Убийство в особняке Сен-Флорантен - Жан-Франсуа Паро

— И враг позволил ему уйти?

— А как вы думаете? Конечно, он попытался его задержать. Когда Хоук понял, что рискует провалить задание, он отправил «Льва» и «Принцессу Луизу» на охоту за караваном. Маневр был рискованный — надвигался ветер, да и мы не намеревались смотреть, как они, набирая скорость, стараются прошмыгнуть у нас под носом. Начав стрелять цепными ядрами, мы сильно повредили их корабли, и они не смогли догнать наш караван. Черт побери, этот рассказ пробуждает у меня жажду! Пока красавица наводит красоту, воспользуемся ее отсутствием. Господь да призрит в своем лоне мою покойную жену, но скажу честно: надзирать за дочерью — это худшее из бедствий, которое может случиться с человеком моего склада. Ведь это она, плутовка, стоит у руля!

Он направился к книжным полкам, где за парой фальшивых переплетов хранился хрустальный графин и два стаканчика. Наполнив их жидкостью с восхитительным ароматом, он протянул стаканчик Николя.

— Старый ром с острова Бурбон. Надеюсь, он придется вам по вкусу.

— Я обожаю его, сударь. Один из моих друзей, корабельный хирург, пристрастил меня к этому напитку.

— Как его зовут?

— Гийом Семакгюс.

Д'Арране хлопнул себя по ляжке.

— Ах ты, черт! Гийом! Это ему я обязан своей ногой! Он вытащил из меня острый кусок рангоута, пронзивший мне икру и сломавший кость. Я буду счастлив, сударь, вновь его увидеть. Не откажите, станьте моим посланцем!

Они выпили. Алкоголь оказался крепким и насыщенным.

— Вернемся к моему рассказу. Разъярившись, Хоук решил уничтожить нас и бросил на нас всю свою эскадру. Оборона была не менее впечатляющей, чем атака. Они обошли нас с двух сторон. Несколько наших судов после отчаянной восьмичасовой схватки спустили флаги. Когда «Громовержец» больше не мог сражаться, от него оставался один горелый остов, усеянный телами убитых и раненых. Двадцатилетний гардемарин, господин де Сюфрен, плача от ярости, запретил всем даже касаться фала, удерживавшего флаг на корме.

Д'Арране налил себе еще стаканчик, предварительно предложив такой же Николя, но тот отказался.

— Судите сами! Солнце село, но французская эскадра продолжала сопротивление… Оставался «Громовержец», где развевался адмиральский вымпел, и «Неустрашимый», которым командовал Водрей. Лишившийся всех мачт, «Громовержец» напоминал, скорее, плот, чем судно.

— А вы сами, сударь, на каком корабле находились в это время?

— Я был старшим помощником Водрея. Именно тогда он рискнул предпринять отчаянный маневр: подставив борт вражескому огню, мгновенно срезавшему картечью его ванты и штаги, он ухитрился спустить шлюпку с горсткой храбрецов, которые на расстоянии пистолетного выстрела от англичан привязали «Громовержец» к кораблю Водрея! И «Неустрашимый» потянул за собой «Громовержец»! Прибив на корме свои флаги, оба корабля оторвались от англичан, и через шесть дней глава эскадры возвратился в Брест, а конвой добрался до Антильских островов, и там прекратился голод!

— Отец, вы опять за свое! — раздался насмешливый голос. — Ораторствуете, попивая ваш адский напиток, и утомляете нашего гостя бесконечными морскими историями!

Граф мигом стал похож на кающегося грешника, а дочь, бросившись к нему на шею, расцеловала его.

— Он ведь наверняка не сказал вам, — произнесла девушка, оборачиваясь к Николя, — что ниспосланной провидением лодкой командовал он сам. Однако вижу, вы уже познакомились.

Граф подмигнул Николя.

— Вот, смотрите, как девушка, получившая воспитание в монастыре, обращается со своим старым отцом! Знаешь ли ты, Эме, что наш друг знаком с Гийомом Семакгюсом, о котором я тебе все уши прожужжал? Ему я обязан тем, что передвигаюсь на двух ногах! А? Какое совпадение! Ради такого случая прощаю тебе твою прогулку.

— Семакгюс один из самых дорогих моему сердцу друзей, — промолвил Николя.

— И где живет этот старый пират?

— В Вожираре, возле Круа-Нивер.

— Сударь, полагаю, раздумывать нечего: завтра я устраиваю ужин в честь господина де Сартина, государственного секретаря по делам морского флота. Надеюсь, вы не откажетесь присоединиться к нам?

И, решительно тряхнув головой, продолжил:

— Я надеюсь получить должность командующего и уповаю, что завтра желание мое исполнится. Говорят, Сартин представил вас покойному королю. Впрочем, вашего имени вполне хватило бы… и тех подвигов, о коих я наслышан… Уверен, бывший начальник полиции будет рад вас видеть.

— Господин граф, не знаю, могу ли я вот так…

— Нет, нет, никаких отговорок. Это приказ. А еще лучше — просьба.

— К которой присоединяюсь я, — лукавым голосом добавила Эме д’Арране.

Перед ее улыбкой он не смог устоять.

— В таком случае, — ответил Николя, — я повинуюсь.

Когда, распрощавшись, он вновь очутился в своем экипаже, перед его глазами все еще стояло лицо юной красавицы, склонившейся в насмешливом поклоне. Вернувшись на прежнюю дорогу, он обнаружил, что судьба второй раз назначила ему свидание в одном и том же месте: в двух шагах от особняка д’Арране находился дом, где в свое время для него приоткрылась тайна человека со свинцовым чревом.

Ветер усиливался, но сквозь тучи уже пробивалось солнце. Когда, поравнявшись с королевскими конюшнями, экипаж свернул в сторону площади, недавно переименованной в площадь Дофина, Николя стал невольным свидетелем буйства стихий, боровшихся за владычество в небесах. Подобно жерлу невидимого орудия, поток солнечных лучей, прорвавшись сквозь мглу, исторгал залпы света, озаряя окаймлявшие площадь надменные строения. На аспидно-синем небе, служившем продолжением темных дворцовых крыш, вырисовывалась мрачная громада часовни. Темно-красные кирпичи на фасадах, окружавших мраморный дворик, алели при каждой вспышке молнии, а стены министерского крыла загорались, словно облитые расплавленным золотом. Постепенно пучок лучей небесного светила переместился на стены дворца, и его окна, большие и малые, засверкали тысячами огней. Дворец задрожал, заходил ходуном, словно внутри него пробудилась неведомая прежде жизнь. Высоко в небе черные тучи гнались за маленькими фиолетовыми и розовыми облачками; те облачка, которым удавалось ускользнуть от своих преследователей, скрывались за соседним лесом, в то время как другие, кувыркаясь, присоединялись к темной массе, притянутые к ней, словно магнитом, и мгновенно растворялись в ее черноте. Мелькнувшая в просвете радуга стремительно и бесследно растворилась во мгле. Вмиг все померкло, и безмолвная прелюдия небесной тишины взорвалась вспышками брызнувших во все стороны молний, следом за которыми глухо зарокотал гром и хлынул дождь, скрыв горделивый замок за струящимся водяным занавесом. Великолепие окрестных пейзажей исчезло под низвергавшейся сверху бесцветной трепещущей массой, грозившей смыть все на своем пути. Николя ощутил, как грудь его наполняется резкими запахами земли и каменной соли. Обезумев от льющейся на нее воды, лошадь взяла в галоп.

В гостинице «Бель Имаж» Николя останавливался не в первый раз, и его всегда встречали там радушно. Тесноватые, но чистые комнаты поддерживались в хорошем состоянии, а в кроватях водилось гораздо меньше клопов, чем в других гостиницах. Первым делом Николя стал искать посланца, готового известить Семакгюса о приглашении графа д'Арране. Вырвав листок из черной записной книжечки, он написал другу, каким образом ему довелось познакомиться с графом, и запечатал листок облаткой для наложения печатей. Он довольно быстро нашел виноторговца, который, уладив свои дела, возвращался в Париж и по дороге намеревался заехать в Вожирар, где у него имелись клиенты. За небольшую сумму торговец охотно согласился доставить записку. Утренняя порция рома согрела Николя, и он предложил посланцу разделить с ним завтрак, состоявший из яичницы с салом; в конце завтрака виноторговец поклялся ему в вечной преданности. Затем Николя отправился к себе в комнату, дабы привести в порядок привезенный с собою гардероб. Времени у него было достаточно, ибо на сегодняшнюю охоту он опоздал. Конечно, если поторопиться, можно присоединиться к королевскому кортежу, но такой поступок шел вразрез с этикетом, а потому явно получил бы дурную оценку. О времени прибытия на охоту следовало осведомляться заранее, равно как и о том, на какую дичь предстоит охотиться, ибо от этого зависел выбор охотничьего костюма. Зная, сколько опасностей таится в дебрях придворной жизни, Николя решил не рисковать. Если, к примеру, покойный король при охоте на пернатую дичь допускал в костюме вольности, то при охоте на лань, оленя или же кабана о вольностях в костюме и речи быть не могло. Во всем, что касалось одежды охотников, новый монарх был еще более придирчив, чем его дед. Неукоснительным требованием оставался синий охотничий фрак с золотым галуном и особым шитьем, указывавшим, на какого зверя будет охота. Какие же, в сущности, это пустяки! — думал Николя. Но эти, на первый взгляд незначительные, детали красноречиво свидетельствовали о том, что владелец нужного фрака не только является обладателем знатного имени, но и удостоен чести ездить в королевских каретах, что для мужчины равнозначно представлению ко двору, коего добиваются женщины. Обладавший сей привилегией Николя не мог сдержать прилив гордости, ибо Людовик XV лично удостоил его этой почести и пожаловал ее пожизненно, признав тем самым законность его рождения и право на титул, полученный им достаточно поздно. Он вновь вспомнил тот судьбоносный день, когда обрел отца, приобрел то, что другим приходится приобретать в течение нескольких веков, и удостоился права служить своему королю. Пятна на замке одного из ружей огорчили его. Ничто не должно омрачать блеск королевского подарка. Мысль его перелетала от одного предмета к другому. Когда же, наконец, придворная суета перестанет волновать его? Его друг, Пиньо де Беэнь, ныне епископ миссии в Кохинхине, такой же, как и Николя, любитель духовной музыки, рассказал ему о религии буддийских жрецов, приверженцы которой ради достижения высшей степени безмятежности и душевного спокойствия отказывались от соблазнов и отрекались от привязанностей. Тогда он возмутился, посчитав подобное отрешение сном наяву, своеобразным нравственным самоубийством, ибо, как ему показалось, для тех, кто исповедовал такую религию, окружавший их мир утрачивал ценность и смысл. В ответ Пиньо кротко заметил, что не только святые мужи, но и рядовые христиане, желая приобщиться к таинствам Господним, отрешаются от мирской суеты, ибо Христос призывал очиститься от налипшей скверны… «Вот я уже и философствую», — подумал он, и перед взором его промелькнуло смеющееся личико Эме д'Арране. В конце концов он решил отправиться на церемонию снятия сапог. Там он услышит последние новости, узнает, на кого охотятся завтра и расспросит про странные существа, виденные в садах Трианона. Впрочем, как ни старайся все предусмотреть, при дворе любой план меняется в угоду капризному случаю.