Меделень - Ионел Теодоряну

— Я проиграл. Приказывай!

— Когда начнется сезон каштанов, ты пришлешь нам из Бухареста целый вагон… А мы устроим пир на весь мир. Верно, Дэнуц?

— Что?

— Ничего… Мама болтает глупости.

Сердце у нее сжалось… Когда созреют каштаны, Дэнуц уже будет в Бухаресте… Пустота в доме, пустота в душе…

Послышались удары ногой в дверь.

— Откройте!

Аника распахнула дверь. Задыхаясь, в шляпе и пальто, накинутом на плечи, вошел господин Деляну.

— Это для Алис и для детей.

— Какого года?

— Ммм, девятьсот шестого.

— Принято, — воскликнул Герр Директор, внимательно изучавший этикетку, в то время как его пальцы исследовали пробку с проволочной сеткой.

— Григоре, взгляни…

— Счастлив видеть настоящую пыль на бутылке с вином!

— …на бутылке с вином из Котнара, — уточнил господин Деляну тоном непревзойденного знатока геральдики.

— Посмотрите, что вы сделали с моей скатертью!

Посреди стола господин Деляну поместил бутылку, подложив под нее салфетку. Темная бутылка с залитой воском пробкой была покрыта пылью и паутиной, накопившимися за те годы, что она стояла в погребе.

— Аника, пойди в комнату к девочкам и позови их.

— Давайте садиться за стол.

— Как мы рассядемся?

— Дэнуц со мною рядом, — решила госпожа Деляну, обнимая сына за плечи.

— Значит, меня вы гоните вон! — возмутился Герр Директор.

— Ты сядешь поближе к шампанскому. А мы, молдаване, — вместе с Дэнуцем и котнаром.

— Отрекаюсь от Сатаны!

— Зато он не отрекается от тебя!

— А где же Ольгуца? — обратилась госпожа Деляну к Монике.

— Tante Алис, Ольгуца… Ольгуца говорит, что она спит, — прошептала Моника, почти проглотив слово «говорит».

— Это не годится. Ольгуца должна обязательно быть здесь.

— У нее голова болит, tante Алис.

— Ну-ка, пойду посмотрю, что с ней, — поднялся господин Деляну, чувствуя, что здесь что-то нечисто.

Можно войти?

— …

— Ольгуца.

Господин Деляну приоткрыл дверь, огляделся и тихонько направился к постели Ольгуцы.

— Ты спишь? — спросил он, гладя ее волосы.

— Нет, — ответила она, не открывая глаз и не разжимая стиснутых кулаков.

— У тебя болит голова?

— Нет.

— Тогда почему ты отказываешься выпить бокал шампанского за Дэнуца?

— Не хочу.

— Посмотри-ка на папу.

Из-за черных ресниц сверкнули черные глаза. И, словно открытые глаза непременно требуют от человека определенной позы, Ольгуца поднялась и села на кровати. Она смотрела, не мигая, прямо перед собой.

— А! Я вижу, ты огорчена! Ну-ка скажи папе: что случилось?

— Я правда огорчена.

— Почему?

— Потому что я права.

— Да ведь это радость, Ольгуца, а не огорчение!

— Нет. Я права, а ты нет… а я хочу, чтобы ты всегда был прав.

Господин Деляну с трудом сдерживал улыбку. Ольгуца погрозила ему пальцем: это означало, что обида проходит.

— Ну-ка, объясни в чем дело.

— Папа, — сердито сказала Ольгуца, — кто я по-твоему?

— Ты-ы? Моя дочь.

— А еще кто?

— Дочка своей мамы.

— А кто еще, папа?

— …приятельница деда Георге.

— Перестань, папа! Тебе хочется меня рассмешить, а мне не до шуток! Ну, скажи, папа.

— Я уже дошел до конца! Скажи лучше ты сама.

— Папа, а кто по-твоему Дэнуц?

— Ага! Твой брат.

— Так, значит, он мой брат?

— Конечно.

— Папа, ведь Дэнуц для меня такой же родственник, что и для вас с мамой?

— Да, Ольгуца, — улыбнулся господин Деляну.

— И, значит, если бы я была такой же взрослой, что и мама, я была бы мамой Дэнуца?

— Да. У него было бы две мамы. Бедняга!

— Папа, я ведь не шучу… Значит, я его сестра только потому, что я маленькая…

— Нет, Ольгуца! Ты сестра Дэнуца, потому что вы оба наши дети.

— Конечно, папа. А я что говорю!.. Значит, я все равно что мама для Дэнуца, только я маленькая, а мама большая. Но и я тоже буду большая.

— Ты обиделась на папу за то, что он отправляет Дэнуца в Бухарест?

— …

— Скажи, Ольгуца, ты ведь знаешь, что папа тебя слушает с большим интересом.

— Папа, а почему вы меня не спросили?

— Ты очень любишь Дэнуца?

— Конечно!.. Я его сестра. Но почему вы меня не спросили?

— …Право, не знаю!.. Уж таковы родители, Ольгуца: нет у них доверия к детям. И, возможно, они не всегда… правы.

— Ты рассердился, папа?

— Нет. Я, может быть, нахмурился, сам того не желая.

— Папа, я не хочу тебя огорчать. Мне хочется, чтобы ты был прав… А почему плакала мама?

Рука господина Деляну ласково коснулась ее руки.

— Тебе ведь тоже не по себе, папа. Я уверена.

— И тебе, Ольгуца! И вообще всем родителям! — грустно пошутил он.

— Вот видишь, папа! А меня вы и не спросили!

— Ольгуца, а ты знаешь, что Дэнуц хочет ехать? Он сам решил, никто его не принуждал… Ну, что же, в конце концов…

— А я знаю: он поступает так, как хочет Герр Директор.

— Дядя Пуйу любит Дэнуца так же, как и все мы. Он желает ему добра… иначе, нежели мы… но, я думаю, он прав.

— Ты говоришь правду, папа?

— Да, да!

— Разве ему плохо у нас?

— Хорошо, Ольгуца… Но мальчику лучше расти среди мальчиков… в определенной строгости.

— Лучше бы я была мальчиком.

— Почему, Ольгуца?

— Да так!.. И мама тогда бы не плакала.

— Ты ошибаешься, Ольгуца. Мама вас обоих одинаково любит.

— Я знаю, папа, я и не говорю, что не любит!.. Но я не хочу, чтобы мама плакала.

— Значит, ты бы оставила папу, если бы была мальчиком?

— Ведь ты мужчина, папа!

— И что же?

— …Я бы никогда не оставила тебя, папа, — горячо сказала она, — потому что я девочка.

Господин Деляну поцеловал ее.

— У тебя прошло плохое настроение?

— Если ты прав, то конечно.

— Прав, Ольгуца. Адвокаты всегда правы!

— И родители, папа!

— Вот и умница! Такой я тебя и люблю: веселой. Пойдем в столовую.

— Папа, ведь Герр Директор строже, чем ты: правда?

— Мне кажется, нетрудно быть более строгим, чем я… Что ты на это скажешь?

— А, правда, ты совсем не строгий!.. И не должен быть!

— Да? Ты так считаешь?

— Да, папа. Если бы ты был строгим, я…

— Ты?..

Ольгуца лукаво посмотрела на него.

— Я бы спрыгнула с крыши… и ты тоже, если бы ты был маленьким и тебе было бы не по себе!

— Неужели?

— Но ты не строгий. Ты ведь даже сердиться не умеешь, папа.

— Ну?!

— Не умеешь. Это я тебе точно говорю! Тебе всегда смешно, когда ты сердишься, и поэтому тебе еще больше хочется рассердиться…

Господин Деляну весело рассмеялся.

— Ты похож на меня, папа.

— Да, Ольгуца. Тебе следовало бы поставить своего папу в угол за то, что он не умеет быть серьезным.

— Ну что ты, папа! Я-то ведь тебя слушаюсь. Ты знаешь, как-то раз я тебя обидела, и ты мне ничего не сказал, и тогда я сама поставила себя в угол… Видишь! И мне не стыдно! Я тебе об этом говорю… Но я хочу знать, строгий ли Герр Директор?

— Ровно столько, сколько нужно, Ольгуца. Григоре вас любит.

— Я знаю, папа… Ну, ничего, я сама поговорю с Герр Директором… Зачем ты пришла? Почему ты не стучишься в дверь, Аника?

— Барыня велела спросить, почему вы не идете…

— Пойдем, папа… Я рада, что ты пришел меня проведать. Я научусь варить кофе. И когда ты в следующий раз придешь ко мне, я угощу тебя черным кофе.

— Ах ты, чертенок, ведь мне достанется от Алис!

— И вареньем, папа.

— А у тебя есть варенье?

— Конечно. Смотри, папа… Только не выдавай меня!

Глаза у господина Деляну искрились от смеха при виде банок с вареньем, спрятанных в печке.

— Там у тебя буфет!

— Да, папа, там же я буду прятать кофе и кофейник.

— А где ты возьмешь кофе с кофейником?

— Ты мне купишь, папа… чтобы я могла принимать гостей.

— А если нас обнаружит мама?

— Она тоже попробует кофе… и увидит, что я хорошая хозяйка!

— А если она рассердится?

— Она поставит нас обоих в угол!

— Куда вы запропастились? — встретила их госпожа Деляну, выходя из задумчивости.

— Тишина! — провозгласил Герр Директор. — Тот, кто боится шума, пусть заткнет уши!

— Григоре, не разбей зеркало.

— Будь спокойна, Алис! Пробки от шампанского представляют большую опасность для твоих ушей! Впрочем, не волнуйся…

Госпожа Деляну и Моника заткнули уши. И все же праздничный выстрел заставил их испуганно вздрогнуть. Пробка птицей вылетела из бутылки вместе с целым букетом цветов, внезапно распустившихся и так же внезапно уронивших все свои лепестки в хрустальные бокалы.

— Безупречно! — похвалил себя Герр Директор, наполняя бокалы… — Пейте на здоровье! Самый полный бокал — Ками-Муре.