Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот так, именно! — сказал, как из винтовки выстрелил, Матвей Сибиряк, фронтовик, точно он и был этим делегатом от солдат из окопов.
— Ай да Ленин, товарищ-гражданин, умно, хитро придумал! — восторгался Устин Павлыч, расталкивая ребят, пробиваясь живо из кути в горницу, к столу. — Предварительно забирай, мужички, земельку, а там Учредительное собрание окончательно… Чертушка с два, отдаст тебе обратно мужичок! Раз он маненько понюхал ее весной, господскую, даровую, сдобную, из ручек не выпустит, не-ст! Скусна-а! — рассмеялся Олегов отец и жилетку расстегнул, чтобы не мешала животу вольготно трястись от веселья. — Он и остальную земельку, которую не успел ухватить, подчистую заберет. Последнюю черствую краюшку барского ситного проглотит, не жуя, и не подавится, сожрет за милую душу… Вот вам и окончательное решение Учредительного собрания! Что тут поделаешь? Все решится до собрания… Ловка-ач ваш Ленин!
Быков заливался добродушным, веселым смехом на всю читальню. А за длинным столом не смеялись, и Григорий Евгеньевич с Татьяной Петровной не собирались больше как бы идти куда-то, взявшись за руки. Они розняли ладони, расцепили пальцы и стояли у распахнутого окна, спиной к свету, глядели молча на улицу, в потемки, хотя там, за окном, ничего не было видно особенного, кроме лиловой прохладной мглы с угасающей зарей и расплывчато-серых и черных изб и дворов. По шоссейке мимо прошли толпой, без песен, девки и парни-подростки. Бренчала балалайка, слышался приглушенный говор и смех. И не заглянут бесы в юбках за книгами в библиотеку, неужто одолели все романы «про любовь»? А подросткам все равно где шляться и озоровать над девками.
— Ловкач, ловка-ач товарищ большевик Ленин, Владимир Ильич, так кажется? По фамилии — Ульянов. Говорят: Ленин — партийное прозвище, а почему — не знаю. Взято — свято, как любит говорить вон Егор Михайлович. Законно! Комар не подточит носу. Так или не так, Родион Семеныч?.. Так, так! — приговаривал Олегов отец и непонятно было, одобряет он или выставляет на посмешище газету, что в ней написано и того, кто это выдумал, сочинил.
— Ты везде видишь подвох, Устин, — ответил ему дядя Родя Большак, не повышая голоса, как бы не придавая значения его словам, пустякам. Но добавил значительно — Государство — не лавка, чтобы обманывать.
Мужики закряхтели, закрякали, как селезни, от удовольствия. Петух кукарекнул, и вся ребятня, встрепенувшись, фыркнула. Двухголовый притворился, что ничего не слышит и не понимает. А Шурка хоть и крякнул, фыркнул, но так и не решил про себя окончательно, правильно ли он это делает, помешала Катька Растрепа. Стоя неподвижно за матерью, она, не мигая, как кошка, посмотрела зелеными круглыми глазами в куть прямо на Шурку. Или ему только показалось? Который раз!
— Какой обман? — верещал обидчиво Устин Павлыч, подскакивая ближе к дяде Роде. — Я говорю: умница наш товарищ Ленин. Правильно придумал, предлагает… Вот кого бы, дорогунчики мои, граждане, заместо князя Львова в Мариинском дворце посадить в председательское-то креслице! Складно бы вышло, а?
Ему никто не отвечал, его будто и не слушали. За столом в читальне уже шел свой дорогой-предорогой разговор:
— А ведь здорово у нас, братцы, получилось с барским пустырем. Скорехонько!
— Смотрели на работу, не на солнышко.
— Да-а, в аккурат вышло, как по писаному, — тихонько, осторожно заметил Шуркин батя.
— Больше чем в аккурат, едрена-зелена, самого Ленина опередили!
— Ну, положим, не опередили, он, слышно, и раньше так советовал — брать землю, ничего не дожидаясь, — сказал дядя Родя. — Однако мы скажем, не скрою: прият-ственно… очень! Веселей вперед идти, уверенней.
— Теперича ноги сами пойдут, с коленцами, кадрилью.
— Особливо ежели самопляса чарочку пропустить!
Мужики пошутили и сразу поважнели, приосанились и как-то хорошо растревожились. Они перестали, как постоянно, спорить между собой, точно во всем были согласны с Лениным, с большаками. Даже, пожалуй, больше того, словно они сами написали эту статью в «Солдатской правде», как пишут ребята в школе дружно, всем классом, сочинение на одну завлекательную тему. Будто выложили на бумаге печатными буквами то, что давненько торчало, шевелилось у них в голове, висело на языке и вот, наконец, слава тебе, сорвалось, выговорилось во всеуслышание в газетке.
Может, так, а может, и не совсем так. Пожалуй, некоторые, вроде несговорчивого Апраксеина Федора, и не прочь поупираться по привычке, показать себя, ум, догадку с разгадкой, но не решаются. Уж больно все понятно и правильно. Ребятня и та обо всем сообразила, как есть все поняла, ей-богу. Паши, засевай пустую землю, чтобы солдатам на фронте и дома, большим и малым, было чего жевать. Разве это не правильно? А чья земля неважно вовсе. Важно, чтобы в поле росли не татарник и конский хвостатый щавель с лебедой, а картошка, овес, жито, гречиха, рожь, лен, клевер — все, все пригодится и самой деревне и солдатам на позиции. Вот как хорошо поняли Ленина ребята, лучше мужикои. Ну, не хуже, это точно. Говорят: правда сама себя хвалит. Так оно и получается. Да ведь есть за что похвалиться!
«Эй, посылайте на смену!..» — гремела колоколом душа одного белобрысого звонаря.
Ему сызнова начало теперь казаться, что никакого поджога и грабежа в усадьбе не происходило и не могло произойти. А если что недавно и случилось, то совсем по-другому, не так, как им с Яшкой виделось. В жизни иногда действительно случается по-другому, чем тому положено непременно быть. Взгляните-ка эвон, камрады, геноссы, на Устина свет Павлыча, лавочника, супротивника. Ему бы орать во все горло вместе с Шестипалым бондарем, Ваней Духом и богомолами Фомичевыми, грохать дверью, не желать слушать, что пишет Ленин в солдатской газете. Ан, извините-подвиньтесь, Быков остался в библиотеке-читальне, словечка не пропустил, может, и не просмеял, похвалил Ленина. Вон как Олег пыжится. Еще бы! Отец-то весело, ласково говорит, что деньгами дарит, бери больше, у них еще много останется.
— Умница! — твердил Устин Павлыч. — Неужто не послушаются Ленина делегаты? Я бы послушался… Вот кого, говорю, в министры, мужички. Завертелась бы революция карусельной ши-ибко, закружились бы у нас головки-то, хе-хе!
И побежал домой за граммофоном, уверяя, что в такой приятный час должна в читальне греметь музыка в честь умных-разумных товарищей большевиков. Двухголовый, на зависть ребятне, бросился, конечно, за отцом, помогать нести тяжеленный граммофон.
Да, час славный был, по-другому не скажешь. Мужики заметно раздобрели, стали ласковее друг с дружкой, услужливее. Точно им открылось сегодня самое наиважнейшее, главное из главного, в чем они прежде немножко сомневались, чего желали и побаивались сказать, хоть и свисало с языка. Другой думу-думку высказал, спасибо. Крестьянский съезд так и постановит, непременно, вынесет свой приговор-резолюцию, и придется Временному правительству подчиниться. Эх, как это было бы замечательно!
Мужики в читальне, слушая чтение Аладьина, подавали соседям кисеты, потчевали табаком, каждый уверял, что его самосад самый крепкий, самый запашистый. Теснились на скамьях за столом, чтобы всем хватило места. Усадили наконец и дядю Родю. На газетину с письмом Ленина, которую Аладьин не выпускал из рук, смотрели с великим почтением и отчасти с заметно-радостным удивлением: ведь вот нашелся же отчаянно смелый, честный человек, резанул правду-матку на всю Россию. С позиции-то газету солдатскую эту в каждую деревню пошлют фронтовики обязательно.
— Гляди, мать честная, богатеи, — говорили открыто, понятно, тятькины довольные лица, каждая морщинка у глаз подмигивала. — Знаем теперича, где настоящая-то революция припрятана. Не зевай, делегаты, там, в Питере, на съезде мужицком. Слушайтесь Ленина, большаков слушайтесь, как Евсей Борисыч твердит, поступайте, как советует партия сознательных рабочих и бедных крестьян… Нет, погоди, брат Федор, с мастеровыми-то, видать, нам за одно, верно толкует Терентий. Антрныч Крайнов, усы кусает, ему смешно слушать нас. Да лучше покаяться, чем потом маяться! Заткнуть бы хайоо святошам Фомичевым, дать отповедь, травка-муравка… А помните, мужики, что долбил, выкладывал нам обуховский землячок милый? Мы ему, Афанасью Гореву, голыми ладошками, мол, не схватишь огонь, не сделаешь революцию, а он: поискать, рукавицы найдутся, в городе. Понятно? В го-ро-де! И Прохор, кузнец-молодец, золотые хваталки, не забуду, баял, земля ему пухом: рабочая пятерня мужицкой башке первая помощница… С Выборгской стороны пятерня-то. Да чу, и Ленин то же самое пишет:
«— Чтобы вся земля досталась трудящимся, для этого необходим тесный союз городских рабочих с беднейшими крестьянами (полупролетариями) Без такого союза нельзя победить капиталистов. А если не победить их, то никакой переход земли в руки народа не избавит от народной нищеты. Землю есть нельзя, а без денег, без капитала достать орудия, скот, семена неоткуда. Не капиталистам должны доверять крестьяне и не богатым мужикам (это те же капиталисты), а только городским рабочим. Только в союзе с ними добьются беднейшие крестьяне, чтобы и земля, и железные дороги, и банки, и фабрики перешли в собственность всех трудящихся, без этого, одним переходом земли к народу, нельзя устранить нужды и нищеты.
- День впереди, день позади - Леонид Крохалев - Великолепные истории
- Горечь таежных ягод - Владимир Петров - Великолепные истории
- Горечь таежных ягод - Владимир Петров - Великолепные истории
- Воин [The Warrior] - Франсин Риверс - Великолепные истории
- Идите с миром - Алексей Азаров - Великолепные истории
- Свияжск - Василий Аксенов - Великолепные истории
- Вcё повторится вновь - Александр Ройко - Великолепные истории
- Простая арифметика - Эдогава Рампо - Великолепные истории
- Друзья с тобой: Повести - Светлана Кудряшова - Великолепные истории
- Том 1. Рассказы и очерки 1881-1884 - Дмитрий Мамин-Сибиряк - Великолепные истории