Магазинчик бесценных вещей - Лоренца Джентиле

телефон, в другой – сумка.

Я пожимаю плечами.

– В этом магазине их по пять штук на квадратный метр.

– Будь добра, постарайся не рассказывать об этом покупателям! – отвечает она, вся сияя. – Кстати, у меня отличные новости. Учитывая, что мы получили больше одного предложения, мы решили устроить торги. Частный аукцион. Это новый способ поднять цену. Предложения будут подаваться в закрытых конвертах, а вскрытие пройдет через две недели в агентстве напротив конторы нотариуса. Как раз успеем за это время распродать этот хлам и полностью освободить помещение. А потом – здравствуй, новая жизнь.

31

У других будущее было прекрасным, я знала это из книжек. Они жили, не задумываясь о нем, пока судьба не подавала им знак – как когда находишь тропинку в дремучем лесу. «Сюда!» – шептала им жизнь. И они шли по указанному пути, пока не оказывались юристами, врачами, учеными, преподавателями, медсестрами, поварами, водителями, портными, жонглерами… Свободными в этом мире.

Мое же будущее уже было начертано, и было оно простым: я останусь в Крепости навечно. Так решил мой отец, и по-своему это даже успокаивало: мне не нужно было рисковать и терпеть неудачи, испытывать одиночество и быть раздавленной обстоятельствами. Как сейчас.

Меня подготовили к чрезвычайным ситуациям и глобальным катастрофам, но не к поражениям такого рода: личные проблемы не входили в планы.

Я совершенно не знаю, как реагировать. Не знаю, что делать. Авантюре с магазином пришел конец. Мы могли чего-то добиться, но вернулись к разбитому корыту. Все эти волшебные вещи выбросят или в лучшем случае распродадут, магазин превратится в игорное заведение или в забегаловку с дешевыми гамбургерами. В место, которое будет вытягивать из людей деньги и душу, не предлагая ничего взамен.

Я надеваю самую мягкую свою пижаму, набираю в бутылку воды из-под крана, закрываю входную дверь на несколько оборотов. Отправляю Анджелине сообщение, что не смогу сегодня посидеть с Эудженио, потому что плохо себя чувствую, и выключаю телефон. Я уже больше года этого не делала, но кому будет приятно общаться со мной в таком состоянии?

Я плетусь к кровати с коробкой печенья «Роял Данск», которую мне подарила на Рождество жена Я-На-Вас-В-Суд-Подам. Согревающий запах кокоса и масла переносит меня в детство, когда мама покупала их себе на день рождения. Папа ей разрешал, потому что это был ее праздник. Наверное, в глубине души я знала: стоит только приоткрыть крышку, и я снова стану маленькой. Именно поэтому я несколько месяцев прятала коробку за диваном. Я вижу, как мы снова сидим все вместе, собравшись у камина в момент общей радости, пока на улице идет дождь. В такие минуты я по-настоящему верила, что у нас есть все, чтобы жить вдали от всего мира, и что будущее мое только здесь, с ними.

Укрывшись одеялом, с коробкой «Роял Данск» в руках, я испытываю похожее чувство. Если меня никто не видит, значит, я не существую. Запасов еды мне хватит на несколько недель, проведу это время, стараясь забыть о случившемся, а те немногие, кто меня знает, как раз успеют забыть меня.

– Привет, – шепчу я печеньям, снимая крышку. Из всех «Роял Данск» мне больше всех нравятся те, что с дырочкой. – Начну-ка я с вас, – говорю я им, прежде чем пуститься перебирать в голове всю вереницу разочарований последних дней.

Не успеваю я опомниться, как семь штук уже съедено. На тумбочке возвышается стопка сложенных одна в другую бумажных формочек. В кукольном домике Арьи из них можно будет сделать подносы, люльки и столики. Кукольный домик! Как раз будет время его закончить. Оставлю его у них рядом с дверью как-нибудь ночью, а внутрь посажу двух кукол, которых нашла на улице. Отмою их и причешу. Будет приятный сюрприз. Хоть кого-нибудь на этом свете заставлю улыбнуться.

Настенные часы показывают девять, но зачем, если подумать, я вообще на них смотрю? Время мое обернулось спиралью, ждать мне больше нечего. Только я успеваю поднести к зубам печенье-кренделек, как раздается стук в дверь. Два удара, пауза. Три удара.

– Гея?

Голос Аделаиды.

– Ты тут?

Мне, конечно, приятно, что меня кто-то ищет, но нужно гнать от себя это чувство: если я ему поддамся, значит, я слаба. Я решила бежать от этого мира, порвать со всем и со всеми… Я заставляю себя продолжать жевать и подавляю желание побежать и открыть дверь. «Это печенье хрустит сильнее, чем остальные», – говорю я себе, пытаясь сосредоточиться на нежном маслянистом вкусе.

– Гея! – Голос Аделаиды звучит почти встревоженно. – Гея, ты дома?

Я замечаю, что у меня в комнате горит свет. Интересно, заметила ли она его со двора? В любом случае я могла убежать на срочный вызов или заснуть и забыть его выключить. Снова тишина. Жду.

Чего я жду? Похоже, Аделаида ушла. Чувствую, как внутри у меня все сжимается. А что ей оставалось делать? Это я ей не открыла. Пути наши разошлись, нет у нас больше совместного проекта. И не осталось ничего, что бы нас с ней, таких разных, могло связать.

Я тихонько спрыгиваю с кровати, стараясь не шуметь, как во время ночных учений с отцом. Он был уверен: как только случится катастрофа, люди сразу разведают, что у нас есть еда, обогрев, средства связи, надежное убежище, необходимые для выживания инструменты, и нападут на нас. Так что в последние годы моей жизни там он по крайней мере раз в месяц проводил учения, на которых мы тренировались передвигаться по дому в абсолютной ночной темноте, не издавая ни звука.

Я открываю на кухне самый высокий шкафчик, достаю оттуда бутылку «Сан-Коломбано», открываю ее и беру с собой в комнату. Прикладываюсь губами к горлу и, отрываясь, только чтобы сделать вдох, не останавливаюсь, пока не выпиваю половину. Затем выключаю свет, подхожу к кровати, ложусь на спину и смотрю в потолок, изрезанный полосками света, сочащегося из окна.

Я закрываю и открываю глаза. Свет рисует на потолке узоры, они сливаются друг с другом и снова расходятся, ни на секунду не удерживая форму. Я бы осталась лежать так навечно, элементарной частицей, оторванной от материи и блуждающей в бесконечном пространстве. Я представляю, как поднимаюсь в воздух, улетаю все выше и выше, за нашу голубую атмосферу, ставшую таковой трудами бактерий из Куатро-Сьенегас, пока Земля не становится для меня просто размытой маленькой точкой. Улетаю еще дальше, наблюдая, как она исчезает. Парю в первозданной тьме.

Возвращаюсь к печенью. Я доела кругленькие и те, что в форме кренделя, и собираюсь приступить к прямоугольным, как слышу звонок в дверь.

Смотрю на часы – время десять сорок пять. Я почти два часа уплетала печенье и, поглощенная темными мыслями, бесцельно пялилась в пустоту. Звонок – и тишина. В этот раз за дверью никакого голоса. Значит, это не Аделаида. Трофео, конечно, не разговаривает, но он еще ни разу ко мне не приходил, и с чего бы ему делать это сегодня?

Я прислушиваюсь. Звонок раздается еще раз. У меня нет абсолютно никаких сил встать. Даже если что-то случилось, я слишком измождена, чтобы идти разбираться и помогать. Почему никто не понимает, что мне тоже бывает нужна помощь?

Снова тишина. Кажется, слышу, как кто-то спускается или поднимается по лестнице – не разобрать. «Мой сосед», – вдруг приходит мне в голову. Он что, меня ищет?

Я снова беру бутылку. Нечего тут фантазировать. Как будто ему нечего делать в воскресенье вечером, кроме как искать меня и думать о дюбелях для витрины. Честно говоря, я уже не хочу ничего ему вешать. Найдет кого-нибудь другого, ничего страшного. Найти замену можно кому угодно, а уж мне-то тем более. Тот еще уникум – жду конца света в заваленной хламом квартире.

Вино на вкус кислее, чем обычно, – в желудке что-то сжимается. Тени на потолке говорят друг с другом на языке танца, которого я не знаю. У меня кружится голова, я теряю опору, мне кажется, будто я куда-то проваливаюсь. Я делаю глубокий вдох