Новый мир построим! - Василий Смирнов

«— Чтобы вся земля досталась трудящимся, для этого необходим тесный союз городских рабочих с беднейшими крестьянами (полупролетариями) Без такого союза нельзя победить капиталистов. А если не победить их, то никакой переход земли в руки народа не избавит от народной нищеты. Землю есть нельзя, а без денег, без капитала достать орудия, скот, семена неоткуда. Не капиталистам должны доверять крестьяне и не богатым мужикам (это те же капиталисты), а только городским рабочим. Только в союзе с ними добьются беднейшие крестьяне, чтобы и земля, и железные дороги, и банки, и фабрики перешли в собственность всех трудящихся, без этого, одним переходом земли к народу, нельзя устранить нужды и нищеты.

Рабочие в некоторых местностях России уже переходят к установлению рабочего надзора (контроля) за фабриками. Такой надзор рабочих выгоден крестьянам, он даст увеличение производства и удешевление продуктов. Крестьяне должны всеми силами поддерживать такой почин рабочих и не верить клеветам капиталистов против рабочих»

Мужики косились на Апраксеина Федора, а тот, насупясь, помалкивая, дымил и дымил, как печной трубой, свернутой в четверть самокруткой, отгораживаясь зеленущим облаком от соседей, точно ему было совестно за что-то. Известно за что! Да ему ли одному совестно? Жалко, нет в читальне Максима и Павла Фомичевых, хулителей. Ну, да у них совесть в церкви, на клиросе осталась, молитвы поет, а бога всамделишного не видит, слепая!

Тем временем дяденька Никита, отмахиваясь от дыма, громко читал дальше письмо Ленина про захватную войну, что ее надобно скорей кончать миром. (Но чтобы германцы не трепались, не хвастались, будто они победили русских, — добавили живехонько про себя знакомые нам добровольцы — охотники за Георгиевскими крестами: шалишь, мало штыка — дадим прикладом!) Аладьин читал про Советы, что они и есть подлинная народная власть. Дай Советам волю всем распоряжаться, и будет везде хорошо, по самой большой справедливости.

Во все разбереженно-согласные очи глядели пристально мужики на «Солдатскую правду», точно ждали, что Никита Петрович не пожалеет труда, еще разик перечитает понравившееся, может, чего пропустил ненароком, не дочитал, — тянулись через стол к газете.

— Дай-кось мне… Слушать хорошо, самому читать еще лучше…

— Уж это точно!

— Больно складно написано, понятно.

— Вдругорядь* почитаешь, еще больше понятного вычитаешь!

Газетой завладел Митрий Сидоров и, посмеиваясь, помаргивая телячьими белесыми ресницами, сидя за учительским столиком, сам, как учитель, отбарабанил письмо Ленина во второй раз.

И пуще прежнего заважничали батьки. Теперь не одна земля, все русское царство-государство завлекало и не отпускало их. Особенно понравилось, по душе пришлось им, что писал в своем письме Ленин о Советах. А писал он вот что:

«Россия должна быть демократической республикой. С этим согласно даже большинство помещиков и капиталистов, которые всегда стояли за монархию, но убедились теперь в том, что народ в России ни за что не допустит восстановления монархии. Капиталисты направили теперь все усилия на то, чтобы республика в России как можно больше походила на монархию и могла быть как можно легче снова превращена в монархию (примеры тому бывали во многих странах неоднократно). Для этого капиталисты хотят сохранения чиновничества, стоящего над народом, полиции и постоянной армии, отделенной от народа и находящейся под командой невыборных генералов и офицеров. А генералы и офицеры, если они не выборные, почти всегда будут из помещиков и капиталистов. Это известно даже из опыта всех республик на свете.

Наша партия, партия сознательных рабочих и беднейших крестьян, добивается поэтому иного рода демократической республики…»

— Какой?

— Да, какой?.. Ну-ка, ну-ка… — так и сыпалось со всех сторон.

Татьяна Петровна и Григорий Евгеньевич оторвались от окна, повернулись к свету. Шурка видел их волнение, но оно было не совсем такое, как на лицах мужиков, а перемешанное с заметным удивлением. На кого они удивлялись: на сельский народ или на письмо в солдатской газете, — неизвестно. Пожалуй, на побледневшем лице Татьяны Петровны даже было одно изумление, потому что она уронила свое пенсне; очки, повиснув на шнурке, качались, тоже как бы удивляясь. Не волновалась, кажется, лишь Катькина мамка. На ее маленьком, детском личике было разлито сонное спокойствие, она просто отдыхала на людях, в тепле, может, ничего не слышала и не понимала. Да еще Капаруля-перевозчик, уткнувшись в бороду, тоже словно спал на полу, возле пастуха. Зато Евсей Борисыч ворочался за двоих, никак не мог давненько угнездиться поудобнее, все ему было неловко сидеть, обняв колени, подсунув лапоть под себя.

«Мы хотим такой республики, чтобы издевающейся над народом полиции в ней не было; чтобы чиновники были все, снизу доверху, только выборные и сменяемые в любое время по требованию народа, чтобы жалованье их было не выше платы хорошему рабочему; чтобы в армии все начальство было такое же выборное и чтобы постоянная армия, отделенная от народа, отданная под команду чуждым народу классам, была заменена всеобщим вооружением народа, всенародной милицией.

Мы хотим такой республики, чтобы вся власть в государстве, снизу доверху, принадлежала всецело и исключительно Советам рабочих, солдатских, крестьянских и прочих депутатов.

Рабочие и крестьяне — большинство населения. Власть и управление должно быть у их Советов, а не у чиновников».

Выходило, что и тут сельские мужики поступили правильно, выбрав на митинге свой Совет по предложению Яшкиного отца. Погодите, догадаются везде, послушаются, и будет что ни деревня — то Совет, что ни Совет — то в председателях, в атаманах — большаки, такие же, как дядя Родя, с красным партийным паспортом в нагрудном кармане гимнастерки. И секретари найдутся подходящие, без ног и с ногами, всех наделят землей, кроме себя, а подсобляльщиков, помощников у Советов не занимать-стать.

Вот тебе и народная власть, понравившаяся сейчас всем в читальне.

Молодцы-удальцы в пути, умные головы, давно перестали толкаться и щипаться. Наслушавшись, насмотревшись, они уже не дивились, они радостно взирали во все глаза на своих батек, узнавали и не узнавали их. такие отцы были нынче согласные, добрые и важные, точно и в самом деле писали вместе с Лениным это письмецо всем русским мужикам и бабам и сейчас с нетерпением ждали ответа.

Набежавшие строгие мамки, как поглядели на мужей, так и позабыли ругаться, звать их домой ужинать, теснились за переборкой и в горнице, возле шкафа с книгами, шепотом спрашивали друг у дружки, что случилось с мужиками, узнать их нельзя сегодня. Уж не замирение ли вышло на войне? Али усадьба со всем добром и землей отошла наконец селу?

Устин Павлыч с Олегом притащили из дома граммофон, и он, шипя тугой иголкой по заигранной, с отбитым краем пластинке, визгливо, по-бабьи запел облезлой, с ржавчиной трубой:

— Старый муж, гроз… ужжж,Режь меня, жги… яяя…Я друуу… люблю,Умиррр… бяя-яя!

— Вы с ума сошли! — возмущенно сказала Татьяна Петровна и собственноручно остановила граммофон.

А батьки словно и не заметили принесенного граммофона, не слыхали цыганской, не к месту, песенки, сердитого, как в классе, распоряжения учительницы.

Они говорили одно свое и ничего другого не хотели знать:

— Это, должно, тот мужицкий сход в Питере, про который надысь* хвастал нам болтун из уезда.

— Ну да!

— Надобно Ленину побывать на энтом собрании… ну, съезде, что ли, обязательно.

— Вишь, болен, пишет.

— Поправится. Выступит на съезде с речью. Видать, большой оратор.

— Дай-то бы бог… Согласятся? Нет?

— Я! Я! Зер гут!

— Вот она, ребятушки-мужики, праведная-то книга… она самая, не иначе, — обрадованно-громко возвестил Евсей Захаров с пола и перестал ворочаться в своем углу.

Тут дважды кряду произошло неожиданное, которое все почему-то заметили.

— Мой-то идол бешеный такое болтает, такое… Страшно слушать, чего грозит! — сказала беспокойно Катькина мамка и, оглянувшись, увидела Татьяну Петровну. — Ай, батюшки, никак я ненароком заняла чужое место?

Вскочила, уступила стул учительнице, но та не села.

Возле пастуха ожил, проснулся дед Капаруля.

— Клюет — так вытаскивай, не зевай! — промолвил он загадочно, как всегда. А голос был ясный, повелительный, как приказание.

Глава XI

СКАЗАНИЕ О СОВЕТЕ ВСЕЯ РУСИ

Григорий Евгеньевич порывисто прошелся по свободной половице от окна к книжному шкафу и обратно. Он весь горел и светился. Ребята давно не видывали таким своего школьного бога и солнышка. Пожалуй, он походил на того Григория Евгеньевича, который великим постом, как пролетела со станции в уезд тройка с солдатами и кумачовым флагом, говорил в классе, что начинается новая жизнь с красной строки, этот день, как заглавная буква, пусть они запомнят. Может, нынешний вечер в читальне с письмом Ленина в газете и разговорами мужиков тоже заглавный?