Учебник рисования - Максим Кантор

— Не брал я! — возопил Слизкин гласом великим. — Как есть — не брал! Как брал — не есть!

— Разберемся! Равноудаление от власти! Демократия! Прогресс! Не попустим олигархам устанавливать финансовое право!

— Нет таких — олигархов, — сказал Дупель, — есть отдельные богатые люди, интересы у них разные. Один бежал из страны, другой гонит миллиарды за границу, третий тихо сидит, нефть качает. Но реальной власти у них нет. Кто в стране олигарх, кто реально правит — станет известно через пятьдесят лет. Но, может быть, и сегодня это кому-то известно?

— Олигархам, — гнул свое президент, — воли не дадим. Не смеют диктовать народу свою волю корыстолюбцы. Не дадим в обиду ветеранов! — Человек в погонах, он любил поговорить про ветеранов войны. Однажды сказал, что увеличит им пенсии в двадцать раз. Впрочем, это еще пустяки — его предшественник обещал в случае подъема инфляции лечь на рельсы.

— Льготников с бюджетниками, — надавил Зяблов, — в обиду не дадим!

— Пенсионеров, — ввернул Фиксов, успевший за утро откромсать от регионального пенсионного фонда двадцать процентов, — защитим! — И верно, дан уже приказ: пополнить Пенсионный фонд из налоговых сборов, не пустим дело на самотек!

— Инвалидов и сирот, — вздохнул Слизкин, стараниями которого была срыта детская больница в Пожарском переулке и возведен могучий деловой центр с филиалом на Каймановых островах, — оградим! — и верно, уже оградили болотистый участок на окраине, глядишь, и построят там дом призрения.

И стояли мамки с няньками плечо к плечу, глядели на Дупеля честными оловянными глазками — и читалось в глазках: сам вор! Ты крал — мы молчали! Нахапал, как хомяк за щеку, — и честным стал? Лицемер! Мы — либералы! Мы — за реформы! Мы — плечом к плечу! А ты что, против?! Либерал на либерала донос пишет? Так получается, да? Предатель!

Равнодушно встретил их взгляд Михаил Зиновьевич Дупель. Смотрел на мамок и нянек спокойно, и в его глазах мамки с няньками читали то, что и так про себя знали. Вы — новая воровская элита, говорил этот взгляд. Нет у нас в стране другой элиты — только та, что из воров. Все, что вы умеете делать, — это воровать. Если бы один из вас — лишь один! — решил не воровать, он не задержался бы в вашей компании, при вашем дворе, потому что для вас воровство — закон. Я — захватывал, давил, комбинировал, строил. Крал тоже — и всегда буду красть. Потому что здесь иначе нельзя. Вы сделали коррупцию законом развития общества. Вы угробили страну, сволочи. Я воровал, чтобы строить, а вы — растаскивали мной построенное.

И смотрел, и — как умел Дупель это делать — вдавливал своим взглядом презрение в глаза Фиксова, Слизкина и Зяблова. И опустили глаза мамки с няньками, потупились.

— А с налогами как? — поинтересовался Фиксов, не поднимая глаз. — Все ли с налогами гладко? Может быть, старики в регионах пенсию по вашей милости не получают?

И посмотрел строго президент на Дупеля — не грабит ли старушек в дальних регионах Михаил Зиновьевич? Есть такое мнение, что — грабит. Однако справедливость и закон в нашей стране все же есть. Думаете, вовсе нет закона? Есть закон! И мамки с няньками подняли на президента благодарные глазки: спаси, отец! Не дай народ в обиду! Другой кто не спасет — а ты спасешь!

Дупель пошел прочь — он уходил той же анфиладой роскошных комнат (рекордное количество миллионов в нищей стране было истрачено на убранство Кремля), и снова вслед ему смотрели юркие глазки: проиграл, не вовремя высунулся! Ишь чего удумал — чистеньким хочет вылезти! Ишь чего захотел — двор разогнать и первым стать!

V

В коррумпированной стране, подвергшейся за пятнадцать тяжелых лет такому разорению, какого не случалось ни в одной войне, в стране, стоящей на пороге окончательного развала и разграбления, — в этой стране считали, что альтернативы сегодняшнему состоянию нет. Как же иначе? Куда еще идти? — недоумевали мыслящие люди. Вроде бы и выбора никакого нет — народ определил избранника удачно, лучше и найти невозможно; видите, как он ситуацию грамотно разруливает: и с этим бандитом договорился, и тех головорезов построил. Все остальные будут только хуже — так говорили мыслящие люди.

Фиксов, Слизкин и Зяблов в публичных дебатах отстаивали именно эту точку зрения.

— Так нет же ему альтернативы! — разводил руками Слизкин.

— Кого еще поставить во главе общества? Решительно некого! — вторил ему Зяблов.

И Фиксов, реалист в политике, человек бывалый, скорбно кивал головой: мол, и рады бы мамки с няньками подыскать достойную замену рыбоволку — так ведь не подыщешь! Где взять? Ну, где?

И народ, внемля сетованиям Фиксова, Зяблова и Слизкина, сам в недоумении разводил руками: ну где еще такого повелителя найти? Нет ему равных, нашему царю-батюшке! Не уродились! Верилось: и впрямь столь редкое сочетание дарований явлено в правителе нашем — что равного не найти! Страна, правда, трещит; но может быть, это она так только — потрескивает? Ну, отвалились кусочки, большие, надо сказать, кусищи, — но, может, это так и надо? Уж больно правитель у нас хорош — где лучше взять? И вопрошал народ в благочестивой растерянности: где еще такой есть?

— Где еще одного такого найти? — недоуменно переспросил Татарников, насмотревшись телевизионных прений. — Да где угодно. И почему — одного? Пачками брать можно. Пойди в любую военную канцелярию — пяток таких найдешь. Не оскудела подполковниками русская земля. Все одинаковые: лысенькие, сухонькие, глазки к носу.

— А все-таки наш правитель особенный, — говорили Татарникову собеседники, — у него и взгляд проницательный, и походка уверенная. А что волос редкий — так это от забот волосы лезут, от сочувствия горюшку народному.

— Я сам плешивый, — Татарников говорил, — и зубы падают. Но в президенты не рвусь.

— Вот видите, — говорили Татарникову собеседники. — Знаете, что не справитесь.

— Выпиваю часто. Идеалов нет. Воровать не умею. (И потом, подумал Татарников, уже все растащили.)

— Вот видите, — говорили Татарникову собеседники, — в президенты не годитесь! И никто другой не подходит! Назовите, кто?

— Как это — кто? Любой!

— Ну, назовите!

— Соломона Рихтера надо назначить, — ляпнул Татарников. Ах, лучше бы не говорил он этих слов. Но Сергей Ильич Татарников привык говорить, не считаясь с последствиями. — Вот Соломона Моисеевича и надо ставить президентом. — И роковая эта фраза отдалась в сознании Рихтера набатным гулом. Он слушал Татарникова и распрямлял сутулую свою спину.

— Рихтера надо ставить. Готовый президент. Не пьет. Образование высшее. Языки знает. Прожекты строить горазд. Программа наверняка имеется. У вас, Соломон, есть программа?

— Есть программа! — Лицо Рихтера озарилось. — Послушайте, Сергей, а как вы угадали? Я действительно, кхе-кхм, получил ряд любопытных предложений. То, что ряд попыток потерпел неудачу, ничего не доказывает. Посылки были неверны. Реформаторы пытались менять Россию — а следует менять мир! Да, кхе-кхм, весь мир. Полагаю, проект Двойной спирали стал известен, — старый ученый говорил, а те, кто его слушал, недоумевали: уж не сошел ли старик с ума? Руки трясутся, глаза слезятся, а историю собрался исправлять.

А впрочем, и это можно понять: больше исправлять было некому — разве что больному не вполне нормальному старику. У тех, кому по должности вменено заниматься будущим и историей, хватало иных дел.

VI

Фиксов, Зяблов и Слизкин — чиновники новой формации — давно стали богатыми людьми. Собственно, их личные доходы превышали и Пенсионный фонд страны, и бюджет ее здравоохранения. Деньги, аккумулированные на их частных счетах, могли бы выправить положение с электричеством на Дальнем Востоке, ликвидировать недостачу лекарств, обеспечить жильем бездомных. Странным было то, что эти конкретные богатые люди не чужды социальной политике, они были государственными мужами, коим по должности положено заботиться о народе, о его здоровье, о его сытости, о его жилье. Если в детском саду дети не накормлены, а их воспитательница кушает круглый день, — значит, учреждение не вполне справляется с функциями, на него возложенными. Если в государстве правитель богаче, чем само государство, — нормально ли это? Воспитательницы подобные имеются — но хотим ли мы отдавать своих детей в этакий садик? Спору нет, государства с подобными правителями бывали под луной — но хорошие ли те государства?

60 % населения бедствовали — на это в мудрых отчетах своих указывали кремлевские мамки с няньками, на их жаргоне это звучало так: «Стандартная потребительская корзина у 60 % населения остается незаполненной». На эту проклятущую корзину, в принципе, можно было закрыть глаза: ну что, указ нам эта корзина? Свет на ней клином, что ли, сошелся? Подумаешь, корзина у некоторых не заполнена, не хватает им, дуракам, чего-то, сосисок им, может, не положили. Перетопчутся. Пусть с авоськой ходят, если корзину заполнить не могут. Однако другие 18 % населения находились ниже уровня прожиточного минимума, как изящно выражались Фиксов с Зябловым, у 18 % населения потребительская корзина была пуста. В переводе с кремлевского жаргона на обыкновенный русский язык это означало, что 18 % населения, два десятка миллионов человек, — голодают. Ну, это, наверное, так говорят исключительно для красного словца, рассуждали люди опытные и умственные. Ну, вот уж прямо — голодают! Не надо! Вот не надо преувеличивать! Икры им не дашь с ананасами — сразу в крик: голодаем! Помогите! Балованный у нас народец.