Меделень - Ионел Теодоряну

— Давайте отбросим в сторону жалость! Мы его словно отпеваем. Право! Ведь не на смерть мы его посылаем! Мы сделаем из него честного человека, настоящего мужчину. И все мы будем счастливы.

— Григоре, — внезапно встрепенулась госпожа Деляну, — мы ведь должны и у Дэнуца спросить, хочет ли он. Он должен сам решить.

— Ты права, Алис. Иначе, чем ты думаешь и хочешь, но ты права. Пусть с малых лет учится хотеть. Я позову его.

— Я уйду, — не выдержала госпожа Деляну.

— Алис, дорогая моя, иди сначала освежись. Смотри, у тебя красные глаза. Он не должен тебя видеть такой!.. А мы вас подождем.

Госпожа Деляну вышла, опустив плечи под тяжестью последней надежды.

— Ну вот, Йоргу, мы с тобой остались вдвоем… Ты должен признать, что то, что я сделал, хорошо…

— Ты прав, дорогой Григоре… Молдавская среда не отличается твердостью, — улыбнулся господин Деляну, вытирая мокрые глаза. — Бедный Дэнуц!

* * *

Футбольный мяч с двумя покрышками — кожаной снаружи и резиновой внутри — вытеснил детские мячи для игры в лапту, а затем в течение нескольких лет вытеснил решительно все мячи для лапты во всей стране. Первыми его жертвами в доме были башмаки — словно изъеденные проказой.

— Григоре, не забудь, когда поедешь, взять выкройку ступни своих племянников. После каждой игры в футбол я буду отправлять тебе срочную телеграмму: «Пришли». И ты будешь высылать по две пары башмаков на нос. После трех телеграмм ты окажешься полностью скомпрометированным. Весь Бухарест будет знать, что у тебя есть незаконные дети.

— Или, точнее, племянники, мама у которых отличается большими странностями, — отвечал Герр Директор, весьма довольный успехом мяча.

Следующими после башмаков жертвами были Аника и Профира. У Аники и Профиры были только ноги — ленивые у Профиры, быстрые — у Аники. У мяча же были крылья птицы и лоб барана…

За этими жертвами следовали окна: никогда мяч не влетал в дом через дверь. На окраине деревни, против кладбища, тянулся пустырь, — самое, казалось бы, подходящее место для игры в мяч. Однако госпожа Деляну разумно полагала, что лучше слышать Ольгуцу — даже если она при этом бьет стекла в доме, — чем не слышать ее совсем.

Герр Директор провозгласил законы игры с соответствующими пояснениями.

— Хорошо, Герр Директор, но почему нельзя отбивать мяч рукой? — поинтересовалась Ольгуца, которой было не по душе это спортивное ограничение.

— Потому что закон есть закон. Его не обсуждают.

— Тогда я издам другой закон.

— Что же это, Ольгуца? Ты не в состоянии сделать то, что делают сотни маленьких немцев?

— Ну хорошо! Я им покажу!

Чтобы рассчитаться с немцами, Ольгуца поклялась Монике, что эту немецкую башку, которая не заслуживает удара рукой, она будет бить только ногой.

* * *

Моника была судьей.

Дэнуц вел мяч, на ходу ударяя по нему одной ногой и направляя другой. Ольгуца поджидала спокойно, не сводя с него глаз, как боксер на ринге ждет нападения своего противника. То, что ему пришлось бежать с одного конца двора на другой и одновременно толкать ногами мяч, и то, что он постепенно приближался к Ольгуце, совершенно вымотало Дэнуца, у него стучало в висках.

— Ну, давай!

Они находились в нескольких шагах друг от друга. Мяч лежал неподвижно, ожидая удара, который сдвинет его с места.

Рискуя потерять равновесие, Дэнуц использовал наивный прием: он притворился, что собирается ударить правой ногой вправо, — а тем временем его левая нога нанесла решительный удар по мячу. Но Ольгуца прыгнула тоже влево и двумя ногами, точно клещами, поймала мяч. Дэнуц слепо ринулся… в пустоту. Отдохнув, Ольгуца неторопливо вела мяч, частыми ударами заставляя его двигаться в нужном направлении.

Задыхаясь, Дэнуц бежал за Ольгуцей с отчаяньем неудачника… Ольгуца повернула голову… увернулась на невероятной скорости от нападения — Дэнуц при этом упал, — а мяч, получив сильный удар, подпрыгнул и вошел в ворота.

Колено у Дэнуца было в крови, напоминая своим видом спелый гранат. Моника уже летела к нему с платком в руках.

— Больно, Дэнуц?

— Отстань!

— Что ты ему сделала, Ольгуца? — спросила госпожа Деляну, сбегая с лестницы.

— Я его побила! — крикнула в ответ Ольгуца, с мячом под мышкой подбегая к матери.

— Как побила?

— Мы играли, мама. Я споткнулся и проиграл партию.

— Ольгуца, вот увидишь, я брошу этот мяч в колодец. Тогда ты наконец угомонишься.

— Ты чем-то расстроена, мамочка? — ласково спросила Ольгуца, внимательно вглядываясь в ее лицо.

— Я вовсе не расстроена!.. Но мне не нравятся грубые игры.

— А почему ты плакала, мама?

— Оставь меня, Ольгуца!.. Дэнуц, милый, пойдем в дом.

— Мама, а сегодня мы не будем спать?

— Не приставай… Поиграй еще с Моникой.

Прихрамывая, с перевязанным носовым платком коленом, чувствуя ласковую руку матери на своей макушке, Дэнуц шагнул в будущее…

— Моника, определенно что-то случилось! Пойдем в дом… Подожди, еще один разок.

Ольгуца разбежалась и ударила ногой; мяч взлетел высоко-высоко… и опустился с небес на грешную землю.

— Видела удар? А теперь пошли!

* * *

Пепельница была полна окурков; скатерть местами поседела от пепла.

Герр Директор курил. Господин Деляну курил. Оба молча наблюдали за восточным танцем ароматного дыма.

Ольгуца заняла свое обычное место за столом. Моника устроилась рядом с Ольгуцей.

— Герр Директор, почему ты не спросишь у меня, зачем я пришла?

— А! Это ты, Ольгуца! Вот я и спрашиваю: почему ты пришла?

— Так просто!

— Отлично.

— Папа, а ты не хочешь спросить?..

— Что?

— Что хочешь.

— …Что ты делала до сих пор?

— Играла во дворе.

— Отлично.

— Все, что я делаю сегодня, отлично: отчего, папа?

— Что ты сказала?

— Ничего. Я пошутила.

— Хорошо.

Выпятив нижнюю губу, Ольгуца посмотрела на Монику. Моника сметала крошки со скатерти.

— Герр Директор, у тебя мигрень?

— Нет.

— Значит, у тебя мигрень, папа?

— Почему, Ольгуца? У меня нет никакой мигрени.

— Ну, тогда у меня мигрень.

И, насупившись, замолчала.

— У тебя болит голова, Ольгуца? — спросил господин Деляну, наконец-то внимательно посмотрев на нее.

— Не знаю.

— …Скажи папе, Ольгуца. Ты, мне кажется, очень разгорячилась.

— У меня не болит голова… Я не люблю лгать.

— Ты сердишься?

— А что мне сердиться?

— Но, в таком случае, что с тобой?

— А с тобой что, папа?

—..? Со мной ничего. Я курю. Думаю…

— О чем ты думаешь, папа?

— О тебе… о Дэнуце… о вас.

— Хорошо, папа.

Послышался шум в дверях. Все повернули головы в ту сторону. Вошла Профира, что-то жуя. Она пришла из кухни за своим десертом.

— Барин, можно убирать со стола? — спросила она, подавив зевок и не сводя глаз с оставшегося винограда.

— Можно, когда ты сама кончишь есть, — сурово отвечала ей Ольгуца.

— Я кончила.

— Тогда пойди и посмотри на себя в зеркало.

—..?

— Иди, иди, Профира; а со стола уберешь потом, — вмешался, улыбаясь, господин Деляну.

Профира вышла. Громкая икота сопровождала ее тяжелые шаги.

— Папа, почему мы здесь сидим?

— Ждем маму.

— И ты тоже ее ждешь, Герр Директор?

— Я жду Дэнуца.

— И мне подождать?

— Если хочешь…

— Что ты скажешь, папа?

— Как ты сама хочешь, Ольгуца!

— Я сделаю так, как хочешь ты.

— Оставайся… почему бы и нет?!

Ольгуца отщипнула от кисти винограда несколько ягод и стала катать их по столу.

— Папа, тринадцатое число приносит неудачу?

— А ты знаешь, что такое неудача, Ольгуца? — посмотрел на нее сквозь монокль Герр Директор.

— Конечно, знаю, раз говорю!.. Неудача — это когда ты проиграл в карты… или когда у меня колики.

— Браво! И кто тебя только учит?

— Ты, Герр Директор.

— Где Алис, чтобы слышать тебя! Досталось бы мне на орехи!

— Скажи, папа, число «тринадцать» приносит неудачу?

— Кто его знает, Ольгуца?.. Некоторые люди так думают.

— А ты что думаешь?

— Да как тебе сказать!.. И да и нет.

— Скорее да или скорее нет?

— Пожалуй, скорее да.

— И я так думаю, папа… Герр Директор, а сегодня случайно не тринадцатое число?

— Почему? У тебя какая-нибудь неудача?

— Ну вот!.. Сначала ответь ты, а потом и я.

— Не тринадцатое. А теперь скажи ты.

— У меня-то все хорошо… а вот, может быть, у других не все в порядке?

— А вот и не угадала: у других сегодня большая удача.

— Я знаю, Герр Директор, — попыталась взять его на пушку Ольгуца.

— Откуда ты знаешь? Ты подслушивала у двери?