Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И вы не боитесь?
— На обоз волки не нападут. Вот ежели когда на одну подводу, то бросятся… Потому, соколик, нет чичас на них у меня страха… Волк-то он не так страшен, как худой человек в волчьей шкуре…
Город вдалеке был виден с холма россыпями мелких огоньков. Вдруг в ночной тишине раздался глухой взрыв. Казалось, что сюда доносится последний раскат грома, хорошо слышимый в безлесом зимнем поле. Фаткулу представилось, как взлетела в черное небо огненная кошка Карлуша.
— Ты почто это, соколик, съежился, опять испугался чегой-то?.. Бабахнуло крепенько, видать, на нефтевышке стряслось неладное иль в каком другом месте беда… Да не трясись ты, не дрожи, тебе до того дело малое, айда-ка засыпай…
Но сна у Фаткула не было на всю оставшуюся дорогу.
В дождь спать хочется
1В дождь спать хочется.
Плывут за окном холодные и синие тучи, затянув небо до горизонта. Няня Нюся негромко говорит:
— Ранний дождь до обеда…
А он льет весь день и не перестает.
— …Поздний на всю ночь.
Дожди идут сутками, а то заладят на всю неделю и давай поливать. Земля напилась и насытилась вволю, выше всякого предела. Больше в нее не входит, вода прет изнутри, и деваться ей некуда, расползается в лужи, протоки. Окна захлебываются, плачут.
Настроение по погоде, нос на улицу высовывать не хочется. В комнате тускло и мрачно, хоть лампу зажигай. Но керосин няня Нюся бережет. Она сидит ближе к окну, чтоб было виднее, и опять вяжет, распустив старые шерстяные носки и рваные варежки. Иногда покупает грубую овечью шерсть, сама делает пряжу. Тонкие длинные спицы в ее руках напоминают две шпаги на дуэли, которые ловко сражаются друг с дружкой. Няня Нюся еще не старенькая, но волосы у нее седые и на лице много тонких морщин.
— Павел, я тебе свитерок к школе свяжу…
Недалеко осень, скоро в школу.
Хорошо бы продлить каникулы, когда не надо рано вставать и протирать глаза, чтобы разглядеть, какая на дворе погода. Хуже нет натягивать непослушные чулки и торопиться, потом мыться по заморозку холодной водой, обжигающей лицо и руки.
Чуть свет хватаешь сумку, хлопаешь дверью и только на улице окончательно просыпаешься. Бредешь по протоптанной дорожке, обходишь дома и думаешь, что не мешало бы еще немного поспать и ничего пока не видеть, кроме снов.
До школы еще целый месяц, и сегодня можно с удовольствием полежать спокойно. От мороси на улице постель кажется влажной, но в ней тепло, и Павлу вылезать неохота.
Руки у няни Нюси беспокойные, без дела не могут. Ни рукам, ни спицам она покоя не дает, словно мысли свои перебирает и перебрать до конца не может. На плите шипят и жарятся оладьи. Няня Нюся часто их стряпает, замешивая на отрубях с травой или из картошки с морковкой. Они всякий раз получаются ароматными и вкусными. Сковороду няня Нюся протирает тряпочкой, осторожно обмакивая ее в ложку с подсолнечным маслом. В комнате стоит такой запах, что им одним насытиться можно. Няня Нюся ловко сбрасывает оладьи в тарелку и еще горяченькие ставит на стол. Тут уж никак не удержаться. Павел выскочит из постели, набросит кое-как рубаху на плечи и к столу. Няня Нюся довольна, ей бы только угодить и накормить.
В кармане курточки лежит плоский и остренький ножик. Павел достает его и начинает колдовать, каждую оладью на четыре частички режет, с каждым кусочком по чашке чаю выпьет. Няня Нюся смеется:
— Чудак ты, Павел, будто больше нарежешь, так больше и съешь?
Она не злая, голоса не повысит, лишь посмеется когда, но чаще промолчит. К ножичкам она относится с опаской и недоверием. У Павла их восемь, но ни одним она не пользовалась на кухне, обходилась лишь столовым. Ножички самых разных размеров Павел наделал сам, детдомовцы научили. Они торговали самодельными ножичками на базаре. В магазинах давно ножей не было, с самого начала войны исчезли. Перво-наперво надо гвоздь потолще и подлиннее найти. Детдомовцы выдирали их из тарных ящиков, дровяников и заборов. Павел выпросил несколько штук у старого плотника, который чинил крыши в околотке или заколачивал окна фанерой, где были разбиты стекла в домах. Недалеко проходила железнодорожная одноколейка. Паровозик, прозванный «кукушкой», таскал за собой по нескольку крытых вагонов от станции до элеватора и обратно. Не один раз за день прокукует, раздувая пары, похожие на белые пышные усы. Голос у «кукушки» тонкий, писклявый, слышно далеко, успевай только до колейки добежать. Положил на рельсы гвозди, а сам в кювет спрятался. Сиди и жди, пока «кукушка» проедет. Она толкает перед собой груженые вагоны, от тяжести рельсы на стыках прогибаются. Отстукали последние колеса, и «кукушка» потащила вагоны дальше к элеватору. Три раза «кукушка» прокатит вагоны по гвоздям — глядишь, в руках уже держишь заготовку. Бери какой ни на есть осколок красного кирпича вместо брусочка и затачивай лезвие. Руки и пальцы устают, занемеют в судороге, потом долго отходят. Блеск-глянец навел, и острый ножичек стал похож на бритву. Деревянную рукоятку не просто приспособить и насадить, быстрее сплести из разноцветной проволоки, удобнее в ладошке держать. Срежешь осторожно волосок — значит, острие готово, даже бриться можно, нонет бороды. Из старых рваных ботинок, что валялись в кладовке, Павел сшил двое ножен. Теперь карманы не худились и кончик лезвия не впивался в ногу. Два ножичка всегда брал с собой, носил в кармане, остальные прятал в ящик кухонного стола.
— Смотри, Павел, чтобы беды какой не произошло, — предупреждала няня Нюся.
Она напрасно беспокоится, Павел пальцем никого не тронет. Сам первый всего боится. Если где какая драка, лучше ему отойти и не ввязываться.
Раньше папа с мамой учили и наставляли, что нужно в любой момент уметь постоять за себя, бороться. Но тогда было другое время и другая жизнь. Иной раз Павлу казалось, что когда навстречу идет человек с противной мордой, то обязательно ударит по лицу, ни за что ни про что, а по своей прихоти. Но человек проходит мимо, и оказывается, что сторониться и обходить его вовсе не надо было.
Страх, наверное, хуже всякой болезни. Разбил кто нос, Павел смотреть боится, отворачивается, глаза плотно закрывает. От вида крови тошнит, голова кружится. Со стороны боль кажется сильнее, чем на самом деле.
До сих пор помнится то тревожное время, когда по булыжным мостовым гулко топали тяжелые каблуки множества сапог. Оглушительный шаг их давил и расплющивал души людей. Давно не видел он тех марширующих сапог и мундиров с фашистской свастикой, а страх до сих пор не проходит и вряд ли когда пройдет. Здесь, в Советском Союзе, совсем все по-иному, Павел на себе испытал.
Окружающие относились к нему с вниманием и заботливостью. Уличные мальчишки редко придирались, не обижали, некоторые брали под свою защиту.
— Ты иностранца не трожь, — говорил один другому. — Хоть он и чужак, но свой. Пусть он не нашенский, а все равно наш…
Завести бы дружка смелого и с сильными кулаками, но пока такого Павел еще не встретил. Мальчишки редко звали его в свои компании. Им бы только ватагой носиться по улицам, затевать свои шумные игры и бурные драки. Поэтому от них Павел держался подальше. Куда лучше бродить одному. Уйти к Тоболу, где по берегам растут кусты и деревья. Там спрятаться в густом ивняке и смотреть на воду или плести корзины из гибкой ветлы. Никто не видит, никто не привязывается, не отнимет ножичек, не сломает корзинку. Смотри на воду, слушай голос переката да крики птиц, и больше вроде бы ничего не надо. Далеко в камышах перекликаются лодочники. На середине реки пыхтит пароходик и гудит, приближаясь к пристани. На пристань и на станцию няня Нюся ходить запретила:
— Там сутками обитают всякие беспризорники и хулиганы. С ними связываться, Павлуша, опасно, добру не научат…
Иногда он играл с соседской девочкой, которую все звали Алкой. Полное ее имя Альбертина. А ее сестру звали еще длиннее — Электростанцией. Алка верховодила и командовала Павлом, как хотела. Она часто заставляла его играть с ней в куклы и магазин. Но ему интересней было, когда они рисовали друг друга и от души смеялись над рисунками. Алка надоедала своими выдумками. Тогда Павел готов был от нее бежать и прятаться. Она вдруг требовала, чтобы он поцеловал ее ухо. Откидывала волосы, подставляла мочку и говорила:
— Ну чего ты, не умеешь, что ли?
— Нет, не умею.
— Тебя что, никто не целовал, что ли? — смеялась она.
— Нет, не целовал.
— А меня мама перед сном обязательно целует.
— То мама, а то я.
— Какая разница, — сердится Алка.
Тихоня Павел терялся, краснел и неловко прижимался губами к ее уху. Она закрывала глаза и сидела не шевелясь, словно боялась его спугнуть. Потом шепотом говорила:
- Строки, написанные кровью - Григорий Люшнин - О войне
- Присутствие духа - Марк Бременер - О войне
- Присутствие духа - Макс Соломонович Бременер - Детская проза / О войне
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести - Виктор Московкин - О войне
- Записки подростка военного времени - Дима Сидоров - О войне
- «Я ходил за линию фронта». Откровения войсковых разведчиков - Артем Драбкин - О войне
- Обмани смерть - Равиль Бикбаев - О войне
- Мы еще встретимся - Аркадий Минчковский - О войне
- Моя вина - Сигурд Хёль - О войне