Грушевая поляна - Нана Эквтимишвили

устраивается Мадонна, а сзади Джон и Дебора. Цицо садится рядом с мужем, позади Лела и Ираклий.

Цицо опускает стекло и обмахивается руками.

Обе машины трогают с места, и Дали снова остается одна у ворот интерната вместе со своими крестниками. Дети машут вслед машинам.

В дороге Ираклий опускает стекло, подставляет лицо ветру. Спереди разговаривают Цицо и Темур, но их разговор не слышен за уличным шумом. Лела смотрит в окно. Представляет, как тоже уедет в Америку и навсегда распрощается со здешними местами. Позади остается интернат, Дали, и дети, и все-все учителя: Авто, Гульнара, Вано, Цицо и практикантка Хатуна, Заира и ее ларек, соседний дом, Марика, Коба, Годердзи с его новой женой Ирмой. Машина покидает Керченскую улицу, и Лела навсегда прощается с прежней жизнью.

Ираклий чисто одет. На нем темно-синяя рубашка, застегнутая до горла, джинсы с красным ремнем и кроссовки, которые ему выбрали из подаренного Деборой и Джоном мешка одежды. Ираклий молчалив, как будто доволен, и кажется спокойным и повзрослевшим.

По дороге Ираклий указывает Леле на улицы и дома:

– Это я уже видел.

Лела жадно рассматривает здания, магазины, палатки и людей, которые стремительно скрываются из виду и остаются далеко позади.

«Когда вернусь из аэропорта, убью Вано, – думает Лела, – а потом встану и уйду. Буду как эти все, кто живет снаружи». Лела представляет, как спрашивает у прохожих, как пройти на улицу Марджанишвили, потом идет туда, куда ей указали. Лела ищет Яну. Представляет, что нашла Яну и та ведет ее в свою однокомнатную квартиру. «Если меня поймают, – думает Лела, – то скоро выпустят, возможно, посадят в дурдом». Лела снова представляет Яну, только Яна почему-то маленькая, как была в интернате, словно не выросла с той поры: со строго поджатыми губами и в рубашке, застегнутой под самое горло. Лела говорит ей, что готова ради нее обойти всю улицу Марджанишвили и перерыть все мусорные баки. Яна улыбается. Янина квартира похожа на дом соседки Мзии. В прихожей стоит точно такой же трельяж, а на нем такой же телефон. На Яне фартук, как у Мзии, и в квартире пахнет выпечкой.

«Иди за мной», – серьезно говорит Яна и снова поджимает губы. Они выходят из квартиры на улицу. Лела от счастья не чует под собой ног. Потом вспоминает, что Ираклий сейчас уедет в Америку, и перестает думать о Яне.

Они входят в аэропорт. Вылезая из машины, Ираклий сообщает Леле, что у него болит голова и его мутит, хотя сейчас это совершенно не вовремя, и оба это понимают.

Они становятся в очередь на регистрацию.

– Меня тошнит, – снова жалуется Ираклий.

– Пройдет, – говорит Лела.

Джон куда-то уводит Ираклия, и они возвращаются с большой упаковкой жвачки. Ираклий по подсказке Джона открывает коробку, достает жвачку и предлагает всем. Женщины охотно берут, Темур отказывается. Шалвы рядом нет: он хмуро расхаживает по аэропорту.

Темур ставит чемоданы американцев и черный чемоданчик Ираклия на ленту транспортера. После регистрации Джон приглашает всех в единственное здешнее кафе. Невыспавшийся, недовольный официант составляет вместе два стола и раскладывает меню с таким видом, словно в них уже лежит счет.

Приносят кофе, соки, пирожные и сэндвичи. Темур не сел за стол: встретил знакомого и разговаривает с ним неподалеку. Шалва по-прежнему прохаживается туда-сюда.

– Пацан, ты рад? – спрашивает Лела Ираклия, который без удовольствия тычет вилкой в кремовое пирожное.

– Нет.

– Не свисти. – Лела со смехом отвешивает ему подзатыльник.

Ираклий утыкается носом в крем. Мадонна и Цицо от души веселятся, а Джон сердито смотрит на Лелу – как отец, чьего сына обидели.

После кафе все собираются у эскалатора. Джон и Дебора обнимаются с Мадонной, Цицо и Лелой, а Темуру и Шалве, с которыми толком не знакомы, крепко жмут руки, испытывая неловкость за то, что со всеми прощаются по-разному. Цицо прижимает Ираклия к груди и никак не хочет отпускать – наверное, боится расплакаться. Потом Ираклия обнимает Мадонна, которая выглядит уже очень уставшей. Темур кладет ему руку на плечо и искренне улыбается:

– Ну, давай, парень! Будь молодцом!

Ираклий и Лела наскоро обнимаются – без слез, без слов.

Джон подхватывает компактный черный чемодан на колесиках, заходит на эскалатор, широко улыбается и машет стоящим внизу. Ираклий и Дебора следуют за ним, Дебора тяжело шагает по ступенькам, ее массивные ягодицы дрожат, кажется, что у нее сейчас отвалится бедро, но обходится без происшествий. Джон, Дебора и Ираклий едут наверх.

Они добираются почти до самого верха, как вдруг Ираклий обходит Дебору и торопливо бежит вниз по эскалатору. Пассажиры в смятении, какая-то молодая женщина от неожиданности роняет сумку.

– John, John… Irakli, Irakli… – испуганно вскрикивает Дебора.

Дебора провожает беспомощным взглядом Ираклия, который, пробившись сквозь толпу, спрыгивает с эскалатора, проходит мимо обомлевших провожатых и устремляется куда-то размашистым твердым шагом.

– Наверное, его тошнит! – говорит Лела и бежит вслед за Ираклием.

Цицо и Мадонна стоят, потеряв дар речи.

Американцы спускаются со второго на первый этаж аэропорта. Внизу их окружают Цицо, Мадонна и Темур. Лицо у Джона багровое, оскорбленное, Дебора бледная, чуть растрепанная.

– Кажется, он побежал в туалет, его тошнит, – говорит Цицо, – нервничает, в этом все дело.

Мадонна переводит ее слова и еще много чего добавляет от себя, вероятно, чтобы успокоить Дебору и Джона.

– Давайте отойдем в сторонку, мы неудобно стоим, – говорит Темур растерянной компании.

В этот момент, словно из ниоткуда, появляется угрюмый Шалва, который за весь день не произнес ни слова, и сообщает, будто пришел его черед продемонстрировать благородство:

– Пойду поищу их.

Шалва вскидывает густые, сросшиеся в линию брови, поддергивает брюки, степенно отходит и смешивается с пестрой толпой.

Лела настигает беглеца у двери туалета. Ираклий стоит как вкопанный, словно у него отнялась память и он не знает, кто он такой, чего хочет и зачем тут оказался.

– Пацан, ты рехнулся?

Ираклий молчит.

– Тебя тошнит?

– Нет, – говорит Ираклий.

– А куда ты умчался? У людей чуть сердце не разорвалось. Смотри не обосрись. – Лела толкает Ираклия спиной к стенке и глядит ему прямо в глаза. – Шевели ногами, и когда мы подойдем к ним, кто бы они там ни были, твои родители или не знаю кто, скажи «Ай эм сорри», понятно?

Ираклий молчит.

– Пацан, ты слышал? Или дуй в уборную и проблюйся хорошенько, если тебя правда тошнит, или шевели ногами!

– Не хочу уезжать! Не хочу в Америку! – выкрикивает Ираклий со всей накопившейся за несколько дней горечью, морщится и плачет без слез, точно те застряли у него в горле и превратились в уксус.

Размахнувшись, Лела закатывает Ираклию крепкую оплеуху. Ираклий отлетает на стену, садится на корточки и разражается плачем. Неожиданно на Лелу бросается Джон, хватает за руку выше локтя и разворачивает к себе. Лела смотрит на Джона и не может понять, чего хочет этот человек. Джона