Каждый за себя - Александра Маринина

- Так что вы мне скажете, Вероника? Мы подписываем контракт и начинаем работать? Или вы отказываетесь?

- Я не отказываюсь, просто у меня нет таких денег.

Скажите, а вот эти…, объяснения о неприемлемости поведения…, их обязательно давать всем? Вы сказали, три человека.

- Может быть, двое. Может быть, только один. Это будет видно по ситуации. И потом, разъяснения бывают разные, есть и подешевле, я вам назвал самый дорогой способ.

- А подешевле - это как? - заинтересовалась я.

- Можно не перекрывать кислород, а просто нанести физические травмы, которые человек будет долго залечивать. Это стоит пятьсот долларов.

- Нет, - испугалась я, - грех на душу не возьму.

А что входит в самое дорогое разъяснение?

- За полторы тысячи долларов человека ставят в такое положение, при котором он почитает за счастье уехать из Москвы и никогда больше здесь не появляться, в противном случае ему грозят большие неприятности.

- Но мне так тоже не нужно, пусть они остаются в Москве, только пусть Наталью не трогают. Неужели нет никакого промежуточного варианта?

- Да есть, есть, - тихонько проговорил Никотин. - Ну что ты, Сева, девушку мне пугаешь прямо до полусмерти?

- Ну, дядя Назар, я должен обозначить максимальные расходы, чтобы клиент потом не говорил, что я его обманул и ввел в незапланированные траты. - Сева развел руками. - А если на деле выходит дешевле, так клиент только рад и благодарен, и потом рекомендует нас своим знакомым. Тактика.

- Тактика, - передразнил его Назар Захарович, пошевелив глубокими мимическими морщинами на лице. - Ты мне своей тактикой Нику до обморока доведешь. Значит, так, дорогие мои. Ника, какой суммой ты готова рискнуть без гарантии нужного результата? Я понимаю, что если гарантировать результат, то ты отдашь все, что у тебя есть. Ну а без гарантии? Можешь выбросить деньги в форточку?

Могу ли я? Наверное, могу. Никогда не пробовала…

Хотя нет, вру. Пробовала. Сколько денег мы с Олегом выкинули в эту самую форточку? Господи, ведь он столько зарабатывал, и куда мы девали все эти деньги? Где они?

Вот именно. Там они, за форточкой. В ресторанах, боулингах, ночных клубах, в поездках на машинах, в его и моих тряпках, в роскошных букетах, которые он дарил мне еженедельно, и дорогих подарках, которые мы дарили друзьям и родственникам к праздникам и дням рождения. Так что выбрасывать деньги мне не впервой.

- Две с половиной тысячи долларов, - произнесла я одеревеневшими губами.

Почему я назвала эту сумму? Не знаю. Она как-то сама назвалась. Не две тысячи, не три, а именно две с половиной.

- Сева, ты подписываешь с Вероникой контракт, формулировки сам придумай, и работаешь в пределах обозначенной суммы. Когда затраты доходят до двух с половиной тысяч, мы собираемся здесь снова и решаем, что делаем дальше. Либо продолжаем работу, потому что осталось совсем чуть-чуть, либо прекращаем, потому что в имеющиеся у Вероники деньги ты никак не укладываешься.

- Годится, дядя Назар, - согласился Огородников.

Через полчаса мы с Никотином покинули Кощеево гнездо. Вместо фотографий, присланных шантажистом и оставленных в агентстве у Севы, в моей сумочке лежал контракт.

- Ты торопишься? - спросил меня Назар Захарович. - Нам с тобой надо бы поговорить, обсудить кое-что.

Я посмотрела на часы. Без десяти шесть. Через час нужно кормить ужином Старого Хозяина. Правда, у меня все готово, остается только разогреть и подать, но неизвестно, как на такие вольности посмотрит Мадам. Она уже и без того обед сама грела и подавала.

- Мне нужно позвонить.

- Звони, - он протянул мне мобильник.

Опасения мои подтвердились, но не полностью. Наталья, само собой, не пришла в восторг от того, что мне нужно задержаться, но, когда я наплела что-то насчет своей больной головы, внутри которой образовалось какое-то невероятное давление, и мне нужно ставить капельницу, а потом меня посмотрит профессор, и ко всему этому я присовокупила неизвестные ей и пугающе звучащие слова про периферическую вазоконстрикцию и гиперволемию, Мадам сразу же заголосила:

- Конечно, Ника, лечитесь, лечитесь, сколько нужно, главное, чтобы вы не разболелись всерьез. А вас в больницу не положат?

Ах вот, оказывается, чего мы боимся!

- Нет-нет, никакой больницы, я сразу предупредила, что это невозможно, поэтому меня и будут лечить амбулаторно. Только это, может быть, займет несколько дней, и мне придется отлучаться.

- Ой, да ради бога, Ника, о чем речь? Я все равно сейчас без работы, так что посижу с дедушкой, а вы лечитесь.

Врать нехорошо. Но иногда приходится. Оставив Наталье все руководящие указания по питанию и тщательно объяснив, где какая мисочка и что в какой кастрюльке, я вернула мобильник хозяину.

- Я готова разговаривать.

- Экая ты быстрая, - усмехнулся Никотин. - Такие разговоры на ходу не ведутся. Пойдем куда-нибудь, посидим, поедим, мы же с тобой оба без обеда сегодня остались. И поговорим.

Предложение мне понравилось по сути, но напрягло по финансовой стороне. И я решила быть прямой, как черенок от швабры.

- Дядя Назар, я не могу тратиться на общепит, у меня весь бюджет до копейки расписан.

- Да брось, Ника, я же тебя приглашаю. Я, конечно, тоже не миллионер, но на обед с блондинкой денег хватит.

НА СОСЕДНЕЙ УЛИЦЕ

- Мне теперь придется долго разбираться с собой.

Не понимаю, что на меня нашло, зачем я это сделала.

Игорь лениво повернулся к лежащей рядом женщине.

Ну и ничего особенного, зря он боялся. Конечно, времени на нее потрачено ого-го сколько, ни на одну свою даму он не тратил четыре месяца, чтобы уложить в постель. Но дело того стоило. Вернее - Дело. И вовсе не так страшно заниматься любовью с теткой, которой за пятьдесят, разницы практически никакой, что пятьдесят, что двадцать пять, все устроены одинаково. Другое дело, что он ее и не хотел вовсе, и потому боялся, что получится плохо или даже совсем не получится. Но - получилось. Все-таки здоровье у него могучее, да и на сексуальную самооценку зловредная тетя Аня повлиять не смогла.

И пусть Игорь долгие годы прожил в убеждении, что он некрасивый, никудышный, глупый и никому не нужный, но уж в том, что он далеко не импотент, он никогда не сомневался. Уговорил себя, настроился. И мысль о выполненном Деле будоражила, поднимала тонус.

- Ну что ты, - он подумал, что надо, пожалуй, быть ласковым, и погладил Ольгу Петровну по волосам, - не надо так говорить. Ты сделала то, что хотела, и не надо теперь себя корить. Мы же с тобой оба этого хотели, разве нет?

Она вздохнула и отвернулась.

- Я не имею права спать с мужчиной моложе себя на двадцать лет. И тем более не имею права этого хотеть.

- Почему? - он прикинулся непонимающим, хотя, конечно же, все отлично понимал.

- Потому что это неприлично. Потому что я бабушка, у меня внучка растет. И еще потому, что я учитель, и ты по возрасту годишься мне в ученики. Понимаешь, Игорь? Ты мог бы быть моим учеником, ведь когда тебе было десять лет, мне было уже тридцать и я к тому времени работала в школе восемь лет. Ты еще в ясли ходил, а я уже была учителем.

Конечно, была. И тем более была, когда ему было пятнадцать. Когда он был влюблен в нее без памяти. До одури, до темноты в глазах, до непристойных мыслей и ужасных снов. И ведь она об этом знала. Вот чего Игорь Савенков не мог простить Ольге Петровне - она знала и не приняла всерьез, более того, позволила вынести эту оглушающую любовь на всеобщее осмеяние. Не заступилась за своего ученика, не защитила его. Он до сих пор с трудом верил в то, что она его не помнит. Но ведь действительно не помнит, за четыре месяца Игорь смог в этом убедиться.

Игорь подавил в себе острое желание сказать ей все сейчас, именно сейчас, и покончить с этой частью Дела.

Нет, рано, пока рано. Что такое один постельный эпизод?

Тем более Ольга в нем раскаивается. Нужно подождать, пока она увязнет в их отношениях, увязнет окончательно, нужно дождаться, чтобы она просила его о встречах и умоляла о ласках, вот тогда он ей все скажет, и Дело можно будет считать завершенным.

Он не мстил, Игорь вообще не был мстительным. Он лишь расставлял все на те места, на коих всему этому надлежало находиться. Он возвращал вещи, мысли и события на круги своя. Тетя Аня убила в нем любовь и уважение к самому себе - он вернул эти чувства ценой упорного, ежедневного, многомесячного труда. Он работал над собой, над своим самосознанием, над самооценкой, над поведением, он прочел великое множество умных книг и почерпнул в них дельные советы, которые успешно воплотил в жизнь. Теперь его чувства, изгнанные тетей Аней и запертые в пыльную темную кладовку, извлечены на свет божий, отмыты, отчищены, причесаны, аккуратно одеты и водворены на место, на почетное место в его душе.