Клинки - Владимир Васильев

Одолеваемый тревожными думами Яр забылся тяжким глубоким сном. Вишена с Тарусом остались сидеть у костра.

– Бедняга хлопец… изведется ведь… – пробормотал Пожарский со вздохом.

– Ничего. Коли сейчас не сломается, после его уж ничем не согнешь, – ответствовал Тарус, подбрасывая хворосту в пламя, жадно набрасывающееся на пищу. – Молодчага он, Яр. Иному и перстня с рубином, вросшего в палец, хватило бы с лихвой. А наш-то? С нечистью дрался, не робел, головы не опускал. Орел, да и только. Неужто мечом черным его доймут? Не, Вишена, не та кость. Кремень, не хлопец!

– Перехвалишь, – поморщился Вишена, – будет.

Тарус умолк, снова подкармливая костер. Ветер вкрадчиво шуршал в кронах четверки сосен: «Шу-шу-шу…» Где-то вдали орали лягушки, выл, протяжно и тоскливо, не то волк-одиночка, не то престарелый вовкулак. Над поляной мелькали черными молниями летучие мыши, чертя меж звезд замысловатую сеть; изредка бесшумно проносилась крупная неясыть.

– Как думаешь, далеко ли те, с книгами? – спросил Вишена, задумчиво уставившись в огонь.

Чародей почти и не думал:

– Дня на два отстаем. Быстроногие они, черти, на север спешат, к морю. Поди их догони…

– Вдруг не догоним? А?

– Догоним, мыслю. Впереди болота сплошные, там они как пить дать задержатся. Ну, а я тропку одну знаю счастливую, полешуки мне о ней поведали. Главное, к морю поспеть вместе с утеклецами. Там, думаю, их ладьи ждут-не дождутся.

– А ежли они пехом?

– Тогда на запад свернут, вдоль побережья. Только и успевай! Но скорее – ладьи их дожидаются. Мореходы они, мореходами и останутся.

Вишена поскреб в затылке.

– А ежли – волками обернуться, а, чародей? Догоним вмиг, отобьем Книги – и деру!

– В зубах ты их потащишь, что ли? Умник! Как есть догонять надобно!

Вишена вздохнул печально. Вот она, магия. Когда помогает, а когда и мало от нее толку.

– Не серчай, Пожарский, придумаю что-нибудь. Чай, не впервой.

– Небось придумаешь… – согласился Вишена и усмехнулся. – Думай, голова, шапку куплю!

Тарус уселся на корточки, протянув ладони к огню – его излюбленная поза.

– Иди и ты досыпай, друже. Чего схватился посреди ночи? – сказал он.

– А ты как же? Не спишь?

– Я завтра отосплюсь, в походе…

Вишена только рукой махнул. Вот, мол, чародей-кудесник, вечно со своими штучками!

Разбудили его на рассвете. Лесные птахи затеяли обычный многоголосый звонкий концерт; ветерок за ночь улегся – спать, наверное.

– Вставай, Пожарский! Сейчас снимаемся!

Путники, зевая, готовились к дневному переходу. Купава успела сообразить какого-то бодрящего отвару, пустив деревянную чашу-долбленку по кругу. Звенело точило о металл – Славута ладил свою любимую пуще всего секиру.

Яр наутро выглядел повеселее, даром что в плащ все кутался. Ему как раз совали чашу с отваром:

– Держи братину, отрок!

Принял, отхлебнул и закашлялся.

– Ух-х! Горячий!

– Горячий, – передразнил Роксалан и хохотнул, – студи, дураче, под носом ветер!

Воины засмеялись; усмехнулся и Яр, подул в чашу, отхлебнул, и передал дальше.

Ярило-солнце скоро высушит росу на траве. Пора бы и в путь.

И вновь шаг за шагом, пронзая леса, перебираясь через реки, по следам неуловимых скороходов-северян. Где бегом, где помедленнее, взбираясь на пригорки и петляя по извилистым тропам. Впереди – следопыты, дока-Боград, да чикмы Пристень с Дементием. Здесь, здесь прошли даты! День, а то и все два назад. Живее, други, прибавим шагу! А солнце все клонится к макушкам сосен; уж и вечер опускается. В желудке урчит – страсть, ноги натруженные ноют, глаза слипаются… Который день спят все по четыре часа, не боле, летняя ночь с воробьиное крылышко, не успело стемнеть, уж и рассветает.

Вновь поляна, костер, спят наспех утолившие голод спутники, а у костра сидит на корточках Тарус-чародей, да Боромир-Непоседа рядышком на бревне пристроился.

– Слышь, чародей, что говорю, – завел беседу ватаг, – так, мыслю: завтра пройдем недалече от Рыдог. Что если свернуть? Коней добудем – в два счета северян достанем.

Тарус покачал головой, не соглашаясь:

– Нечисть в Рыдогах беснуется. Люди, кто цел, в Паги подались. Какие там кони?

– Да неужто все селения извели? Хутор Омута – еще ладно, но чтобы большое селение, не бывало такого!

– Много чего раньше не бывало, да теперь спасу нет. Меняются времена, друже. Меняются.

Боромир хлопнул ладонью по колену:

– Добро, пусть не в Рыдоги. В Чикмас можно, чуток севернее. В Пяшниц, иль в Ходинскую. Большие селения, коней точно дадут. А?

– Северяне-то больше лесом прут. Какие уж тут кони, говорю? Да и нельзя уходить со следа. Отыщем ли после?

Боромир поглядел недоверчиво:

– Уже ль мы не следопыты? Али незрячие?

На это Тарус лишь загадочно усмехнулся:

– Умен ты, Боромир-Непоседа, не спорю. Однако не мни себя умнее прочих. Почем знаешь, может и за нами кто идет? Песиголовцы, к примеру. Отвлечемся, время потеряем, а они след в сторону уведут и все. Где кого сыщешь? Или сами Книги отберут, поминай потом, как звали! Нет, покуда мы на хвосте у северян висим, никуда не сунемся. Себе дороже.

Задумался Непоседа над словами Таруса. Рядом храпели ратнички. Венеды, как у них водится, легли кругом, голова к голове, остальные – как придется.

Прав, пожалуй, чародей. Кто их песиголовцев знает? Да и крыланов тех лупоглазых с секирами вспомнить не лишне. Не даром же они появились-то у отряда на пути?

– Не шевелись, Боромир, – вдруг тихо сказал Тарус, не поднимая при этом головы.

Боромир напрягся, но внешне это ничуть не было заметно.

– Что такое?

– Позади тебя в кустах возится кто-то. Вроде бы, не зверь. Я глаза его видел, блеснули против костра.

Непоседа покосился на изумруды – светятся, правда слабо. Как на нечисть, только если она далеченько. Странно.

– Буди Вишену, он ближе всех. Спать, мол, ложишься, уразумел?

– Угу…

Боромир потянулся, очень натурально, и встал.

– Пойду, пожалуй, – сказал он погромче. Приблизился к Вишене и пихнул того в бок, став на колени.

– Тихо, Пожарский!

Вишена приоткрыл глаза: чего, мол?

– Позади меня кусты, кто-то там хоронится, изловить надобно. Готов?

Вишена нашарил меч.

– Готов!

– Нумо!

Словно две тугие пружины распрямились – Вишена опрометью кинулся влево от куста, Боромир вправо; Тарус же поспешил прямо на куст. Заняло все секунды две.

Никого в кустах не оказалось.

– Что за наваждение? – удивился Тарус. – Ясно же видел!

Из-за толстого дубового ствола бесшумно, словно бесплотная тень, вынырнула размытая темнотой полусогнутая фигура. Скользнула в самую чащу, в сторону от поляны.

– Вот он!

В мгновение ока чужака зажали с трех сторон; послышалось не то рычание, не то хрип и в дело пошли мечи. Фехтовал беглец круто, знай поспевай за ним, втроем едва справлялись. Подоспели вскоре Славута, Похил и кто-то из венедов, однако из лесу вынырнули еще двое с мечами.

– Песиголовцы! – сообразил наконец Тарус. – Не упустите их, други!

Вишене достался один из пришлых, в первый же момент разделавшийся с Дементием. Руку достал, тать!

Изумрудный меч замер в умелом хвате. Ну, поглядим на что ты годен!

Запела сталь, зарычал противник; истинно – пес, дело твое – рычать! Однако мечом умеет. Эк лихо отбивает да отводит удары! А ежли тебя снизу? Увернулся, гляди. А ногой? Ага, не сладко, собачья башка!

Вишена угодил песиголовцу точно по мохнатому уху и тот взвыл, от боли да от досады. Правильно учил отец – дерешься на мечах, руки-ноги тоже не забывай! Здорово помогает.

Бз-зиннь! Бз-зинь! Гец!

Кулаком между глаз! Хоть бы не куснул, зараза. С него станется. Сверху-сбоку, сверху-сбоку, лезвием. Успеваешь, песья морда? На тебе с вывертом!

Лязгнув, вражий меч улетел в кусты и песиголовец отступил, растопырив руки да прижав уши.

– Ага! Испужался, отродье? – Вишена убрал меч в ножны. – Ну, иди сюда! Поглядим, каков ты на кулаках!

Но песиголовец вдруг развернулся, вознамерившись юркнуть меж тесно стоящих стволов. Удирать навострился. Да не тут-то было!

Ловкая подсечка – и вражина ткнулся мордой своей собачьей в прелые листья.

– Что, не по нраву? – спросил Вишена с издевкой. – Будешь знать, как по ночам в кустах шастать да подкрадываться.

Песиголовец тем временем поднялся и бросился на Пожарского, зарычав еще громче и злее чем вначале. Рычал он, надо все же отметить, совсем иначе нежели собаки. Есть ведь разница между речью и песней?

Вишена согнул руки, отвел прямой удар, уклонился от бокового и умело, от души залепил противнику ногой по треуглой голове. Только ноги взбрыкнули! Гляди-ка, приподнимается! Живуч. На тебе еще!

Твердая ладонь угостила вражину промеж ушей, тот упал, на этот раз окончательно.

– Не убей его, Вишена. А то мы двоих сдуру уже зарубили, – сказал вдруг Тарус, хватая Пожарского за руку. – Поспрошаем, глядишь, чего и скажет.