Американский брат - Андрей Троицкий

– Я звоню не для того, чтобы рассказать тебе историю моей глупости, – опять стало хуже слышно, появились помехи и вместе с ними эхо, металлическим голосом повторявшее последние слова брата. – Хотел сказать, чтобы ты уезжал и не возвращался. Меня ты отсюда не вытащишь. Уезжай.

– Уезжай, – повторило эхо. – Уезжай…

– Были времена, когда ты мне помогал, – сказал Джон. – Помнишь в школе, когда меня донимали мальчишки из старшего класса? Ты был старшим братом и чувствовал ответственность за меня. А теперь я в долгу перед тобой. Мне хочется отплатить хоть чем-то малым.

– Детство и юность кончились. Ты мне ничего не должен.

– Но я хотел еще побыть здесь какое-то время. Остались дела. Надо встретиться с Моисеевым. Ну, чтобы он договорился по поводу твоей работы на зоне. Есть возможность устроить тебя в библиотеку.

– Моисеев не на нашей стороне, держись от него подальше. А я не хочу каких-то особых условий. Сейчас речь не обо мне. Прошу тебя: уезжай. Я же знаю твой характер. Ты не поможешь мне, но себя погубишь.

– Погубишь, – повторило металлическое эхо. – Погубишь…

Джон встал на ноги, он хотел что-то ответить, но какая-то сила удавкой сжала горло. Он усилием сглотнул слюну и выдавил из себя:

– Черт… Я пока ничего не успел сделать. Разве что – помог тебе расстаться с последними деньгами. Но я вот что хочу сказать. Я кое-что отложил на черный день. У меня не было больших трат в Москве, но была большая зарплата и премии. Конечно, мне очень далеко до твоих заработков, но все же… Томас, ты меня слышишь?

Ответом было молчание. Джон пошел на кухню, напился воды, сел за стол, долго ждал звонка и смотрел в стену неподвижным взглядом, но телефон не зазвонил.

Глава 27

Два дня Джон потратил, чтобы снять со стен, упаковать в бумагу и сложить в картонные коробки африканские маски. Всего получилось девятнадцать больших тяжелых коробок, еще три были наполнены носильными вещами и книгами. К вечеру приехали два человека из фирмы, занимающейся международными перевозками. Они проверили, правильно ли заполнены документы, получили деньги и вынесли груз.

Джон сварил кофе и сел на кухне. Теперь, без масок, развешенных по стенам, квартира выглядела иначе, – стало пусто, исчезла теплота, человеческий уют, получилось нечто похожее на офис. Джон пил кофе и думал, что билет на самолет, заказан на субботу, значит, у него в запасе не так много времени, чтобы закруглить все московские дела. Он взял ручку и накарябал на газете имена людей, с которыми надо увидеться или поговорить по телефону, сказать последнее "прощай". Список получился не слишком длинным. Все руководство банка и люди, связанные с Юрием Львовом куда-то разбежались, попрятались, а с теми людьми, кто остался в Москве, встречаться и разговаривать почему-то не хотелось.

Джон протянул руку к кофейнику, но тут зазвонил телефон. Голос адвоката Олега Моисеева был как-то по особенному взволнованным.

– Джон, послушай. Есть важная новость. Мне трудно говорить. Я человек, которые не способен, просто физические не способен, сообщать неприятные известия. Для этого нужен кто-то другой. Парень с толстой шкурой. Мне всегда достается все дерьмо, а в придачу к нему большая ложка, черт побери. Никуда от этого не деться. Вот и в этот раз…

– Не тяни, – Джон почувствовал, как вдруг напряглись все мышцы тела, будто он готовился поднять что-то тяжелое. – Ну, выкладывай…

– Только держи себя в руках. В колонии у меня знакомый офицер, заместитель начальника, майор Виктор Шпагин. Ну, он иногда помогает, ты понимаешь… Может организовать свидание или устроить человека на хорошую работу. Черт, я не о том говорю. Не знаю, с чего начать.

– Что случилось с Томом?

– Дело в том, что твой брат… Понимаешь, мне очень трудно сообщить тебе это…

Чашка выпала из рук на кафельный пол, обрызгав брюки, упала и разлетелась на кусочки. Джон резко поднялся, оттолкнув высокий табурет с металлической спинкой. Тот качнулся, но чудом устоял. Моисеев молчал, собираясь с силами. Затем выпалил:

– Том погиб вчера днем. А сегодня мне позвонил этот парень, ну, знакомый офицер. Этого не полагается, это против правил. В таких случаях администрация колонии присылает родственникам покойного бумагу. Дескать, такой-то умер в результате… И все. Но этот знакомый, он позвонил. Взял на себя ответственность…

– Говори, что там произошло.

Джону снова захотелось сесть, потому что ноги перестали держать. Он отошел к противоположной стене, к дивану, упал на него. Он не чувствовал ничего, ни боли, ни желания разрыдаться, только где-то в груди, в том месте где минуту назад билось сердце вдруг стало холодно и пусто.

– Поверь, я не знаю подробностей. И офицер не мог всего сказать по телефону. Это ведь зона, там слушают разговоры… Ясно одно: это был какой-то несчастный случай на производственной территории. Твоего брата временно направили на работу в столярную мастерскую. И там что-то случилось, такое бывает. Наверняка это был несчастный случай на производстве. Попался неисправный станок или автопогрузчиком могло зацепить… Все подробности мы будем знать позже.

– Заезжай за мной, – сказал Джон. – Мы поедем туда прямо сейчас.

– Этого нельзя, нас никуда не пустят. С нами никто не станет разговаривать.

– Ты все устроишь так, что нас пустят. И с нами поговорят. Понял меня?

– Ну, хорошо. Я постараюсь что-нибудь сделать. Я свяжусь со Шпагиным, но не знаю, что из этого выйдет. Он пошлет меня подальше. Открытым текстом – и весь разговор.

* * *

Был поздний вечер, когда Моисеев перезвонил и сказал, что скоро приедет. Обо всем удалось договориться, Шпагин уделит им время, хотя по закону не должен этого делать. Но это такой человек, добрейший, золотой души. Джон спустился вниз, было холодно, валил снег. Надо было вернуться и надеть другую куртку, потеплее.

Но он не замечал этого холода и снега, он пребывал в состоянии нервного возбуждения, когда не можешь ни о чем думать, а надо только двигаться и двигаться. Он расхаживая взад-вперед под горящим фонарем, разговаривая сам с собой, жестикулировал, и со стороны был похож на душевнобольного. Какая-то женщина появилась из темноты, глянула ему в лицо и, испугавшись, шарахнулась в сторону. Моисеев приехал с большим опозданием. Сегодня он был на другой машине, с другим водителем.

Ночью во время снегопада город опустел, они промчались по полупустым улицам, очутились на загородном шоссе. Ехали молча, только изредка перебрасывались короткими репликами. Моисеева клонило в сон, он клевал носом. Иногда наливал кофе из термоса и снова клевал носом. Дорога была дальняя и тяжелая. Под утро въехали в какой-то провинциальный городишко. И снова потянулись поля, занесенные снегом, перелески, над ними черное, без звезд небо. Водитель слушал радио и молчал.

Когда небо на востоке сделалось темно-серым, и облака разрезала полоса тусклого света, снова оказались в каком-то городе. Теперь были видны низкие дома, занесенные снегом, пустые улицы и темный абрис церковной колокольни. Еще через полтора часа, миновав деревню, застроенную кособокими бедными домами, утонувшими в снегу по самые окна, машина остановилась.

– Мы не слишком рано? – Джон посмотрел на часы: шесть тридцать.

– Тут встают до света, – ответил Моисеев.

Подхватив портфель, он вылез и пропал из виду. Джон побродил вокруг машины. Слева от дороги ровное снежное поле, а на горизонте какая-то деревенька с покосившимися заборами и черными домиками, похожими на головешки. Справа насколько хватает глаз восьмиметровый забор из струганных досок, крашеных в зеленый цвет, по верху которого нитки колючей проволоки, торчит труба, пускающая ядовито-желтый дым.

Посередине забора двухэтажное здание из светлого силикатного кирпича, железные ворота, рядом другое здание, одноэтажное, окнами на дорогу. Возле его крыльца в ряд стоит несколько женщин. Видно, стоят давно, может, со вчерашнего вечера. Фигуры облеплены снегом и неподвижны, никто не разговаривает. Одна женщина, в длинном пальто, замотанная платком обернулась, бросила пустой мертвый взгляд на машину и Джона, больше никто не посмотрел. Что-то загудело, ворота раздвинулись, выполз военный грузовик с брезентовым тентом, медленно проехал мимо.

Слышен собачий лай и далекие человеческие голоса. Джон не успел замерзнуть, как на крыльце маленького дома, возле которого стояли женщины, появился Моисеев и поманил рукой. Вошли в жарко натопленное помещение, навстречу вышел человек в валенках, солдатской шапке и светлом тулупе, с дыркой на плече, будто большая собака прыгнула, чтобы перегрызть горло, но не дотянулась, только вырвала зубами клок. Человек прошептал что-то на ухо Моисееву.

В дальнем конце помещения сидели два солдата в шинелях, державшие на коленях автоматы. Человек в тулупе, не обыскав Джона, даже не спросив документы, приказал следовать за ним. Вышли с другой стороны дома. За первым забором стоял второй забор, но не из досок – бетонные столбы и колючая проволока, натянутая между ними, видны какие-то постройки, похожие на старые коровники, с крошечными окошками, но без дверей.