Древние Боги - Дмитрий Анатольевич Русинов

своих корыстных целях? Неужели здесь, на юге, нет таких понятий, как честность, верность слову и клятве? Неужели здесь вся суть жизни заключается в том, чтобы обмануть своего ближнего?

Пить вино с человеком, только что хотевшего обмануть, совсем не хотелось, да и на душе стало так мерзко и гадко, что Рутгер поднялся:

– Прошу великого вождя великодушно извинить меня, но я вынужден отклонить твоё предложение. У меня накопилось слишком много дел, решения по каким нужно принять безотлагательно.

Воевода не думал, что Тартей может огорчиться или расстроится на его отказ. Скорее всего, он обрадуется, и будет рад спровадить несговорчивого вига. Ему и Сайану предстоит многое обсудить, чтобы заполучить северян в союзники, и сделать ударной силой своего войска.

Выйдя из шатра, Стальной Барс с наслаждением вдохнул морозный воздух, и со всем по-новому взглянул на раскинувшийся перед его взором лагерь ювгеров. Было ощущение, что он прикоснулся к чему-то гадкому, омерзительному, после чего с трудом удалось очиститься от грязи, и стать собой прежним. Как это трудно, вести переговоры, зная наверняка, что тебя пытаются обмануть, используя для этого все средства. Трудно отвечать на вопросы, понимая, что за каждым словом может лежать какой-то особый, скрытый смысл, который другой стороной может быть истолкован по-своему, и перекроен в свою пользу.

– О Бессмертный Тэнгри! Наконец-то мы вырвались из этого ада! – Так же шумно вздохнул Аласейа, и его возглас несомненно услышали в шатре.

Подумав об этом Рутгер дёрнулся, и вопросительно посмотрел на царя россов. Друг не так прост, полон загадок, и вряд ли будет высказывать то, что накипело тому, кто про это знать совершенно не должен. К тому же, россы поклоняются не Бессмертному Тэнгри, а Ярилу. Похоже, что всё это сделано с определённым умыслом.

Отвернувшись от стражи, стоящей возле полога шатра, Аласейа улыбнулся, и задорно подмигнул воеводе, отчего сердце того радостно забилось. Проклятье! Он знает выход из, казалось бы, безвыходного положения! Сколько виг ни пытался придумать, что делать дальше, как-то отделиться от ювгеров, и выведав дальнейший путь, идти туда, где они видели Древних Богов, в голову ничего не шло. Он помнил только о том, что в его малой дружине есть пятеро воинов, что пока не могут держать в руках оружие, и являются обузой. О том, чтобы их оставить, не могло быть и речи, но и как передвигаться по плоскогорью с носилками в руках? Виги будут уязвимы, и не успеют изготовиться к битве, если мутанты пожелают напасть на них.

– Что ты придумал? – Спросил Стальной Барс у росса, когда они отошли от шатра вождя на достаточное расстояние.

Аласейа снова хитро улыбнулся, и ответил:

– Если они не хотят нас отпустить подобру-поздорову сами, то надо вынудить их это сделать. Если мы попытаемся уйти своей волей, то это неизбежно приведёт к нежелательным столкновениям, но если они сами отправят нас с глаз долой подальше, то это будет самый достойный выход. Мы не потеряем лицо, и сохраним, хоть и чуть подпорченное, расположение вождя.

– Что же ты предлагаешь? – Начал терять терпение Рутгер.

– Я знаю, что нам надо делать. – Ухмыльнулся Сардейл, и тихо засмеялся.

– Так объясните мне, глупцу, что вы придумали!

– Мы нуждаемся в припасах, еде, и наши доспехи требуют починки. Конечно, всё это мы можем добыть и сделать сами, но… Зачем? Ведь теперь у нас есть союзник, договор с каким мы вот-вот подпишем, и наверняка он с радостью поможет нам! – Выпалил на одном дыхании Аласейа, а ветеран добавил:

– И когда мы будем в тягость Тартею, он нам скорее всего даст проводника, и спровадит подальше в горы на поиски Древних Богов.

– Но на это может уйти очень много времени, а в стране Лазоревых Гор идёт война. Нам нужно торопиться!

– Разве сорок воинов смогут решить исход войны? Пусть раненые хоть немного придут в себя, а к тому времени у нас уже всё будет готово. Это займёт всего лишь несколько дней!

Немного поразмыслив, воевода кивнул головой. Всё равно он пока не мог что-то предложить, а план росса не казался каким-то невыполнимым. Наоборот, теперь он думал, что это то, единственное, что действительно может помочь.

* * *

План Аласейа неожиданно быстро принёс свои плоды. Уже через два дня знахарь ювгеров стал избегать Йеге, и Эррилайю, а вождь Тартей сказался больным и не выходил из своего шатра, все свои дела доверив Сайану. Да и тот ходил мрачнее тучи, и большей частью отмалчивался, словно решал для самого себя что-то чрезвычайно трудное.

Ранения вигов оказались не столь тяжёлыми, как поспешил заявить о них Сардейл. Анди уже на второй день смог подняться на ноги, хотя ещё был очень слаб. Левую руку он держал на перевязи, сгорбился, и похоже, что действительно уже никогда не сможет ею действовать. Аласейа постоянно находился рядом с ним, и не давал своему другу замкнуться в себе. Росс не мог участвовать в битвах, но ум его всё так же оставался остёр, и он смог дать несколько советов для осуществления плана.

Эррилайя почти не виделась со Стальным Барсом, целиком и полностью посвятив себя раненым вигам. Её можно было увидеть то в одном шатре, то в другом, за перевязками, и приготовлением целебных отваров, за смешиванием мази, ускоряющей заживление ран. Здесь, на плоскогорье, не отходя далеко от лагеря, под присмотром Хортера и Кали она нашла огромное количество чудодейственного мха, бывшего в Гаарии большой редкостью, стоившего чуть ли не на вес золота, и успешно применявшегося лекарями.

Рутгер несколько раз пытался заговорить с девушкой, но она, спеша по делам, рассеянно отвечая на его вопросы, виновато улыбаясь, и едва касаясь его рукой, исчезала, чтобы снова появиться возле раненых. В конце концов, воеводе это надоело, и предоставленный самому себе, он коротал время в обществе воинов, сидя у жарко горящего костра. Большей частью эти разговоры представляли собой воспоминания о доме, родных, и мечты о том, как счастливо они заживут, вернувшись в страну Лазоревых Гор.

Он слушал разговоры воинов, и всё больше и больше убеждался, что за всю свою короткую, двадцатилетнюю жизнь, видел ничтожно мало, и в то же время пережил так много, что кому-нибудь этого хватило бы и на века. У него не было семьи, и отца, Ульриха, он помнил смутно, уже совсем забыв его бородатое, добродушное лицо. В памяти остались только его сильные руки, и