Сломанная тень - Валерий Введенский

– Что это?

– Подмалевок, набросок к картине. Правда, мой племянник гений? Вот, хотела похвастаться, – в голосе генеральши за фальшивой гордостью сквозило неподдельное злорадство. – Глядите, как ловко он изобразил себя, сразу и не узнаешь.

Лаевская ткнула пальцем в сломанную тень Зевса.

– Убью! – тихо произнес князь.

– Кого, Арсений Кириллович? – игриво откликнулась Софья Лукинична. – Не меня, надеюсь?

– Обоих убью! – князь, сжав кулаки, шагнул к холсту.

– Не трогайте шедевр! – Лаевская загородила дорогу. Князь, налетев на Софью Лукиничну, уткнулся носом в теплую грудь и неожиданно разрыдался.

– За что? Почему?

– Неблагодарная тварь! – поддакнула Лаевская.

Князь всегда кривился, когда слышал, как грешники осуждают других грешников, но сейчас сочувствию обрадовался.

– Что мне делать, Софья Лукинична? Как жить дальше?

– Что делать, что делать…

«Не князь, а мямля какая-то. За женой смотреть!» – чуть не сорвалось у Софьи Лукиничны.

– Не знаю, что и посоветовать… – затянула издалека Лаевская.

– Я знаю, что делать! Я мужчина и дворянин, черт побери! Я вызову его на дуэль!

– Что? – Софья Лукинична этот вариант совершенно упустила из виду. Еще чего не хватало! А вдруг попортит племянника? Один такой рогоносец взял да и прострелил сопернику причинное место! – Не стоит этого делать, Арсений Кириллович, дорогой! У вас руки дрожат, а Тучин отлично стреляет! По дороге в Петербург уложил какого-то поляка. Просто так, из-за карточной ссоры.

– И ему сошло с рук?

– Конечно! У него масса покровителей!

Князь зарычал.

– Мой вам добрый совет, не связывайтесь! Увезите лучше княгиню в поместье, живите там круглый год в тишине и спокойствии.

– Знаете, я и сам об этом думал.

– Вы в карете приехали?

– Да.

– Даже не распрягайте! Сажайте свою благоверную – и скачите во весь дух!

– Да, да! Вы правы! – закивал Дашкин.

– Давайте я вас провожу!

Дашкин хоть и медленно, но все-таки соображал:

– А как же письмо?

– Какое письмо?

– Письмо! Письмо! – заладил Дашкин. – Мне нужно письмо.

– Хорошо, я вам напишу.

– Марфуша…

– Зачем вам эта дура? Если про будущее узнать хотите, погадайте у майорши, у которой комнату сняли.

– Откуда вы знаете?

– Я про вас все знаю! И про будущее ваше расскажу. Пойдемте, пойдемте…

Лаевская подхватила опешившего князя под руку и потащила в коридор.

Марфуша достала из ридикюля ключи, Тоннер поднес свечу к замкам.

– Перевешены! – вскрикнула она. Ключи жалобно звякнули в задрожавшей руке.

– Простите? – не понял Тоннер.

– Не на своих местах! – без всяких прибауток пояснила Марфуша, ткнув поочередно ключом в два самых больших замка. Подобные Тоннер видел лишь раз, на таможенном складе.

– А остальные? – поинтересовался Илья Андреевич.

– Остальные правильно висят! – Марфуше от волнения не удавалось попасть ключом в прорезь верхнего замка.

– Давайте я!

Замки давно не смазывались, пришлось с ними повозиться. Как только Тоннер распахнул дверь, блаженная кинулась внутрь. Илья Андреевич шагнул за ней. Свеча осветила беспорядок: кровать не застелена, на столе крошки, на полу валяются тряпки и нитки.

– Вас ограбили? – предположил Тоннер.

– Не знаю!

– Но здесь беспорядок…

– Так и было. Натура у меня такая…

Тоннер пожал плечами. Из какого она, интересно, сословия? Крестьянка? Нет! Руки у нее, как у того калики, белые, трудом не испорченные. Купчиха? Да они таких слов, как «натура», сроду не слыхивали. Дворянка? Мещанка? Надо подумать!

Марфуша тем временем достала из-под подушки валик и внимательно оглядела швы. Слава богу, все в порядке.

– Нет! Не ограбили! Все на месте!

– Но ведь замки перевешены! Вы сами сказали!

– Замки? – блаженная задумалась. – Я, видно, сама их перепутала, когда комнату закрывала.

Тоннеру почудился скрип половицы. Он сделал Марфуше знак, чтобы та замолчала, и выскочил на лестницу. Свеча горела тускло, в двух шагах ничего не было видно.

– Кто там? – крикнула Марфуша.

– Вроде никого. Послышалось!

Вернувшись в комнату, Тоннер увидел, что Марфуша сунула валик обратно под подушку, сидит на кровати и улыбается.

– Мы с вами за просвирками собирались, – напомнил Тоннер.

Блаженная наморщила лоб:

– Не найдем, темно во дворе!

– Лампу возьмем. – Тоннер взял со стола масляную лампу, зажег ее свечой и двинулся к выходу. – Пошли!

Марфуша задумалась.

– Идете или нет?

Оставаться одной было страшно. Марфуша приняла соломоново решение – вытащила валик и прижала к груди.

– Заночую у дуры-матушки. Лягу на пол, положу под голову, – пояснила она, кивнув на валик.

Они заперли дверь на все замки и спустились по вонючей лестнице на первый этаж. Приказания в доме исполнялись медленно, массивная дверь на скрипучих петлях была все еще открыта.

Выйдя во двор, Тоннер сразу позавидовал Марфуше: ей в клоке было не так холодно, как ему во фраке.

– Где, говорите, напали на вас?

– У кустов!

Марфуша повела Илью Андреевича мимо каретных сараев и конюшни к калитке. Там действительно росли чахлые кусты, возле которых после долгих поисков был найден сверток. Развернув влажную бумагу, Тоннер обнаружил, что и просвирки намокли. Илья Андреевич выругался, забросил их подальше и заторопился обратно – он совсем замерз. Марфуша еле за ним поспевала.

Однако дверь черного хода оказалась закрыта; как Тоннер ни стучал и ни кричал, она не отворилась. Пришлось вернуться к калитке, дойти до переулка, упиравшегося в Фонтанку, спуститься к речке, а потом по набережной трусить к парадному входу.

Швейцар очень удивился, завидев мужчину во фраке, но, узнав в его спутнице Марфушу, кинулся ей навстречу. Блаженная испугалась и спряталась за спину Тоннера. Что сегодня за день, все на нее бросаются!

– Благослови, матушка! – и швейцар плюхнулся на колени.

Признав Филиппа Остаповича, Марфуша успокоилась и быстро его перекрестила.

– Скажи, не случилось ли что с Пантелейкой? – спросил швейцар.

Блаженная наморщила лоб.

– Чаи пьет, баранки гнет, сахарком закусывает.

– Где?

– У людей хороших, собой пригожих! – торопливо проговорила Марфуша – она тоже успела изрядно продрогнуть.

– Верно, у меня дома сидит, меня дожидается, а Данила с Катей его потчуют, – предположил Тоннер.

– Кто это – Данила с Катей? – строго спросил Филипп Остапович.

– Мои слуги!

Князь Дашкин до прихожей доплелся с превеликим трудом – к физическим мукам добавились душевные. Но, увидев ненавистного врага, он преобразился, словно старая цепная собака: глаза налились кровью, члены распрямились, голос обрел прежнюю мощь.

– Попалась, сука! – он бросился к Марфуше. – Отдавай письмо!

Юродивая вцепилась в свой валик, от испуга не в силах даже пищать. Князь принялся ее бесцеремонно ощупывать, а затем вырвал ридикюль и начал в нем рыться. Филипп Остапович, вошедший в дом последним, увидев такое, сразу оттолкнул оторопевшего Тоннера, подскочил к князю, схватил его за шкирку, поднял, как пушинку, и неминуемо бы шмякнул об пол, но в брыкающегося Арсения Кирилловича вцепился Илья Андреевич:

– Это князь Дашкин! Отпустите его!

– Отойди! – швейцар кинул на Тоннера безумный взгляд.

– Это князь Дашкин! – заорал Илья Андреевич. – Поставьте его на пол. Он ранен.

На виске Арсения Кирилловича красовался огромный синяк. От резкого рывка князя замутило, он прикрывал рот рукой.

– Что случилось? – раздался голос с лестницы. Андрей Артемьевич с Ольгой прервали очередное сражение ради ужина, но никого в столовой не нашли.

– Его сиятельство князь Дашкин! – доложила Софья Лукинична, которую Тоннер и не заметил в суматохе.

– Добрый день, сударыня! – кивнул он.

– Ах, это снова вы? Я рада! – Софья Лукинична протянула Тоннеру руку для поцелуя.

– Приветствую вас, Арсений Кириллович! – помахал рукой Лаевский. – Филипп Остапович! Отпустите его сиятельство, прошу вас!

Швейцар нехотя повиновался. Отпущенный Дашкин постоял секунду, потом согнулся и упал на четвереньки. Его вывернуло на пол светло-желтой слизью.

Андрей Артемьевич, поддерживаемый Ольгой, спускался по лестнице.

– У князя потрясение мозга, – быстро определил Тоннер, заглянув в зрачки Дашкина и внимательно осмотрев синяк.

– А вы, собственно, кто? – спросил забывчивый Андрей Артемьевич.

– Доктор! Илья Андреевич! Он вчера у нас ужинал, – напомнила Ольга.

– Ах да! Добрый вечер! Богатым будете! Не признал-с! Как поживаете?

– Спасибо, господин генерал, отлично. А князю надо немедля в постель!

– Куда бы его положить, Оленька? – растерялся Лаевский.

– Домой… – высказал свою волю князь.

– Он недалеко живет, – вспомнил Тоннер, – довезем. Только вот на чем? Эй, как вас там…

– Филипп Остапович!