Ложь напрокат - Валентина Андреева

– Ну и че? – вызывающе спросил он нас.

– Ниче, – скромно пожала плечами Наташка. – Спросить хотели…

– Че спрашивать? Дал в глаз и еще раз дам! Ништяк! Зато сразу врубился.

– Ну дал и дал. Может, оно и вправду «ништяк», – легко согласилась Наташка. – Не нам же…

Тинейджер слегка опешил и на всякий случай вернулся к точке отсчета:

– Ну и че?

– Ниче… – Подругу заклинило. – Спросить хотели…

Беседа явно пошла по замкнутому кругу. Я посчитала своим долгом вмешаться.

– Молодой человек, – просто лучась доброжелательностью, начала я, – вы не знаете, живет ли кто-нибудь в квартире напротив?

Молодой человек вопроса не понял. Наморщив лоб и придав задумчивому взгляду легкий налет дебильности, он уставился на меня. Я вопрос повторила. Медленно и по слогам. Он кивнул головой и сказал:

– Нет.

– Не живет или не знаешь? – упорно шла я к намеченной цели.

– А вам кого надо? – последовал встречный вопрос. – Если Красикова С. А., то это я. Дал в глаз и еще раз дам!..

– Да кто тебе мешает! – рассвирепела Наташка. – Только повремени чуток и ответь на вопрос…

– Видите ли, уважаемый С. А., – опять подключилась я, – нам глубоко по барабану ваше упорное желание дать кому-то в глаз. Нас интересует, живет ли кто в квартире напротив.

На этот раз мыслительный процесс у подростка занял меньшее время:

– Так вы не из детской комнаты милиции?

– Нет, – ласково утешила его я. – Мы, смею надеяться, вышли из детского возраста. А в милицию вообще не обращались…

– А-а-а. – С. А. оживился. – Мы тут с отцом разъехались, так он как нажрется, приезжает сюда по старой привычке мать бить. Я вчера ему в глаз дал. А он обещал на учет в детскую комнату милиции поставить, козел!

– Козел! – с энтузиазмом подхватила Наташка. – Я бы тоже ему в глаз дала…

– В следующий раз, – осадила я подругу. – Так что насчет соседей?

– Живет там одна. Мы только два месяца назад въехали. А она вроде чуть раньше. У нее муж погиб. До этого с ним жила. Нормальная тетка.

Я торопливо достала фотографию Татьяны и показала подростку:

– Это она? – Свою фигуру я предусмотрительно закрыла указательным пальцем.

Он даже вглядываться не стал, опознал соседку сразу. И также сразу насторожился.

Уловив эту настороженность, я поспешила успокоить мальчишку, сказав, что Ольгу много лет ищет родная сестра. Они близнецы. И вот можно было бы порадоваться за них, но, как назло, не можем застать владелицу квартиры дома. С. А. еще раз задумался:

– Да я ее сам давно уже не видел. Почти полмесяца.

– Как думаешь, может, остальные соседи что подскажут?

– Вряд ли. В другой квартире ваще площадь азеры снимают. Их всю дорогу дома нет. Тут участковый приходил, они заперлись и не открыли.

На верхнем этаже с нами разговаривать не захотели. Отделались стандартной фразой: «Ничего не знаем и знать не хотим».

Спустились на этаж вниз. Пожилой мужчина с крупными чертами лица недоуменно посмотрел на нас и заявил, что подробности чужой жизни его не интересуют. На наше счастье, они интересовали его жену. До такой степени, что она пригласила нас в квартиру. «Хрущевка улучшенной планировки», – подумалось мне. Но если дешевые «хрущобы» призваны были спешно решить вопрос выселения нашего народа из подвалов, полуподвалов и бараков, что служило до поры до времени хоть каким-то оправданием этому бредовому проекту, то квартиры в девятиэтажках являлись прямым издевательством над этим самым народом. Ну чем, скажите на милость, отличается двухкомнатная распашонка от двухкомнатной хрущевки, в которой одна из комнат проходная?

Любознательная хозяйка сначала выяснила, по какому поводу мы интересуемся квартирой Анастасии Владимировны. Удовлетворив ее любопытство тем, что у нее через много лет нашлись родственники, потерянные во время войны, мы приступили к расспросам. Результат был ошеломляющий: Анастасия Владимировна оказалась гордячкой и отличалась заносчивостью. Жила вместе с дочерью Татьяной и матерью. В связях, порочащих ее женское достоинство, замечена не была. Ни с кем в доме не дружила, в гости ни к кому не ходила, к себе тоже не приглашала. Антонина Витольдовна, как звали нашу собеседницу, пыталась было завязать дружеские отношения с соседкой, не раз приглашала ее посидеть у дома на лавочке – всегда ведь есть что и кого обсудить – и постоянно натыкалась на вежливый, но решительный отказ. Правда, Анастасия Владимировна много работала – поздно приходила, рано уходила и даже домой брала работу. Ее мать – Елизавета Семеновна, царствие ей небесное, была женщиной более общительной и жаловалась, что Настенька себя совсем не жалеет. Девочка у них росла добрая, вежливая такая, но вот выросла… Нет, сначала-то ничего была. Замуж вышла и вместе с мужем частенько жила у матери. Елизавета Семеновна к тому времени уже умерла. Анастасия очень тяжело переживала ее смерть. Одна радость – дочка Татьяна. Да только много мы, матери, взрослым детям-то нужны? Виду, что ей плохо, Анастасия, конечно, не показывала. Похудела, потускнела, но никому не жаловалась. Собиралась через год пойти на пенсию и уехать в деревню. Не дожила. А как радовалась, что скоро все переменится. Танька спохватилась, да поздно было. Но что правда, то правда – по матери убивалась. Даже жить в свободной квартире не стала. А когда заезжала, выходила очень заплаканная. Долго жилплощадь пустовала – нет бы сдать кому. А потом вдруг объявилась. Одна. Без мужа. Бросил ее, наверное, а может, сама ушла. Ни с кем из прежних жильцов не здоровалась и не задерживалась. Вроде как не узнавала. Понятное дело – вдруг спросят, где муж? Стыдно признаться, что одна осталась. А чего ж тут стыдиться-то? Катерина, что ниже этажом живет, тоже ушла от мужа. И года не прошло, как разбогатела, – деньги стало некому пропивать. Мебель купила… А Татьяна и жила как-то странно. Квартиру от мебели освободила, а новую не приобрела. Только стол, табуретки и диван. Ну да, наверное, гарнитур хотела купить, а может, и с мужем думала помириться. Не помирилась. С другим сошлась. Видела его, когда этот господин к Татьяне в дверь звонил. Хорошо одетый, с букетом. И целых два пакета набитых с собой припер. Антонина Витольдовна спросила: что ж ты, мол, Танечка, со своим новым молодым человеком не познакомишь? А она так покосилась недовольно и говорит, что она не Танечка, а Ольга. Вместе с мужем и имя сменила. Пришлось ей так прямо и сказать – имя менять нельзя. С ним каждому своя судьба определена. В последний раз соседка ее видела с полмесяца назад. Может, больше. Про мужа спрашивать неудобно, так про свекра со свекровью спросила. Вроде как про здоровье. Она ничего не сказала, но призадумалась. Вот и сейчас ее нету.

Я принялась искренне благодарить Антонину Витольдовну и уже встала, намереваясь распрощаться, но последние ее слова буквально приковали к месту:

– А что ж вы опять-то пришли? Я ж в прошлый раз вашей работнице все рассказала. Такая хорошая женщина – конфеты мне принесла…

– Пожилая такая? Блондиночка? – нашлась Наталья.

– Да нет, рыженькая. Крашеная. И молодая, сорока нет. В темных очках была. Сказала – недавно операцию на глазах перенесла, врач велел так ходить…

– Давно она была?

Мой вопрос прозвучал излишне резко, и Антонина Витольдовна испугалась.

– Да с год назад… Нет, поменьше. Сразу после Восьмого марта. Когда конфеты мне дарила, поздравила с прошедшим. – Голос пожилой женщины дрожал. – Неужто какая наводчица?!

– Ну что вы, – успокоила ее подруга. – Наша работница. Только она сразу в марте и уволилась. Темные очки сняла раньше времени и совсем ослепла. А тут еще осложнение на уши. В общем, и оглохла. Ну где уж ей в таком состоянии делами заниматься… Сейчас вот восстанавливаем потихоньку все сведения.

Антонина Витольдовна сочувственно покивала головой и вздохнула:

– Она Татьяну чуть-чуть не застала. Та перед самым праздником со своим господином уехала.

Полученные сведения требовали осмысления. В голове царил полный хаос. В машине тоже – Денька от скуки выволокла из сумки мою одежду вместе с пледом. Плед сгребла под себя, а одежду, включая интимные вещи, живописно раскидала по сиденью. Наташкино состояние, очевидно, мало чем отличалось от моего, поэтому она свернула не туда, куда надо, и мы заехади в тупик. Даже это не привело ее в чувство: через несколько минут, посвященных хитрым маневрам, мы опять оказались в этом же тупике. Правда, бывало и похуже. Как в те времена, когда подруга только осваивала процесс вождения своей «иномарки». Однажды после похожих выкрутасов по многочисленным маленьким переулочкам мы лихо вырулили на авеню с односторонним движением. Наташка долго обзывала козлами водителей всех встречных машин, выразительно крутивших у виска указательным пальцем. Некоторые даже выражались нецензурно, и подруга очень жалела, что не может остановиться и поговорить с ними на их же языке. Сомнения в оскорбительном смысле хорошо знакомого всем жеста зародились тогда, когда им воспользовалась женщина, сидевшая за рулем встречного «Рено». На «козла» она не тянула, хотя по «матушке» крыла чище мужиков. Как назло, свернуть было некуда, а впереди, многозначительно помахивая жезлом, стоял стройный сотрудник патрульно-постовой службы. Я с тоской смотрела на плотный ряд встречных машин, понимая, что обратной дороги нет. Наташка осторожно подъехала почти вплотную к автоинспектору, прошипела мне коротко: «Не вылезай», выскочила из машины и… бросилась на шею автоинспектору, как к родному. Он растерялся и замер, подняв руки вверх и не решаясь приголубить мою подругу. Та, обливаясь горючими слезами, а заодно обливая ими форму гибэдэдэшника, поведала истинную правду о том, как заблудилась. Кончилось тем, что поток машин был остановлен, мы, вдвоем чувствуя себя главой администрации президента, спокойно и красиво развернулись, и поехали как все нормальные люди в правильном направлении…