Солнечный удар - Михаил Широкий

сам перешёл в наступление, заметив не без лёгкого ехидства:

– Но ведь, если память мне не изменяет, и у тебя есть парень. И тоже довольно видный, насколько я могу судить об этом.

И снова, не в первый уже раз, хотя теперь, вероятно, по другой причине, её красивое лицо заволоклось тенью и притух мерцавший в глазах огонёк. Её губы чуть побледнели, между бровями обозначилась тоненькая, как ниточка, складка. Отведя помрачневший, остановившийся взгляд в сторону, она после короткого молчания промолвила с отрешённым, бесчувственным видом, словно обращаясь не к собеседнику, а к себе самой или же к кому-то ещё, кто, возможно, стоял перед её мысленным взором:

– Был, а теперь нет… И никого, и ничего больше нет… Всё ушло, сгинуло, растаяло, как сон… Да и было ли?..

Андрей, напряжённо прислушивавшийся к её несколько загадочным словам и тщетно пытавшийся понять их значение, не успел даже удивиться очередной перемене в её настроении, сопровождавшейся на этот раз отрывочными, сбивчивыми репликами, разгадать смысл которых не представлялось возможным, а девушка, будто опомнившись, вмиг согнала с лица задумчивость и грусть, вернула на него беспечное, легкомысленное выражение и, задорно взглянув на не сводившего с неё внимательных глаз Андрея, с непринуждённым, размашистым жестом проговорила:

– Нету у меня больше никакого парня! Был да сплыл… Я теперь совершенно свободна. Могу делать всё, что угодно. Любить кого захочу! – и, метнув на него при этом довольно красноречивый, снова вспыхнувший взгляд, она разразилась чувственным, переливчатым смехом, прозвучавшим для Андрея подлинной музыкой.

Он не услышал – или не пожелал услышать – явственно улавливавшиеся в этом смехе ненатуральность и фальшь, причины которых он не находил нужным выискивать. Он услышал лишь то, что являлось для него главным. У неё не было парня! Его предположения оказались верны: разразившаяся у стен ледового дворца ссора, очевидцем которой он был, в самом деле завершилась полным и окончательным разрывом между ней и тем, кого он считал своим соперником и на этом основании заочно ненавидел лютой ненавистью. И вот выясняется, что его переживания были напрасны, надуманы, никакого соперника у него больше нет. Был да сплыл! Остался в прошлом, как и Наташа. А значит, самое существенное и серьёзное препятствие, опять-таки без всяких усилий с его стороны, само собой устранилось. Путь свободен. Будто сама судьба ворожит ему, подталкивая к цели. Теперь всё зависит только от него самого. Всё в его руках. Ему остаётся сделать лишь последний, решительный шаг, чтобы добиться желаемого. Ещё шаг – и его самая заветная, самая розовая мечта осуществится. Один только шаг – и он счастлив. Так, как никогда ещё не был счастлив. И, возможно, не будет…

Но, как обнаружилось в следующее мгновение, даже этого единственного шага ему делать не понадобилось. Инициативу опять проявила девушка. Причём в такой откровенной и шокирующей форме, что он в первые секунды оторопел, решив, что он ослышался, примерно так же, как давеча не поверил своим глазам, узрев на берегу голых купальщиц. Оля вдруг окинула его дерзким, искушающим взглядом и ровным, негромким голосом, будто речь шла о чём-то обыденном и привычном, произнесла:

– Ладно, хватит трепаться. Займёмся лучше делом. Давай потрахаемся!

Андрей, выпучив глаза, уставился на неё с таким видом, будто услышал самое потрясающее и диковинное предложение в своей жизни. Некоторое время он не мог произнести не слова, с трудом осмысливая услышанное и решая, как же ему отреагировать на это. Но мысли, как назло, двигались в голове едва-едва, со скрипом, и он, не сумев придумать ничего подходящего, в замешательстве промямлил лишь невнятное:

– Ч-чего?

Она, глядя на его растерянное, недоумевающее, пожалуй, несколько глуповато выглядевшее лицо, усмехнулась – добродушно и одновременно снисходительно, если не пренебрежительно, – и, будто не замечая его изумления, граничившего с лёгким шоком, как ни в чём не бывало продолжала, конкретизируя своё предложение:

– Ну, займёмся любовью. А что тебя так удивляет? Ты что, с девушкой никогда не был?

– Был! – тут же почти автоматически удостоверил Андрей, не желая, чтобы у неё возникла даже тень сомнения в том, что он опытен в этой области.

– Ну, так в чём же дело? – промолвила она, не спуская с него дразнящего, смеющегося, завораживающего взора. – Чего нам стесняться? Что может помешать нам? Я свободна, ты, я так понимаю, тоже. Как видишь, никаких препятствий. Никаких обязательств ни перед кем у нас нет. Мы вольные птицы. Можем делать всё, что пожелаем. А желание есть, правда ведь?

Андрей, в свою очередь не отрывая от неё взгляда и всё более погружаясь в глубокую синь её широко распахнутых искрящихся глаз, опушённых длинными изогнутыми ресницами, ощущая дрожь во всём теле, с трудом пробормотал внезапно онемевшим языком:

– Правда.

Она улыбнулась ещё шире и ещё обворожительнее, с озорным видом подмигнула ему и, смахнув со лба упавшую на него непослушную прядь, мягким, замирающим голосом проворковала:

– Ну, вот и прекрасно. Наши желания совпадают. За дело!

Но Андрей всё никак не мог прийти в себя и поверить в то, что он услышал. В то, что это случится прямо здесь и сейчас. Что то, что он даже в самых смелых своих предположениях и планах всё же откладывал на более или менее отдалённое будущее, осуществится вот теперь, немедленно после знакомства, после нескольких фраз, которыми они успели обменяться. Это превосходило самые отважные его ожидания. Он отказывался в это верить. Он, конечно, встречал раскованных, разбитных подруг без комплексов и без тормозов, готовых буквально на всё чисто ради интереса и без малейшего сопротивления, с охотой подчинявшихся велениям своего неуёмного темперамента.

Но она… Она-то в его представлении была совсем другой. Не имеющей ничего общего с подобными девицами. Она особенная, неповторимая, не похожая на остальных. И её прекрасная наружность вполне соответствует её внутреннему содержанию. Её характеру, чувствам, эмоциям, взглядам на жизнь и на отношения между людьми. Прежде всего, разумеется, между девушками и парнями. И эти взгляды, как он непонятно почему вообразил себе, полностью или почти полностью совпадают с его собственными взглядами. Которые, правда, – в чём он вынужден был иногда признаваться себе, – носили весьма расплывчатый и неопределённый характер, находясь в стадии становления и порой довольно причудливо и не всегда обоснованно видоизменяясь в зависимости от ситуации или попросту перемены настроения.

Впрочем, что он вообще знал о ней, предмете своей внезапной, скоропалительной, вспыхнувшей, как факел, и ослепившей его любви? Какие основания он имел судить и рядить о её внутреннем мире, взглядах, поведении? Что он знал о её прошлом, о её прежней