Строгий профессор - Надежда Мельникова

и сейчас просто умру. Он правда это сделал — грамотно заткнул ей рот, чтобы она не смела на меня кричать.

— Я сам разберусь! Хочешь успокоиться — разберись в причинах своего несчастья. Хочешь понервничать — разберись с причинами счастья.

Явно не понимая смысл сказанного, Баранова, оскорбившись, замолкает и, отвернувшись от нас обоих, ставит свою длинную изящную ногу, обтянутую узкими голубыми джинсами на подножку.

— Это тавтология, Роман, и ты прекрасно это знаешь. Ты обязан её наказать!

— Вот когда я узнаю причину опоздания, тогда и смогу рассудить, каким именно должно быть наказание.

— Да очевидно же, что девчонка много на себя берёт.

— Знания никогда не бывают лишними, Лариса. Мы во всём разберёмся.

Профессор смотрит мне в глаза, указывая рукой заходить в автобус, я послушно киваю. На ступенях, при входе, возникает заминка и Заболоцкий как бы случайно грудью прижимается к моей спине. Сердце уходит в пятки. Волоски на шее становятся дыбом. Я чувствую его, узнаю по сладостным ощущениям. Какой же он особенный!

Прохожу между рядами и, плюхнувшись на пустое место рядом с Паньковым, снова слышу сдержанный тон профессора:

— Прежде чем делать какие-то выводы, надо всё ещё раз перепроверить, — строго обращается он к англичанке.

Эта фраза из прошлого заставляет меня съëжиться. Да, тогда, два года назад, он сказал точно так же. Страх ударяет куда-то в затылок и разлетается вдребезги. Сомнения с годами никуда не скрылись и не улетучились. А что, если мой любимый профессор узнает о том, что именно я натворила? Он меня не узнал, внешне я  изменилась, подросла, но вдруг…

Устраиваясь поудобнее на сиденье рядом с Паньковым, я снова думаю о профессоре.  Не должна моя тайна оказаться концом света, он взрослый человек, он поймет, он простит. Хотя я и не собираюсь ему ничего рассказывать — только если случайно. Но нарочно признаться вот в этом? Нет уж. Увольте. Я ему нравлюсь, сегодня он показал, как сильно. Не позволю бывшим секретам разрушить наше счастье.

Не важно, ничего уже не важно. Муки совести — это прекрасно, но они не должны мешать развиваться в будущем. Профессор оборачивается, блуждая глазами по салону и выискивая меня. От этого маленького знака внимания сердце снова заходится. Всё будет хорошо, уже ничто не собьëт нас Романом с намеченного курса.

* * *

Автобус плавно выруливает на трассу. Подпираю щеку рукой, уткнувшись носом в окно. Как же хочется под бочок к профессору, а не вот это вот всё.

Студенты привычно гудят, громко разговаривая друг с другом, преподавательский состав ведёт себя тише и гораздо сдержаннее, но в общем в «икарусе» шумно. Не могу усидеть на месте. Меня как будто из горшка цветочного с корнем выдрали и бросили без воды и земли на пол. Хочу к нему! Мечтаю сидеть рядышком и обсуждать экскурсию, бутерброды, дорожные знаки, метеорологические условия, да какая разница, что обсуждать, лишь бы с ним. Он же такой умный и интересный, у него же не голова, а дом советов. Даже сообщение не могу послать ему, когда он сидит рядом с «этой».

— Ну какая же она лапочка в этих джинсах.

Мне неинтересно слушать своего одногруппника, но Паньков будто пластиковая игрушка, оснащённая механизмом завода. «Лариса Владимировна то, Лариса Владимировна сё»

— А если я подарю ей цветы? Иванова, как думаешь, это не перебор? — шепчет мне на ухо Паньков, а я глаза закатываю, продолжая подпирать щеку.

Лучше бы он в компьютерные игры играл и всякую гадость курил, как все нормальные парни его возраста.

Прижимаясь к моему плечу, одногруппник обдает меня запахом сухариков со вкусом холодца с хреном.

— Ты собрался встречаться с преподавательницей? Прям по-настоящему встречаться? На свидание её позовешь, в киношку? Купишь ей «Биг Мак»?

— Нет, конечно, не тупи, Иванова. Просто она классная, мужчины оказывают ей знаки внимания. И я хотел бы. Вон Заболоцкий глаз не сводит, но только пусть попробует к ней в номер пойти, я пожар устрою! Я за этим гадом присматриваю. Эх, мне бы на его место сейчас.

Раздражает. Ох уж эти домыслы его детские. Так и хочется закричать в лицо, что Заболоцкому нравлюсь я. Я и только я одна, но, конечно, молчу. Не дура же, понимаю, что нельзя.

— Может, поменяемся? — резко оборачиваюсь, с ума схожу от желания сделать это на самом деле.

— Думаешь? — загораются глаза Панькова.

— Да шучу я, не захочет Баранова со студентом сидеть, успокой уже свое тельце тщедушное. Она фифа, говорят, у неё «папик» есть. Зачем ей студент первого курса?

— Жаль, — печалится Паньков. — Я бы любил её всей душой.

— К концу университета ты наберëшь мышечную массу и сможешь быть её мальчиком для души. Но для этого надо много и упорно тренироваться. И так как с головой у тебя не очень, я имею в виду общее развитие, надо её физическим брать.

— Думаешь?!

— Абсолютно, — резко киваю головой, по-прежнему не отрывая ладонь от подбородка.

— Я хочу жениться, Нат! Физически мне мало, — обижается он. — Я мамке уже рассказал, что выбрал невесту.

Меня разбирает смех, я давлюсь жёстким сухариком, и Паньков стучит мне по спине. Я даже на мгновение забываю, что скучаю по своему профессору.

Надо же, как мы с ним синхронно вляпались, просто очевидное и невероятное.

Паньков опять наклоняется, начиная доказывать, что Баранова ему очень подходит. Близость одногрупника вызывает дискомфорт и стойкое желание отодвинуться. Но дело не конкретно в нём, просто отныне другие мужчины мне неприятны. Существует только Роман Романович, и именно он мне интересен и нужен. В какой-то момент даже хочется пересесть или попросить Панькова отстраниться, но я беру себя в руки. Он ведь хороший парень. Поначалу мы не поладили, но позже, подружились, сошлись по некоторым вопросам, и теперь мне его даже немножечко жаль, с учетом того, что он влюблен в свою учительницу. И, понятное дело, ничего такого ко мне не испытывает, но всё равно, когда он наклоняется так близко, хочется отпрянуть.

Через щель между сиденьями иногда видны профили Барановой и Заболоцкого. Теперь я ревную ещё сильнее. Она ведь взрослая женщина, уважаемый преподаватель, заслуженный педагог, с ней отношения — это правильно, а я постыдная тайна, сама всё понимаю, не дурочка.

Спустя какое-то время мы подъезжаем к Аджимушкайским каменоломням. Вываливаем гурьбой на улицу, слушаем долгую вводную речь экскурсовода, после чего движемся в сторону южной части каменоломни,