Клинки - Владимир Васильев

– Так-так, – пробормотал чародей, оглядывая все это. – Похоже, повезло нам, други. Не смогли северяне уйти морем! Значит, догоним!

Взгляды путников обратились к западу. Пустынное побережье терялось вдали; справа море, слева дюны да сосны редкие.

– Гей, Тарус!

На дюну взбирались ушедшие было вперед следопыты – Боград, Пристень и Дементий, теперь оказавшиеся почему-то позади всех.

– Как след? – нетерпеливо спросил чародей.

Следопыты приблизились. Боград негромко молвил, поглаживая курчавую бороду:

– Сворачивает след. Вдоль моря.

Глаза Таруса заблестели: сбывались его надежды и догадки. Он вновь поглядел на запад. Так смотрят лисы в сторону курятника.

– Намного ли отстаем, как думаешь? А Боград?

Венед пожал плечами:

– На день, около того.

Чародей согласно кивнул, продолжая всматриваться вдаль.

– Не туда глядишь, чародей. Даты довернули на восток.

Слова Бограда поразили всех, словно гром в январе. Тарус рывком обернулся.

– На восток? В своем ли ты уме, Боград? Что им там делать?

Такого изумления за чародеем никто не помнил. Ветер развевал его длинные волосы, а древнее море невозмутимо шумело, мерно накатываясь на песчаный берег.

15. ТРИ ЗВЕЗДЫ И ТРИ МОЛНИИ

Почему Йэльм решил идти на восток он и сам толком не понимал. Ладьи должны были вернуться за ними лишь осенью, сейчас же лето только-только пошло на убыль. Дышала в затылок погоня, ярл это чувствовал, Сначала думал свернуть на запад и уходить к родным фиордам сушей; однако чем ближе подбирались к морю даты, тем сильнее становилось желание свернуть на восток. Йэльм не знал, что там. Но туда тянуло словно магнитом. Остатки дружины подчинились ярлу с радостью, хотя никто не задумался, чем привлекает его сторона восходящего солнца.

Даты просочились сквозь вереницу пологих песчаных дюн; море плескалось по левую руку от них.

Каждый новый шаг уводил все дальше от Лербю-фиорда и мысли эти наполняли тревогой сердца воинов, но тревога смешивалась с непонятной радостью, охватившей всех датов после поворота на восток.

Скоро морской берег изогнулся к северу, даты вновь углубились в дремучие чужеземные леса.

Странное дело: на восток за датами идти оказалось легче, чем доселе на север. И уставать стали меньше, и след беглецов яснее виднелся. Хотя расстояние между северянами и боромировым отрядом, похоже, оставалось прежним, чуть больше дня пути.

Все лойдяне повеселели, чаще улыбались. Отчего – не стали гадать. Лес принимал их без злобы. Приветливо махали ветвями сосны да березы, беззаботно считала непрожитые кем-те годы далекая кукушка, барабанной дробью салютовал дятел. Отъевшееся уже зверье мало заботили спешащие по своим делам люди. Волки вообще не показывались на глаза, хотя следов их вдоль ручьев да озер хватало, медведи бурыми косматыми шарами замирали, провожая путников беззлобными взглядами. Зато стрекот сорок преследовал отряд неотступно. Казалось, целая стая крикливых птиц увязалась за людьми и отставать вовсе не собирается.

Впрочем, на них никто не обращал внимания. Разве только Яр иногда зачем-то швырял в сорок валежинами – из озорства, что ли? Его не поддерживали, но и не останавливали.

Боромир часто говорил с Тарусом прямо на ходу, особенно с утра. Время от времени к ним присоединялись Боград, Роксалан или Вишена со Славутой. Пристень с Дементием следопытствовали впереди, порой даже на ночь не возвращаясь к отряду. Разводили свой костер, а с рассветом первыми снимались с ночевки.

Даты разделились на девятый день после поворота на восток. Миновав светлые рощи и медные дубравы Тумани треть северян неожиданно направилась на юг; остальные продолжали резво топать к восходу. Какая группа несла ларец с Книгами гадать было бесполезно, а посему Боромир с Тарусом порешили пустить по их следу шестерых чикмов – Роксалана, Пристеня, Дементия, Палеха, Атяша, и Прона, и вдобавок Омута; сами же поспешили за остальными. Спустя три дня история повторилась: оставшиеся даты разделились поровну, половина свернула к югу, другая двинулась по плавной дуге, все больше склоняясь к юго-востоку. Теперь на юг отправили шестерку венедов с Яром. Тарус велел Бограду присматривать за хлопцем. Неровен час случится что… Темный клинок, плащ, рубины…

За три дня следы последней группы датов отклонились почти точно на юг. Зачем понадобилось им делиться, чтобы идти тремя группами в одном и том же направлении? Может, хотят разделить и людей Боромира? Какая группа несет Книги? И зачем, скажите на милость, было забираться так далеко к северу? Шли бы сразу на восток от пещер дулебских, и все тут. Так нет же… Тарус терялся в догадках.

Сухой восточный ветер застревал в пыльных кронах невысоких корявых деревьев. Небо словно выцвело: куда подевалась его бездонная голубизна? Стало оно белесым, жарким. Справа все явственней обозначалась река. Сначала малый ручей, после – речушка-озорнушка, а потом – могучий плавный поток, впитывающий в себя другие реки и ручьи. Лес редел, распадаясь на отдельные группы деревьев. Это значило лишь одно: приближались путники к печенежским землям. Все труднее отыскивались дрова для костра, меньше зверья попадалось навстречь, зато вдоволь лойдяне ели необычайно вкусной востроносой рыбы, черной и крупной, которой кишели местные воды. Славута легко добывал ее, насадив на костяной крючок длинных речных червей. Вечера выдавались все чаще тихие; легкий дымок костра столбом поднимался прямо вверх. Купава обычно возилась у костра, готовила снедь; Боромир, Тарус, Похил, Озарич, Вишена и Славута, выкупавшись, некоторое время блаженствовали на песке у воды, давая отдых натруженным ногам. Так же, вероятно, поступали и венеды, если шли недалеко от противоположного берега. Хотя, вряд ли. Свернули они раньше, чем приблизились к реке.

Утром поднимались рано, до света, и тотчас отправлялись в путь по свежим следам датов. Похоже на то, что северяне, непривычные к пешим переходам, все сильнее уставали и лойдяне их постепенно нагоняли. Впереди всегда шел Тарус, замыкал семерку обычно Боромир. Крохотное облачко пыли вздымалось до уровня колен при каждом шаге. Часто попадались крупные камни, рыжие, угловатые, шершавые. Вишена привык к гладким ледниковым валунам, серым и округлым; эти же непривычные глазу глыбы казались осколками чужих неведомых миров.

Погоня завела их далеко в чужие земли. Вишена слыхал когда-то об этой громадной Реке от венедов, сам же доселе ни разу ее не видел. И не слыхал, чтобы кто-нибудь из венедов переправлялся на левый печенежский берег. Смутное чувство вселилось в Пожарского: далеко родной край; скоро ли доведется его увидеть?

Река со слабым шелестом накатывала на песчаный берег ровные зеленоватые волны. Над путниками кружила пустельга, высматривая добычу; Тарус наблюдал за ней, прищурив глаз.

– Что не так, чародей? – не останавливаясь спросил Вишена.

Тарус, задрав голову, продолжал глядеть на небо. Стал и Вишена, и остальные. Подошли Боромир с дреговичем. Птица тем временем слетала к северу, туда, откуда пришли лойдяне, покружилась там и вернулась. Теперь парила точно над головами путников.

– Нешто так близко? – глухо молвил Боромир. Все его поняли: песиголовцы. Последние дни дым их костра был ясно заметен. Так же, как и дым костра датов.

Тарус вздохнул:

– Идем, други. Авось повезет…

Пыльные облачка вновь заплясали под ногами. Следы датов ясно виднелись на земле; шли те никуда не сворачивая, вдоль Реки.

Скоро берег стал возвышаться над водой, попадались небольшие скалы, порой обрывающиеся прямо в воду.

Скалу со знаком первым узрел Вишена.

– Эй! Глядите, други! Руны!

Тарус глянул: на гладком камне умелый резец вывел две древневаряжские руны. Гэнмар, руна судьбы, и Морк, верности и постоянства. Первая была перевернута. Внизу, под рунами, виднелась стрелка, указывающая влево, прочь от реки.

– На Яровом мече такие руны! – узнал Вишена. Как не узнать?

Тарус лишь головой качнул. Радоваться ли тому, что Яра с ними сейчас нет, печалиться ли, он еще не знал.

Следы датов сворачивали по стрелке.

– Поглядим! – решил Боромир и взялся за рукоять меча.

Пошли влево, настороженно зыркая по сторонам и старясь не шуметь. Даты тоже, видать, почуяли неладное, следы их изменились.

Узкая тропа, попетляв меж скал, привела в полого опускающееся ущелье. Неприступные стены вздымались с двух сторон, стиснув путников в узком рукаве.

Вскоре тропу перегородила зернистая красноватая глыба, испещренная надписями на многих языках. Ход огибал ее и справа, и слева.

Семеро путников замерли, всматриваясь в надписи. Были здесь и уже знакомые руны, и незнакомые руны, и южная вязь, и угловатые значки горцев-кочевников Шакташа, и понятные буквы ветхой глаголицы, складывающиеся в непонятные слова. Вишена не смог прочесть ни одного текста, остальные, видимо, тоже; потому все с надеждой воззрились на Таруса. А тот шарил взглядом по надписям, все чаще возвращаясь к центральному рисунку, изображавшему ларец со знакомым до странности знаком на крышке. Тот же знак венчал всю глыбу.