Грушевая поляна - Нана Эквтимишвили

американцы?

– Не знаю. Ничего.

Лела встает, выходит на улицу покурить. Когда возвращается, Ираклий уже спит. Лела ложится у него в ногах и тоже засыпает.

Ирма, новая Венерина невестка, соседей явно разочаровала: она и улыбаться так не умеет, как первая, и задом не вертит, – словом, в отличие от Мананы, ничуть не похожа на женщину с бурным прошлым. Наверное, в жизни Ирмы с трудом нашлось бы что-то предосудительное или достойное порицания, и от этой ее порядочности даже делается досадно – ни посплетничать, ни осудить.

Годердзи доволен. Лицо у него покраснело и опухло, наверное потому что он слишком тщательно выбрился, так что даже кажется, будто щетина у него вовсе и не растет.

Тамада на этот раз непонятно с чьей стороны. Это тщедушный коротышка, который за долгую жизнь привык к насмешкам над своей внешностью. Во время застолья он вставляет в речь шуточки вроде: «Встаньте, парни, а то, если я встану, никто не заметит». Два гостя медвежьей наружности реагируют на это искренним смехом, и среди гостей этот маленький человечек с большим рогом для вина, большим носом и гнусавым голосом заслуживает искреннее расположение.

На торжестве вновь присутствует кузен Годердзи, у которого на ремне, как и прежде, висит наган. Вид у кузена унылый. Можно сказать, что все общество на свадьбе слегка хандрит, всем словно бы не хватает Мананы, которая хоть и не пара мужчине вроде Годердзи, но зато свадьба таких неподходящих друг другу людей – зрелище неповторимое.

Ирма со стыдливой улыбкой, в простом платье из белого атласа, сидит рядом с Годердзи, чувствуется, что от счастья ей скорее неловко, чем хорошо. С одного взгляда на маму Ирмы, которая не садится за стол (несмотря на то, что все женщины, включая Венеру, неоднократно ее зовут), а помогает соседкам и кухаркам разносить блюда, становится ясно, что Ирма, едва после свадьбы войдет в дом Венеры и Годердзи, снимет свое белое, наспех сшитое свадебное платье и превратится, наподобие своей матери, в выносливого мула, чтобы до последнего вздоха трудиться на благо семьи.

Снова накрыт стол для воспитанников интерната. Джон и Дебора почетные гости. Для них за столом специально выбрали лучшее место, откуда они могут наблюдать за женихом и невестой без помех, так, чтобы им не мешали чужие головы. Но Джон и Дебора отказываются от этого места и садятся за один стол с детьми. Растрепанная Дали, которая как раз собиралась есть рыбу руками, смущается такому почетному соседству и будто даже теряет аппетит. К Деборе и Джону присоединяется Мадонна; в отличие от Дали, она уплетает за обе щеки и одновременно умудряется беседовать с американцами, так что Дали только диву дается и проникается к Мадонне еще большим уважением. Цицо приводит с собой младшую дочку, невзрачную, с плохими зубами и испуганным взглядом; девочка не отходит от матери и ни с кем не хочет разговаривать.

– Детка, съешь что-нибудь, здесь все очень вкусно. Иди сюда, садись.

Цицо сажает дочку рядом с собой, та поджимает губы, мотает головой, трется лбом о рукав матери – в общем, капризничает.

Раздаются звуки дудука, барабан задает танцевальный ритм, и на танцплощадку выплывают девушки посмелее, в нарядных платьях. Они принимаются танцевать, и вскоре в их круг впрыгивает молодой человек. Раскинув руки, он по очереди танцует перед каждой из девушек, а потом выходит в центр, разогнав партнерш, точно куриц. Дебора и Джон завороженно следят за этим представлением, у Джона вроде даже слезы выступают на глазах. Оба они рады и словно стыдятся, что увозят избранного ими Ираклия из этой сказочной страны куда-то в далекую Америку, туда, где никто никогда ни на одной свадьбе не пройдется в таком огненном танце.

Глава девятая

Наступает день прощания Ираклия с интернатом.

Уходя из сторожки, Лела встает перед зеркалом с прикрепленным к нему крестиком и крестится.

Ираклий с маленьким черным чемоданом, подаренным ему Деборой, ждет у ворот. На шее у него матерчатый кошелек для документов с эмблемой какой-то авиакомпании, тоже подаренный Джоном и Деборой: внутри лежит его паспорт.

Все воспитанники интерната собираются перед воротами.

Ираклий листает новенький паспорт, и дети внимательно разглядывают страницы. Почти все они пусты, лишь на одной американская виза с фотографией Ираклия. Ираклий разрешает Стелле рассмотреть паспорт. Стелла глядит на визу, потом перелистывает на последнюю страницу, долго смотрит на фото Ираклия. Леван пытается вырвать у нее паспорт, Стелла отдергивает руку и, выпучив глаза, орет диким голосом, так что набухают жилы на шее:

– Порвешь!

Ее бледное вытянутое лицо багровеет, она поднимает вверх локоть, взглядом ищет среди детей Ираклия, взывая о помощи.

Ираклий видит ее отчаяние и безмятежно отвечает:

– Отдай ему. – И слова его напоминают скорее просьбу, чем приказ.

Стелла, раздраженная грубостью Левана, все-таки протягивает ему паспорт, Леван с осторожностью раскрывает маленькую бордовую книжку и впивается в нее взглядом, как в любовное письмо.

– Ну-ка, держись молодцом, Ираклий! – слышится голос Дали.

Дети замечают приближающихся к ним взрослых: Дебору и Джона, Дали, Мадонну и Цицо. Леван протягивает Ираклию паспорт, наказывает привезти из Америки машину и пистолет, и дети смеются.

У Дали глаза на мокром месте. Цицо объясняет Леле, кто на какой машине поедет в аэропорт.

Стелла обнимает Ираклия. Неулыбающийся Васка протягивает мальчику руку так неловко, будто они соревнуются, кто кого перетянет.

Потом Ираклия обнимает Дали.

– Так далеко мы еще никого не отпускали, – всхлипывает она.

– Как же, Дали-мас! – вмешивается Леван. – Серго отправили, дай бог, ему хорошо там, где он сейчас!

– Замолчи, парень, – пугается Дали, а Цицо, которая рядом о чем-то деловито беседует с Мадонной, кидает в сторону Левана убийственный взгляд: «Погоди, я тобой займусь!»

Джон делает общее фото детей; Ираклий в центре, все хотят стоять рядом с ним, словно опасаются, что если не встанут рядом, то их не будет видно.

Прибегает Марика. Она уезжала отдыхать, вернулась вся бронзовая. На ней короткий желтый сарафан в мелкий синий цветочек, волосы лежат на загорелых плечах, россыпь веснушек на лице стала гуще от летнего солнца. Увидев улыбающуюся Марику в сарафане, Леван столбенеет.

Марика принесла Ираклию в подарок маленький английский словарь.

– Дик-шенари! – улыбается Ираклий, и Марика отвечает улыбкой.

Шалва заводит машину. На лбу у него капли пота. Повязанный на шею платок тоже взмок. Солнце печет. Керченскую улицу быстрым шагом переходит Заира и озабоченно машет ребятам. В пакете у нее сладости из ее ларька, она раздает их детям, а Ираклия прижимает груди:

– Не забывай нас, Ираклий!

Тут на белой иномарке подъезжает муж Цицо, Темур, сухощавый, лысый, с приплюснутым носом и сердечной улыбкой. Цвет лица у него землистый: Темур много курит и, прикрывая рот кулаком, постоянно кашляет, так что плечи трясутся. Цицо зовет рассаживаться по машинам.

К Шалве на переднее сиденье