Тимбервольф - Дмитрий Владиславович Федоров

меня в щеку. Я, еще не до конца проснувшись, привстала на локтях, но он остановил меня, лишь на прощание махнув рукой. Незакрытая за ним входная накидка палатки еще трепыхалась, а я уже затосковала по несимпатичному, но дьявольски притягательному парню, во взгляде которого хотелось утонуть, голос которого завораживал, заставляя забыть о времени. И тут мне стало страшно. Впервые на этой войне стало страшно до одури, страшно до дрожи в ногах. И не понятна была природа этого, не иначе как потустороннего, страха. Вот что пугало по-настоящему. Не знаю, чего я страшилась больше, что уже никогда не увижу Танели или наоборот, что увижу его снова. Бред какой-то. Туман в душе и бардак в голове. Неспособность понять свои чувства, бессилие перед неожиданно острыми эмоциями раздражали и злили. Не знаю, долго ли я еще крутилась в кровати, смяв простыни и взбив до полной невесомости подушку, пока под тяжестью переживаний и невеселых мыслей я всё же провалилась в сон. Усталость, накопленная неделями каторжного труда и постоянного недосыпа, словно гранитной плитой придавила меня к кровати. Сколько раз потом я кляла себя за это. За то, что не смогла справиться с усталостью. За то, что отпустила Танели, так и не попрощавшись с ним. За то, что не успела сказать ему, как он мне дорог. Но так распорядилась судьба. Больше мы уже никогда не были вместе. Наверное, он так и не смог простить меня. Как изменилась бы наша жизнь, не провались я тогда в тяжелое забытие? Не знаю даже. Может, и к лучшему, что обстоятельства сложились именно так, а никак иначе. Да и ненавижу я прощания.

Во сне я звала Танели, заблудившись в лесу с высокими соснами, закрывающими кронами темное небо. В то время, как я потерянная блуждала между одинаково нескончаемыми стволами деревьев, Танели лежал на пустынном бархане, накрытый камуфлированным балахоном. Сжимая бинокль с целеуказателем, локтем чувствуя своего наблюдателя, ожидая появление цели. Он уже ясно видел просыпающийся поселок, с пробегавшими по маленьким улочкам худыми, облезлыми собаками. Он ждал лишь того мгновения, ради которого и стал снайпером, четко представляя себе, как наведет прицел на араба с фотографии, навсегда запечатленной в голове, и положит сухой палец на курок. Не знал он только одного, что всё пойдет не так, как он себе представлял. Что не придется сегодня ему никого убить. И что цель – не араб с фотографии, а он сам.

Из трясины серого, пугающего своей безысходностью, сна, меня вырвал знакомый голос. Открыв глаза, я увидела адъютанта полковника, трясшего меня за плечо.

– Госпожа майор, – вид у него был виноватый и встревоженный, – извините, вы не отзывались, пришлось войти. Полковник вас вызывает, срочно.

– Сколько времени, лейтенант? – спросила я, протирая заспанные глаза.

– Начало четвертого.

– Черт, – я резко распрямилась в кровати, открыв все свои прелести, – группа ушла? – запальчиво спросила я, сама уже зная ответ.

– Да, – непонимающе ответил растерянный и смущенный адъютант, – уже два часа назад. Полковник приказал не беспокоить вас. Он сам проинструктировал группу.

Я громко, не выбирая выражений, выругалась, доложив адъютанту, где видела я их легион, самого адъютанта, полковника, с их накрахмаленными кепи. Адъютант густо покраснел и, подождав, пока я выдохнусь, продолжил:

– Ночью в лагерь пробрался перебежчик, араб. Полковник сейчас его допрашивает. Он хочет, чтобы и вы присутствовали.

– Что за перебежчик? – спросила я.

– Переводчик Адиля. Просит, чтобы его семью срочно переправили на Большую землю.

– С чего бы это? – угрюмо просила я.

– Утром начнутся переговоры о наступлении. Он боится, что от их селения камня на камне не останется, – внутри меня всё сжалось от нехорошего предчувствия. Неужели всё же командование решило окончательно сдать африканские позиции. Эта мысль крутилась в голове, ошарашивая своей простотой и безжалостной ясностью. Если так, то у меня к перебежчику будет только один вопрос. И ответ на него я, если потребуется, выбью и силой, плюнув на все приличия и этические нормы.

– И еще, госпожа майор, – адъютант запнулся, боясь произнести еще хоть слово.

– Что? – похолодела я, видя, как адъютант прячет взгляд, почувствовав неладное.

– Он сбивчиво объяснил, не всё понятно было. Но вроде как нашу снайперскую группу ждут. Информация просочилась, и Адиль принял меры. В общем, – выдохнул он, – Танели ждет засада.

Не знаю, что увидел на моем лице лейтенант, но судя по тому, как он побледнел, вид у меня был еще тот.

– Я подожду на выходе, – торопливо сказал он, – через час рассвет, госпожа майор.

Я, еле сдерживаясь, лишь махнула рукой, и адъютант, коротко козырнув, ретировался из палатки. Поджав под себя обнаженные ноги, я развернулась на кровати, дотянувшись до планшета.

«В хорошем же я виде предстала перед ним, – подумала я о молодом адъютанте. Почти голая, растрепанная, да еще и позволила себе сорваться на крик. Что обо мне подумают. Истеричка – не иначе. Да о чём это я, господи, нужно же что-то делать», – лихорадочно думала я, наконец, начав понимать, что может произойти непоправимое. К горлу подкатывал комок, а паника постепенно заволакивала разум. Я выдохнула и покрутила головой, пытаясь сориентироваться в расплывающемся пространстве, отключить эмоции, успокоиться и собраться с мыслями. Карты местности с нанесенными рубежами обороны я разложила перед собой, пытаясь сконцентрироваться на задании, почему-то краем глаза наблюдая за мухой, ползущей по потолку палатки. Тело еще помнило прикосновения теплых ладоней Танели, предательски сковывая движения, а мозг напрочь отказывался работать. В сердцах я скинула карты с кровати, и принялась кусать ногти. Дурацкая привычка, помогавшая сосредоточиться и восстановить самообладание. В верхнем углу палатки громко зажужжала муха, отозвавшись в голове знакомым зудом. Я задумчиво следила за ее тщетными попытками выбраться из паутины, а в голове уже формировалась идея, от неожиданности и смелости которой перехватило дыхание. Перевернувшись одним движением через кровать, я перебрала взглядом разбросанные по грязному полу карты, в поисках той самой, с полукруглым чайным пятном. И, увидев знакомое пятнышко, я приняла решение, изменившее мою дальнейшую судьбу. Бывают в жизни такие моменты, когда один маленький шажок в сторону от уготовленной нам стези переворачивает вверх тормашками все спланированные и заранее обговоренные где-то наверху события. Так и случилось тогда. Кусочки мозаики сложились в единую, стройную картину.

Круто развернувшись на каблуках, поправляя наскоро наброшенную форму, я бросилась в штаб бригады, огибая в темноте палатки с приглушенным светом. В голове на ходу созрел план, безумный по своей задумке, но в тот момент казавшийся единственно верным. Точно я знала только одно. Я вытащу Танели из