От лица огня - Алексей Сергеевич Никитин

схватки на союзном первенстве, но Илья физически сильнее, моложе и выносливее москвича. Значит, ему нужно вымотать Карцева, ослабить контратаками, заставить раскрыться, чтобы потом поймать на ошибке. В тяжёлом весе всё может решить один удар.

Едва прозвучал гонг, Карцев пошёл вперёд мощным тараном. Он навязывал ближний бой, в котором чувствовал себя уверенно, Илья же был сильнее на дальней дистанции, и первый раунд, ныряя и уклоняясь, он уходил от сокрушительных ударов Карцева, не подпускал его к себе. Со стороны казалось, что торпедовец владеет инициативой безраздельно, и к концу второго раунда зал, возбуждённый победой Сапливенко, настороженно затих. Ловкость, с которой Гольдинов ускользал от ударов противника, редкими, но точными ударами пробивая его оборону, заметна была боксёрам, понимавшим, что происходит на ринге, а примолкшая публика видела лишь непрерывную атаку Карцева.

— Бей его! — вдруг услышала Феликса яростный призыв из соседней ложи. Не выдержав напряжения схватки, Гитл вскочила с места и закричала на весь зал: — Бей его, Илюша!

Она их предупреждала! Она им обещала не сидеть молча! Они ещё её не знают!? Так теперь узнают — ни сидеть, ни молчать Гитл не могла и не собиралась!

— Вот это то, что надо! — восхитился Соломон Ребрик и хлопнул в ладоши. — Вот драматизм! Вот накал! Такие бои делают имя и карьеру! Если этот мальчик, конечно, выиграет.

Илья выиграл этот бой. Третий раунд стал победным, и его победа была бесспорной. Илья поймал торпедовца на обманном финте, а когда тот раскрылся, одним точным и безжалостным ударом отправил в нокдаун. Карцев сумел подняться, но закончил бой в глухой защите. Зал ревел ликующе и страстно. Гольдинов выиграл. Встреча окончилась вничью — 4:4.

— Строкач, ты же у нас возглавляешь Совет «Динамо»? — спросил нарком Сергиенко, глядя, как боксёры, участники встречи, выходят на ринг.

— Так точно, товарищ нарком, — поднялся из кресла в глубине ложи Тимофей Строкач.

— Хороший результат. Объяви благодарность динамовцам. И нам не стыдно, и в Москве не обидятся. А вот скажи мне… Ну, с Гольдиновым понятно. А что, и этот Карцев тоже еврей?

— Не знаю, товарищ нарком. Он из Мытищ. Нет, наверное.

— А то у нас таких Карцевых пол-Одессы. И все «нет, наверное». Ладно, поехали работать, хватит тут рассиживаться.

Сергиенко, а с ним и его замы, с полминуты постояли, демонстративно аплодируя участникам встречи, после чего уехали в наркомат. Для них рабочий день только начинался. Но вопрос, прозвучавший в ложе наркома, заинтересовал не только Сергиенко.

Когда стихли аплодисменты, и публика неспешно потекла по коридорам и лестницам цирка к выходу, легковес Толик Тулько, выступавший два последних года за «Спартак», шёл в компании одноклубников и монотонно бубнил: Грейнер, Сегалович, Чёрный, Гольдинов, Браун, Штейн… Хорошая команда для Еврейской автономной области. Чего они тут скачут за Украину и Россию?

— Толик, не грусти. Побьёшь в Харькове Грейнера и будешь скакать вместо него. — Ира Терентьева сердилась на Феликсу, та не позвала её к себе в ложу, и Ире пришлось устроиться с остальными спартаковцами на неудобных местах бельэтажа. Но молчать она не умела, не промолчала и в этот раз. — Когда у вас первенство? В мае? Поздравляю, терпеть и страдать тебе осталось недолго.

Соломон Ребрик, возвращаясь домой с сыном Мишей, думал о том, что чутьё настоящего антрепренёра, если уж оно однажды появилось, никуда не девается всю жизнь. Он ведь чувствовал, что встреча будет нерядовой — так и оказалось. А вот в Сапливенко он не то, что ошибался, скорее, недооценивал, сегодня Ребрик это понял. Только теперь, когда все бои прошли, когда фрагменты дня сложились в единую картину, зритель мог оценить динамичную драматургию турнира. Она не была случайной, не могла такой быть: поманить зрителя возможностью быстрой победы, затем дать почувствовать, как нелегко её добиться, почти лишить надежды и, наконец, восстановить равновесие двумя блестящими боями — в этом Ребрик видел почерк яркого драматурга. У Сапливенко не было боксёров для победы над сильной командой москвичей, но он сумел ничью превратить в победу. Да, непростым оказался этот бакинский мальчик.

А ещё Соломона Ребрика удивил его сын Миша. У Миши, оказывается, тоже намечается чутьё, только очень особенное, готовое проявиться как-то странно, но и это тоже интересно. В жизни всё интересно, если смотреть внимательно и терпеливо.

Несколько дней спустя «Красный спорт» опубликовал заметку Якова Брауна о встрече боксёров двух республик.

— Прочитал? — спросил Сапливенко Илью утром, когда они встретились на заседании Совета «Динамо».

— Прочитал. Васин бой против Штейна он назвал самым интересным.

— Яков Борисович молодец, большой мастер пера и слова. Я почти не шучу: и Штейна он похвалил заслуженно, и своего ученика представил широкой спортивной общественности. В июне — первенство Союза, Васино имя уже будет на слуху. А мы с тобой, хоть и выиграли два решающих боя, для всех, кто не был в цирке 17 апреля, останемся статистами. Ладно, ничего, это всё амбиции. Амбиции и ревность. Зато у нас есть главное — вот это, — Сапливенко поднял два кулака, — и голова. Скоро, уже в следующем году, всё может повернуться очень интересно, москвичей ждут сюрпризы.

Заседание Совета проводил Тимофей Строкач. Новый замнаркома всерьёз увлёкся спортивными делами. Ему нравилось быть заметной фигурой среди сильных людей, имена которых знала вся страна. В основном относилось это к футболу, но вот показали себя боксёры, и Строкач, открывая заседание, восхищённо говорил о замечательной встрече мастеров двух республик. Он говорил о спортивном братстве и братстве народов, о Советской стране, где только и возможны такие встречи, потому что коммунистическая партия и вождь её, родной Сталин, как никто и нигде, заботятся о спорте, и будут заботиться всегда.

Динамовцам Строкач вручил благодарности наркома, пожелал побед на первенстве республики в Харькове и на чемпионате страны.

Глава седьмая

Патефон без пластинки

(Киев, лето 1941)

1.

В Киеве всё поняли утром 22 июня. На рассвете, в четыре часа, немецкая авиация бомбила городские окраины. Первым налётом был полностью уничтожен литейный цех завода «Большевик», под завалами осталась вся ночная смена. Сорок человек погибли в Жулянах, сгорели восемь истребителей, среди них машины командира авиационной дивизии, его заместителя и самолёт связи. Бомбили киевский вокзал, заводы, казармы воинских частей.

Во время второй атаки, в семь часов утра, в городе включили сирены воздушной тревоги. И хотя слово «война» чернело на газетных полосах все последние годы, к войне готовились, её ждали, многие подумали, что тревога учебная.

— Да никакая она не учебная, — удивлялись наивности горожан крестьянки, ещё затемно открывшие возле базаров торговлю молочным, зеленью и овощами. — Мы ехали