Американский брат - Андрей Троицкий

Джон посмотрел на часы и подумал, что Лика Перумова сейчас уже может шевелить руками, ходить по квартире и даже давать показания понаехавшим полицейским. Она назовет настоящее имя убийцы, скажет, что он американец. Может быть, покопается в своих многочисленных альбомах, найдет его фотографию. Если среди полицейских попадется толковый человек, он первым делом прикажет обзвонить международные аэропорты и узнать, был или заказан билет на имя Джона, если да, на какой рейс. Можно было предвидеть, что из-за погодных условий рейс отложат на неопределенное время и как-то подстраховаться. Заранее позаботиться о паспорте на чужое имя. Иле ввести Лике двойную дозу этой дряни, чтобы она до завтрашнего утра не смогла бы ни пальцем пошевелить, ни слова сказать. Но препарат не так уж безобиден, немало случаев, когда в больших дозах он провоцировал инсульт и даже приводил к смерти. Нет, он все сделал правильно. Все правильно…

– Я сам писал стихи, – сказал Джон. – Ну, это были ученические подражательные вещи. Ничего серьезного. Даже напечатал несколько стихотворений в одном нью-йоркском литературном журнале. А потом подписал контракт и ушел в армию, а там было как-то не до стихов. По возвращении снова учился, работал в одной очень большой охранной компании. Затем в другой, поменьше… Как-то попробовал снова взяться за перо. Но ничего не получилось.

– И ты был несчастен, когда их писал?

– Я был влюблен в одну девушку. Ну, из нашего класса. Теперь она взросла женщина, у нее ребенок. И своя жизнь. Возможно, мы с ней скоро встретимся.

– Ты ее по-прежнему любишь?

– Даже сильнее, чем в юности.

– Тогда почему ты так долго кис в Москве? Почему к ней не поехал?

– Это была моя ошибка. Люди сами не знают, чего им надо. Живут и думают, что все делают правильно. Но оказывается, что они ничего не знают и не понимают. Иногда можно исправить ошибки. Иногда бывает поздно. Но я надеюсь на лучшее.

– Дам тебе один совет: не заставляй женщин долго ждать, они этого не любят. Ладно, разберешься в своих проблемах без моих советов. Ты спросил, почему я несчастна… По самой простой утилитарной причине: мой папочка, на похороны которого я грозилась тебя пригласить, скончался… Только не надо слов утешения. Он скончался и все, что имел, все, чем владел, – деньги, недвижимость и даже коллекцию золотых монет, – отписал своей сиделке. Она возилась с ним три года. Переворачивала его с боку на бок, словно подгоревшую котлету. Натирала всякой вонючей химий, чтобы он не сгнил заживо, и вообще заботилась… И вот теперь сорвала свой джек-пот. А я осталась ни с чем. Ну, если не считать своих долгов. И небольшой квартиры, – и та у черта на рогах. Я могу подать в суд на эту сиделку, но тут еще одна деталь. Папаша оформил с ней брак, еще три года назад, тайком от меня. Какие же люди неблагодарные, он ведь мой отец…

– Очень жаль. Мои соболезнования.

– Брось. Какие соболезнования, когда я ждала его смерти… Что я говорю? Ждала я совсем другого. Богатства, свободы, которую дают деньги. Получила бы наследство, набралась наглости и сделала тебе предложение. Женила бы на себе. Честно говоря, была такая мысль… Ты мне всегда нравился. Ведь без денег ты бы, наверное, на мне бы не женился. Правда я не знала, что ты кого-то уже любишь. Мои шансы были не велики. А теперь их совсем нет.

Кажется, Кира Стоцкая была готова расплакаться, но сдержалась. Джон посмотрел на часы, если полицейские разговорили Лику, и она сказала правду, то его должны были задержать еще час назад, прямо здесь. Но в этом городе события развиваются медленно. Пока один начальник позвонит другому, что-то скажет, тот отдаст команду, но ее неправильно поймут, а когда поймут правильно, отдадут новую команду, но ее некому будет выполнять, потому что закончился рабочий день… Да, здесь все тянется дольше, от приказа до его выполнения, порой, большая дистанция, такая большая, что сам приказ теряет всякий смысл. Но сегодня полицейские будут шевелиться быстро, убит большой человек.

На табло забегали цифры. Наконец-то, – посадка на рейс начнется через час. Ждать еще долго. Но час – это лучше, чем полная неизвестность.

– У тебя все впереди, – сказал он. – Ты еще встретишь своего принца.

– Не надо… Не хочу твоей жалости. И вообще, не слушай меня, – все не так уж плохо. Просто сегодня я болтаю всякий вздор. У меня есть немного денег, – на один год сносной жизни в Париже их точно хватит. А там подцеплю какого-нибудь больного старикашку с толстым бумажником, выскочу за него и буду сидеть у одра, дожидаясь… Сама не знаю чего. Вообще женщины совсем не такие расчетливые и корыстные существа, какими иногда кажутся. Они еще хуже.

– Ты добрая, – сказал Джон. – У тебя все будет хорошо.

– Ты так думаешь? – кажется, она снова была готова заплакать. – А, может быть, все мои проблемы от того, что у меня нет чувства юмора? Хорошо бы его развить… Я совсем не знаю анекдотов, а когда их рассказывают, не понимаю, в каком месте надо смеяться. Поэтому смеюсь постоянно, без перерыва.

– У тебя все в порядке с юмором. Посмотри на табло. Посадка на твой самолет началась.

Кира встрепенулась, быстро чмокнула его, оставив на щеке отпечаток красных губ. Не сказав ни слова, встала и пошла, быстро, не оглядываясь. Через несколько секунд затерялась в потоке пассажиров. Джон посмотрел ей вслед вдруг решил, что сегодня с ним ничего плохого не случится. Плохого не случится ни сегодня, ни завтра. Скоро он сядет на самолет, а через девять часов приземлится в Нью-Йорке.