Завораш (СИ) - Галиновский Александр

Поначалу он направился прочь из мёртвого квартала, но немного подумав, вернулся и подхватил с земли одну из накидок. Это оказалась накидка, принадлежавшая Иностранцу — когда Спитамен поднял её, по земле загрохотали металлические рамки. Одежду он накинул на плечи, а рамки отшвырнул прочь ударом ноги.

Одежда оказалась по-настоящему удобной и тёплой. Снизу она почти доставала до земли, полностью закрывая ноги. Голову он укрыл капюшоном. Как только лицо оказалось в тени капюшона, Спитамен понял, что без проблем может покинуть город. Куда он отправится не имело значения. Нужно было выбраться, а для этого предстояло пройти десятком улиц, встретиться со стражей у ворот и, возможно, объяснять, почему одинокий человек покидает безопасные стены города посреди ночи.

Однако накидка была скроена из хорошей материи, которую точно не смог позволить себе сбежавший от правосудия бродяга. Поэтому, скорее всего, в одних случаях на него никто просто не обратят внимания, а в других это внимание не будет столь уж пристальным. В конце концов, не будут солдаты приглядываться к каждому горожанину? Скорее уж, станут искать кого-то, кто соответствует описанию…

В своём новом одеянии Спитамен был похож на аристократа, возвращающегося с поздней гулянки и не жалеющего демонстрировать собственное лицо. Что ж, это был шанс в очередной раз преобразиться в Аристо. Кто знал, что спустя столько лет жалкого существования на улицах Завораша ему пригодится речь и манеры аристократа?

Спитамен улыбнулся такой иронии, шагая по улочкам давно мёртвого квартала.

РЕЦЕПТЫ ОТЧАЯНЬЯ

Покои принципала выгорели полностью, а вместе с ними — и целое крыло дворца. Что бы ни было в той бомбе, горело оно долгим негасимым пламенем. Тушить пожар пришлось солдатам, уцелевшим слугам, клирикам, а также самому Ноктавиданту, который наравне со всеми качал и подавал воду. Запертые на этаже рабы сгорели заживо. Впрочем, о рабах вспоминали в последнюю очередь.

Войдя в покои принципала, где все выгорело до черноты, Ноктавидант попытался отыскать хоть какие-то следы куратора. Взгляд его блуждал по обугленным стенам, по черному потолку, по мраморному полу, но натыкался лишь на обгоревшее дерево.

В какой-то момент он понял, что смотрит на металлический поддон и рассыпанные вокруг иглы. Металл, из которого они были изготовлены, почернел, но не обуглился и не оплавился, чего нельзя было сказать об остальном. Всё прочее в комнате находилось в разных стадиях разрушения. Там, где произошёл взрыв, выгорел даже камень. В этом месте образовалась воронка размером с колесо телеги и почти в ладонь глубиной. От мебели, свитков и книг не осталось ровным счётом ничего. Принципальское кресло превратилось в груду обугленных щепок. То же самое произошло и со столом. Интересно, подумал Ноктавидант, какой должна быть разрушительная сила огня, чтобы начисто спалить внушительных размеров стол? А кушетку? А книжный шкаф? Всё это исчезло, будто и не бывало.

Ноктавидант подошёл к окну и выглянул наружу. Тело принципала уже убрали. Двое солдат как раз поднимали раздавленного им солдата. В какой-то момент один из них не удержал его ноги, и обе закованные в стальные латы лодыжки мертвеца тяжело звякнули о камни.

Сам он так и не успел переодеться. Ряса, теперь во многих местах порванная, была насквозь пропитана кровью. Появись он в таком виде в любой другой день, и никто не признал бы в нем клирика, к которому прислушивается сам принципал. Впрочем, на себя не был похож и последний. Когда слуги поднимали его огромное тело, аристократическая плоть расползалась прямо у них в руках, словно в теле иерарха совсем не осталось костей. Кожа принципала приобрела странный фиолетовый оттенок, и больше напоминала кожуру сливы. Один из слуг, потянувший за принципальскую руку с большим рвением, чем остальные, с криком отпрянул, утверждая, что тело перед ним «вывернуто наизнанку». В итоге принципала подняли и переложили на носилки.

Ноктавидант отвернулся от окна, борясь с желанием немедленно покинуть пропахшие гарью покои. Он все ещё надеялся что-то обнаружить, хоть какую-то зацепку, чего ему никак не удавалось. Принципал мёртв, оракул мёртв, мертвы даже те, кто посылал сообщения от одного к другому. Половина дворца выгорела, другая напоминала поле боя. Однако ничто не вызывало в нем большую бурю гнева, чем собственная наивность. Как он мог это допустить? Было бы глупостью предположить, что в его силах было остановить куратора, однако он мог бы хотя бы заподозрить неладное. Наверняка оракул смеялся бы до слез, потрясая цепями.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Проклятье!

— Прошу прощения.

Ноктавидант так увлёкся собственными мыслями, что не сразу понял, что в комнате он не один. Разглядеть незнакомца оказалось непросто: с головы до ног он был одет во все черное и почти сливался с чернотой дверного проёма.

На какое-то мгновение Ноктавиданту показалось, что перед ним куратор. Кровь прилила к голове, кулаки сами собой сжались… Однако этот человек был гораздо меньше ростом и отличался телосложением. Почему-то Ноктавидант был уверен, что, если смотреть под определённым углом, человек покажется плоским как лист бумаги.

Не дожидаясь приглашения, пришелец шагнул в комнату.

И вновь в сознании Ноктавиданта всплыло воспоминание: точно также из тьмы появился куратор, а затем начинало твориться нечто невероятное… Странное дело, но он до сих пор ощущал шероховатость щепок под пальцами и запах льющейся сверху крови. Хотя, вполне возможно, это был запах его собственной крови, щедро пропитавшей рясу.

Тем временем человек сделал ещё шаг. Наконец Ноктавидант смог рассмотреть его. Внешность у него была ничем не примечательная, даже заурядная, и клирик подумал, что спустя некоторое время вряд ли вспомнит лицо незнакомца.

Словно уловив ход его мыслей, незнакомец улыбнулся. Эта улыбка не понравилась Ноктавиданту.

Незнакомец прогулялся по комнате, дотрагиваясь затянутой в черную перчатку рукой стены, пока не добрался до подоконника. Ноктавидант с опозданием осознал, что стоит в том же самом месте, что и при встрече с куратором. Помнится, тогда он поостерегся и отступил от окна… Теперь он этого не сделал.

Тем временем незнакомец запустил руку в свои одеяния, после чего достал крохотный медальон на цепочке. По сути, это был даже не медальон, а плоское стекло или тонкий срез драгоценного камня в обрамлении кружочка простого металла. Никаких надписей или рисунков ни на стекле, ни на металле не было, и все же Ноктавидант узнал символ. Тайная служба. Теперь многое становилось понятно. В том числе это объясняло и присутствие во дворце чужака. Медальон открывал множество дверей, в том числе, подумал клирик, и те, которые были закрыты от него самого.

Медальон вновь исчез в складках одеяния незнакомца.

— Манзагеррашу Дагал, — представился незнакомец.

Имя было ему незнакомо.

— Чем могу быть полезен? — спросил клирик.

Прозвучало это не очень дружелюбно, и наверняка Дагал заметил холодок в его голосе.

— О, можете, — сказал он.

Хватит на сегодня игр. Ноктавидант подумал, что ему следовало бы привести себя в порядок, успокоиться, а затем заново обдумать все произошедшее.

— Не надо относиться к нам свысока, — сказал Дагал. — Номарх всегда был доволен нашей службой. И сегодня не исключение.

Ноктавидант пожал плечами. Отношения номоуправителя со своими подчинёнными его мало интересовали.

— Дворец принадлежит принципалу, номарх здесь не властен.

Как и над любым представителем духовенства, хотелось добавить ему.

Дагал развёл руками, затем сложил их на груди в жесте смирения. Это должно было выглядеть глупо и притворно, но — странное дело — не казалось таковым. Последнее доказывало лишь то, что перед ним действительно хороший актёр. Как будто единственное, что ему сейчас было нужно — это очередная порция лжи.

— Но принципала сейчас здесь нет. И новый вряд ли появится в ближайшее время, раз уж прежний решил… устраниться. Будет разбирательство. А в таких делах решающее слово — за номархом.