.

Я пнул ворота монастыря, рассыпав капли дождя с их верхнего края. Моя лошадь заржала, и я пнул ворота еще раз.

Отряд мерсийцев наблюдал. Один человек побежал в переулок; я подозревал, что он собирается привести помощь.

— Мы подеремся с кем-нибудь еще до исхода дня, — сказал я Финану.

— Надеюсь, господин, — мрачно ответил тот. — Мы слишком давно не дрались.

В больших воротах приоткрылось окошко, и в отверстии появилось лицо женщины.

— Что вам нужно? — вопросила она.

— Убраться из-под дождя, — ответил я.

— В деревне вам дадут кров, — сказала женщина и начала закрывать окошко, но я ухитрился вставить в отверстие ногу.

— Вы можете открыть ворота, — проговорил я, — а можете наблюдать, как я изрублю их в щепки.

— Они — друзья госпожи Этельфлэд, — вежливо вмешался отец Пирлиг.

Окошечко снова полностью открылось.

— Это ты, отец?

— Да, сестра.

— Хорошие манеры, что, покинули Господень мир?

— Таков уж он, сестра. Он ничего не может с собой поделать. Он просто животное, — ответил Пирлиг и ухмыльнулся мне.

— Убери ногу, — ворчливо велела женщина.

Когда я послушался, она закрыла окошечко, и я услышал, как поднимают засов.

Потом ворота, скрипнув, открылись.

— Ждите, — велел я своим людям, слез с седла и вошел во двор монастыря.

Всю его южную часть занимала мрачная церковь, а по трем другим сторонам стояли низкие деревянные строения с соломенными крышами — я решил, что в них монахини спят, едят и прядут шерсть. Монахиня, представившаяся аббатисой Вербурх, поклонилась мне.

— Вы и в самом деле друг госпожи Этельфлэд? — спросила она.

Она оказалась пожилой и такой маленькой, что была мне буквально по пояс, но лицо ее было свирепо.

— Да.

Вербурх неодобрительно дернулась, заметив на моей шее молот Тора.

— И тебя зовут?.. — вопросила она.

Но тут раздался вопль, из дверного проема вылетел ребенок и помчался через лужи двора.

То была Сиорра, моя дочь. Она бросилась на меня, обхватила руками за шею, а ногами обвила талию. Я был рад, что идет дождь, иначе монахиня могла бы подумать, что капли на моем лице — это слезы. Они и были слезами.

— Я знала, что ты придешь! — неистово вскрикивала Сиорра. — Я знала, знала, знала!

— Ты — господин Утред? — спросила аббатиса.

— Да.

— Слава Богу, — сказала она.

Сиорра рассказывала мне о своих приключениях, а Осберт, мой младший, подбежал ко мне и все пытался вскарабкаться по моей ноге. Утреда, моего старшего сына, нигде не было видно. Я поднял Осберта и крикнул Финану, чтобы тот ввел остальных людей внутрь.

— Не знаю, сколько мы тут пробудем, — сказал я аббатисе Вербурх, — но лошадям нужны конюшня и корм.

— Ты думаешь, у нас тут таверна? — негодующе спросила она.

— Нет, — ответил я. — Нет-нет-нет…

А потом замолчал, потому что в дверях появилась Этельфлэд. Позади нее была темнота, и даже в тот серый день мне показалось, что, несмотря на свой плащ и капюшон из грубой коричневой шерсти, она сияет.

И я вспомнил пророчество, сделанное Исеулт много лет назад, когда Этельфлэд была не старше Сиорры — пророчество, произнесенное в ту пору, когда Уэссекс был слабее всего, когда датчане опустошали страну, а Альфред был беглецом на болотах. Исеулт, эта странная и милая женщина, темная как тень, пообещала мне, что Альфред даст мне силу и что моя женщина будет созданием золота.

Я смотрел на Этельфлэд, она смотрела на меня, и я знал — обещание, данное мною дочери, будет единственным, которое я сдержу. Я не уйду.

Я поставил на землю своих детей, предупредил, чтобы они держались подальше от лошадиных копыт, и пошел через мокрый двор, не замечая монахинь, которые крадучись вышли, чтобы поглазеть на нас.

Я собирался поклониться Этельфлэд. В конце концов, она была дочерью короля и женой правителя Мерсии, но ее лицо было одновременно счастливым и залитым слезами, и я не поклонился. Я протянул руки, и Этельфлэд подошла ко мне. Обняв ее, я почувствовал, как она дрожит. Может, она ощущала, как бьется мое сердце, потому что мне казалось, что оно стучит громко, как барабан.