Солнечный удар - Михаил Широкий

и сейчас, в этом, как выразился Димон, захолустье, вдали от города, от людской суеты, где им никто не мог помешать. Встретиться, чтобы взглянуть друг другу в глаза, узнать и понять один другого, сказать самые главные и важные слова, которых у него накопилось так много. И никогда больше не расстаться, навсегда остаться вместе, не отпустить, не потерять один одного…

– Ты что же, так и будешь стоять там, ноги мочить? – услышал он мягкий, благозвучный, чуть грудной голос, в котором улавливалась лёгкая усмешка. – Не думала, что ты такой застенчивый. Твой приятель явно побойчее будет.

Это был её голос. Впервые услышанный им. И впервые обращённый к нему. Что, однако, совсем не обрадовало его, так как в её словах и тоне прозвучала явная насмешка. Над ним, над его глупой, детской, удивлявшей и раздражавшей его самого потерянностью, заторможенностью, смятением, охватившими его, едва он увидел и опознал её. А особенно задело его то, что она сравнила его с Димоном, и сравнение это выходило, очевидно, не в его пользу.

Всё это немного взбодрило и оживило его, и он, подняв на неё глаза и протолкнув внутрь застрявший в горле комок, выдавил не совсем натуральную улыбку и таким же неестественным, бесцветным, будто не своим голосом проскрипел:

– Просто встреча наша очень уж неожиданная… Вы явно не ждали гостей, судя по… – он замялся, не находя, как завершить фразу, и лишь сделал какое-то неопределённое, прихотливое движение.

Недоговорённую реплику закончила за него девушка, пренебрежительно скривившись и передёрнув плечами:

– Судя по тому, что мы были голыми. Ну и что? Эка невидаль! Все загорают так на диких пляжах. И пацаны, и девчонки. Я лично терпеть не могу следов от купальника на коже. Загар должен быть ровным, без дурацких белых пятен. Так ведь? – твёрдо, почти повелительно спросила она, уткнув в него цепкий, пронизывающий взор.

– Да, конечно, – машинально, не думая, ответил Андрей, взглянув в её глаза и чувствуя, как – и от её взгляда, и от всего её вида – по его спине побежали мурашки.

Стараясь преодолеть нахлынувшее на него волнение, он приглушённым, прерывающимся, с хрипотцой голосом проговорил:

– У тебя красивый загар… И сама ты… очень красивая.

Она приняла похвалу своей красоте как должное; видимо, ей не раз приходилось выслушивать комплименты в свой адрес.

– Я знаю, – небрежно, как о чём-то незначительном, не стоящем внимания, сказала она, улыбнувшись уголками губ. – Ты не оригинален. Мне давно уже все уши прожужжали об этом. Все кому не лень… Только вот помогло ли мне это, когда… – и, будто вспомнив о чём-то неприятном и тягостном, она прервала себя, нахмурилась и поникла головой.

Заметив этот неожиданный перепад в её настроении, Андрей тут же предположил, что он вызван воспоминанием о ссоре и, возможно, разрыве с её парнем, свидетелем которого он был. «Значит, она всё ещё любит его, – немедленно последовало следующее предположение, логично, на его взгляд, вытекавшее из предыдущего. – Она тоскует по нему. Она хотела бы снова быть вместе с ним… Это плохо!» – констатировал он, оценивая воображаемую им ситуацию с точки зрения своих интересов и того, как, опять-таки в его воображении, должны были развиваться их собственные отношения. Которых пока что и не было вовсе, которые лишь смутно, но настойчиво рисовала ему его взбудораженная, разгулявшаяся фантазия, но которые обязательно, непременно, вне всякого сомнения обязаны были возникнуть. Ведь не зря же случай – да нет, не случай, сама судьба! – нежданно-негаданно свела их здесь, на этом берегу, столкнула их лицом к лицу, практически бросила их в объятия друг друга, как, несколько опережая события и направляя их в желательную для себя сторону, закончил он свои рассуждения, вихрем промчавшиеся в его голове и убедившие его в том, что ему нужно не стоять разинув рот, не сомневаться и не предаваться пустопорожним, лишь расслаблявшим его раздумьям, а начать наконец действовать и сделать всё возможное и невозможное, чтобы его мечты стали реальностью.

Вновь проглотив опять появившийся в горле ком, он шагнул вперёд, поближе к ней, и, стараясь придать своему немного севшему, хрипловатому голосу больше твёрдости и выразительности, произнёс, впервые обращаясь к ней по имени:

– Оля, я хотел поговорить с тобой… Познакомиться с тобой, узнать тебя получше…

Она глянула на него с лёгким удивлением.

– Ты знаешь моё имя? Откуда?

Он повёл плечом и чуть осклабился.

– Узнать не так уж сложно… при желании.

Её взгляд сосредоточился и заострился.

– А у тебя было желание?

– Ещё какое! – после небольшой паузы, глядя на неё в упор, открыто и просто вымолвил он.

Она не ответила. Лишь качнула головой, чуть поёжилась, как от холода, и, пристально поглядев на него ещё несколько секунд, отвела глаза, процедив сквозь зубы неопределённое:

– Ну-ну…

Разговор прервался. И он, и она замялись, не зная, что сказать, не умея найти верный тон, немного сбитые с толку накрывшей их волной неясных, незнакомых, не укладывавшихся в привычные рамки ощущений. Андрей понимал, что нет причины тянуть, что пришло время для серьёзного разговора, к которому он готовился все минувшие дни, невольно репетируя его про себя и по многу раз повторяя то, что он собирался высказать ей при встрече. И вот встреча состоялась, причём гораздо раньше, чем он предполагал, без всяких усилий с его стороны, в тихом, укромном месте, где он мог объясниться с ней совершенно спокойно, в интимной обстановке, не опасаясь, что кто-то помешает ему, побеспокоит, не даст выразить свою мысль так, как он желал бы. Обстоятельства благоприятствовали ему, всё было в его руках и зависело только от него самого. А он между тем всё чего-то ждал, мялся, томился, вздыхал, озабочено озирался кругом и с некоторой завистью поглядывал на своего напарника, который, как верно отметила Оля, оказался гораздо проворнее его и за предельно короткое время сумел наладить со своими новыми знакомыми довольно плотный контакт.

Димон разговорил наконец безмолвных до тех пор, вероятно стеснявшихся его поначалу Олиных подружек. Они, хотя и скупо, стали отвечать на его замечания и вопросы, смеяться его далеко не всегда остроумным шуткам, строить ему глазки, невольно или нет поддразнивая и распаляя его. А он, всё более входя в раж, чувствуя прилив необычайного энтузиазма, которого давно уже не ощущал, тарахтел без умолку, в буквальном смысле слова трепал языком, выбалтывая первое, что приходило ему на ум, и неся порой совершенную околесицу, в которой не было ни толка, ни проблеска мысли. Но девушек, по-видимому, это нисколько не смущало, их, похоже, всё