Сломанная тень - Валерий Введенский

– Будем твоего товарища искать!

– А чего его искать? – удивился извозчик. – Вон мой товарищ, хвостом крутит!

– А ты, я смотрю, балагур! – хотя катались четвертый час, Денис только теперь удосужился разглядеть немолодого мужичка в длинном армяке, подпоясанном желтым кушаком. Шапка его, согласно правилам, когда-то тоже была желтой, но от питерской пыли и сырости давно стала серо-бурой.

– А нам без балагурства, сударь-барин, нельзя. Иной раз, кроме шутки, и согреться нечем…

– Ты номер извозчика, за которым ехали, случаем не запомнил?

Возница пристально посмотрел на Угарова, шмыгнул носом и утерся рукавицей:

– Нам, сударь-барин, это ни к чему.

Но по его глазам Денис понял: запомнил.

– Надо вспомнить, я из полиции, – соврал Угаров. – Дело государственной важности.

– Из полиции? – недоверчиво покачал головой извозчик. – А что ж города не знаете?

Угаров покраснел и опустил глаза. Как бы выкрутиться?

– А я из Москвы прислан, в помощь! Так запомнил номер?

– Не, ваше бродие. Я и циферок-то не знаю. Мое дело «тпру» кричать да кнутом хлестать.

Угаров достал из кармана листок бумаги, послюнил карандаш и спросил строгим голосом:

– Фамилия, имя, где живешь?

– Иванов, а звать Клим. Живу в Каретной части на Каретной улице, в собственном доме. А зачем записываете? – заволновался извозчик.

– Как зачем? Я же тебе толкую: дело государственной важности. Знаешь, кого мы подобрали? Камергера и тайного советника его величества князя Арсения Кирилловича Дашкина.

– Тайного советника его величества? – Клим стянул потерявшую цвет шапку и перекрестился на окна князя.

– А раз ты такой забывчивый, придется прийти тебе завтра на Большую Морскую. Учиним допрос, как полагается, живо все вспомнишь!

– Не вспомню, ваше высокоблагородие, – извозчик сложил молитвенно руки и заискивающе посмотрел на Угарова. Чересчур, конечно, молод он для полицейского, бороду только начал брить, а вдруг не врет? Глаза-то умные, цепкие. – Не вспомню!

– Вспомнишь, вспомнишь, – Денис многозначительно постучал тростью о ладонь. – В пыточной все вспомнишь!

– Клянусь! Зачем мне номер? Я тут третий десяток пылю, – заныл Клим, – всех-всех и так знаю. И погонял[39], и биржевых[40], и даже зимников[41].

– А наш приятель из каких?

– Из лихачей. Парамоном звать, а кличка Тыща[42].

– В карты играть любит? – догадался Угаров.

– Каждый божий день!

– Где живет?

– А где фатера[43] его, не знаю! – развел руками Клим. – Говорю же, из лихачей, я им не товарищ.

– Где ж мне его искать? – расстроился Денис.

– На Разъезжей в кабаках, где ж еще? Коли при деньгах, значит, где-нибудь играет. А он знамо при деньгах, задаром советников в грязь не кидают!

– Ну что ж, тогда поехали на Разъезжую, пройдемся по кабакам. Если покажешь Тыщу, так и быть, отменю завтрашний допрос.

– Смилуйтесь, ваше высокоблагородие! – бухнулся на колени Клим. – Если лихачи дознаются, что я на их товарища полицию навел, – несдобровать мне! Да вы и сами его узнаете. На правой щеке у Парамона родинка торчит. Большая такая, с ягоду!

Кабинет, где князь велел себе постелить, тускло освещался одинокой свечой в бронзовом подсвечнике (верхний свет резал Дашкину глаза), поэтому Петруху, неслышно отворившего дверь, Арсений Кириллович разглядел не сразу. Сначала учуял запах:

– Опять наклюкался?

– Так ведь мороз, – простучал зубами камердинер.

– Где шлялся?

– Где велели! Побирался Христа ради…

– Каков результат?

– С утра, не в пример вчерашнему, хорошо подавали, а потом Марфуша из дома уехала – и как отрезало.

– Болван! – Князь запустил в камердинера подушкой. – Даму в вуали видел?

– Видел, ваше сиятельство!

Дашкин, справившись с тошнотой, сел:

– Лицо видел? Кто такая, выяснил?

– Да, ваше сиятельство!

Дашкин вскочил:

– Говори!

– Сама Марфуша и есть! Уже темнеть стало, как вернулась. Я навстречу, мол, благослови. Она пальчики сложила, руку подняла, а я тут вуаль и сшиб…

– И…

– И бежать! Она как завизжит! Будто не человек, а зверь какой.

– Едем!

– Куда, ваше сиятельство?

– К Лаевским!

– Так вы ж больны!

– Ерунда! – отмахнулся князь, хотя перед глазами кружил серебряный снег.

Навеселе был только Парамон. Остальные игроки, хоть и пили наравне, почему-то не хмелели, в отличие от Тыщи не балагурили, не вскакивали после каждой сдачи, не швыряли карты. Может быть, потому, что не проигрывали. Проигрывал Парамон, который во хмелю не замечал, что противники обмениваются знаками: подмигивают, скрещивают пальцы, потирают то левую, то правую бровь. Тыща злился на свое невезение и лишь приговаривал:

– Сейчас, сейчас я вас сделаю!

Но сделали его. После окончательного расчета Парамон, отойдя в сторону, еще раз вывернул карманы для проверки. Денег у него больше не было.

– Давай на колымагу твою сыграем! – крикнул недавний соперник, беззубый детина со скошенным лбом. – Зима скоро! На кой ляд она тебе? Будешь в санях седоков катать!

– Не, – махнул рукой Тыща. – На струмент[44] не играю.

– Ну, как знаешь. Передумаешь, приходи.

Тыща постоял еще минуту, оглядел пустыми глазами кабак, сплюнул, натянул шапку и побрел к выходу. Угаров, кинув на стол мелочь за стакан чая, ринулся за ним.

– Эй, Тыща! – окликнул Денис извозчика, когда оба вышли на улицу.

Парамон повернулся, снова сплюнул:

– Чего тебе, студент?

– Червонец хочешь? – Угаров рассудил, что продувшийся игрок за десятку продаст родную мать.

– А кто не хочет.

– Получишь червончик, если расскажешь мне кое-что.

– А что? – сразу напрягся Парамон. – Я ничего…

– Дамочку в вуали сегодня возил?

Парамон молчал. Жизнь приучила его держать язык за зубами. Лихачи оттого и зовутся лихачами, что частенько лихих людей по их делам катают. А те болтливые языки живо укорачивают.

– Чего молчишь? Я сзади ехал, тебя запомнил.

– Не знаю, о чем ты, студент, толкуешь.

– Да ты не бойся! Говори! Скажу по секрету, я той дамочке законный супруг! Ты мне скажи только, где ты ее посадил и где высадил. А что полюбовника в лужу бросил, так я даже рад! Поделом ему!

Дама в вуали Парамону заплатила хорошо, даже очень хорошо, только вот деньги уже кончились. Что быстро пришло, быстро и ушло. Эх, не шла под конец карта, еще чуть-чуть бы – и отыгрался…

– Муж, говоришь? – Парамон потер бороду.

– Муж! И червонец получишь! – заметив в глазах извозчика загоревшийся огонек, напомнил Угаров.

– Эх, была не была! – Парамон хлопнул шапкой об землю. Уж больно хотелось ему вернуться к картам!

– Так где моя супружница к тебе села?

– У Гостиного. Я там завсегда около пяти караулю. Приказчики, как только лавки свои закроют, сразу идут на Угол. Присмотрятся, приценятся, девку выберут – и прыг с нею ко мне. Прокатиться им сперва надо, кровь разогнать.

– Выходит, князь на Углу снял шлюху… – стал вслух размышлять Денис.

– Какой князь? – удивился Парамон. – Какую шлюху? Ты ж говорил, супружница!

Денис покраснел. Не умеет он врать, вот беда!

– Я когда злюсь на нее, всегда шлюхой зову. Так, значит, на Углу они сели?

– Твоя – на Углу.

– А князь?

– Ты про господина в шубе? Его на Садовой подсадили, дожидался он там, у них, верно, уговор был.

– Куда поехали?

– Супруга твоя попросила по городу покатать. «Только обязательно, – сказала, – на Малую Конюшенную заверни и там, братец, не гони, езжай медленно».

– Так, так, так… – Денис от радости чуть не подпрыгнул. Не зря он разыскал этого незадачливого картежника. Значит, дама в экипаже с Дашкиным – та самая, что вчера назначила встречу Баумгартену. Вымогательница хотела убедиться, что барон пришел на встречу один!

Парамон между тем продолжал:

– … А как на Невский вернулись, господин в шубе пожелал сойти. Я коням: «Тпру!», а твоя жена взяла да и по башке его и стукнула! Сильно стукнула! Он из ума вон…

– А где ты ее высадил?

– Не помню, – отрезал Парамон, внезапно помрачнев. Дурак он дурак, зачем стал трепаться? И ради чего? Ради какого-то червонца! Дамочка была серьезная – пистолетом его ткнула, когда он не хотел князя в лужу кидать. И потом еще раз, когда прощались, чтоб не болтал.

– Как не помнишь? – оторопел Угаров.

– А вот так! – сплюнул Парамон. – Давай червонец и проваливай.

– Сперва скажи!

– Я и говорю – не помню! А ну гони червонец! – Парамон схватил Угарова за грудки. Тот, не задумываясь, двинул ему между глаз.

От короткого и сильного удара Парамон рухнул как подкошенный. Угаров тут же сел сверху и правой рукой схватил его за кадык.

– А теперь вспомнил?

Парамон лишь скрипел зубами, и Угаров немножко кадык сдавил. Тыща в испуге засучил ногами:

– Отпусти! – прохрипел он.