Популярная музыка из Виттулы - Микаель Ниеми

Я попросил его сыграть еще раз, только теперь — с заданной частотой. Эркки подумал-подумал, но потом все-таки сел. Вышло еще хуже, будто черти в аду плясали. От барабанов градом летели щепки, кожа покрылась вмятинами, винты на штативах отошли, и те развалились на части. Я переглянулся с Ниилой. Тот покачал головой. Такого бардака и какофонии даже мы не смогли бы устроить. Хольгери, тот и подавно отключил гитару и складывал ее в футляр. Ниила последовал за ним. Я же гадал, как бы так повежливей отказать Эркки, чтоб не обиделся. Сказать, что дополнительный приз дается только на один день? Да, пожалуй. А то не поймет.

Но Эркки и сам все понял раньше нас. Встал и, прежде чем я успел что-то сказать, вышел в коридор, ради приличия крикнув «до скорого».

В следующий миг из коридора донесся ехидный смех. Приглушенный и ликующий. В дверной проем я увидел, как Уффе и его дружок Юко зажали Эркки. Еще несколько прихлебателей стояли поблизости. Двое из них опрокинули Хольгери и схватили его за шкирку.

— Ну чё, козлятушки! — злорадно шипели они.

И такой страх меня взял. Живот втянулся, сосуды сжались от недоброго предчувствия. По мне, хуже всего, когда не знаешь, чего ожидать. Не знаешь, как тебя будут пытать в этот раз. Сколько наставят синяков? Сильно ли будут бить? Когда придет Грегер?

Крик. Душераздирающий вопль. Господи, да что они там делают с Эркки? Только бы не ножом!

В эту секунду я был готов умереть. Но вдруг заметил, как наши противники медленно сползают на пол. Юко жалостливо заморгал — из развороченной с мясом брови хлестала кровища. Уффе плавал в ней, судорожно сгребая в кучу осколки своих передних зубов.

Прихлебатели отшатнулись, побелев от ужаса. Эркки, прихрамывая, вернулся в класс, с нижней губы и подбородка сочилась кровь.

— Больше они нас не тронут, — невозмутимо сказал он.

Глава 15

О благоприятном воздействии пара на красноречие и о знаниях, жизненно необходимых каждому юноше

Каждый субботний вечер в нашей семье топили баню — обычай этот наверняка дошел до нас с языческих времен. В последние годы, с тех пор как у сеструхи отросли титьки, она парилась сама, после нее заходили я, мама и батя. Напускали жару и парились, исходя потом и солью, мылись с мылом, скребли спины, сдирали лоскутья старой кожи, становясь красными, точно освежеванные зайцы. Единственное, чего нельзя делать в бане — это бздеть. Эту заповедь так же свято блюдут испокон веков, и забывать о ней не стоит, а то ведь могут и вон попросить.

Напоследок мы поддали еще, чтоб даже обмылки растворились от жара, и когда, наконец, окатились ключевой водой, тело засияло столь безупречной чистотой, что и вообразить себе невозможно.

Да, только этим вечером все вышло иначе. Позднее я понял, что отец спланировал все загодя: что-то витало в воздухе. Напряжение. Мы уселись в предбаннике, где в углу стояла стиральная машина. Мать поспешно удалилась, видно было, нам мешать не хотела. В камине уютно потрескивали еловые поленья. Одно, особо норовистое, брызгало на пол угольками, и отец тушил их мокрой ступней. Зажарив по сосиске, мы с аппетитом уплетали их — страшно хотелось соленого, уж больно много соли вышло с потом. Расправившись с пивом, батя начал пить «отвертку» — водку с лимонадом. За все это время он не проронил ни слова.

Обычно в таких случаях я оставлял его одного. Я знал, что отец любит уединение — он мог сидеть часами, смотреть на огонь, и сумрачные мысли ворочались в его чухонском мозгу. Но в этот раз я что-то почувствовал. Это была та интуитивная связь, что возникает между отцом и сыном, если они все время молчат. Они становятся будто два самца — принюхиваются друг к другу, чуют чужое дыхание. Ты сжимаешься в комок, потом расслабляешься; сквозь шкуру и кровь до твоего слуха доносится слабое ворчание желудка. Ты становишься плотью. Срываешь одежду. Выкидываешь из башки ворох будничных мыслей.

Отец крякнул, помолчал чуток. Снова крякнул, будто разминая язык. Сделал глоток. Я подкинул в огонь новое полено. Посмотрел на стакан — с запотевшего стекла катились холодные бусинки.

— Ты уже взрослый… — заговорил он, наконец, по-фински.

Я не ответил. Подумал, что щетины у меня пока нет, правда, в последнее время характер испортился да ноги вытянулись — это были первые приметы возмужания.

— И, стало быть, иной раз задумывался… спрашивал себя…

Я недоуменно глянул на отца, на его скулах играли желваки.

— Задавал себе вопросы… о жизни… о людях… Теперь, когда ты стал взрослый, тебе пора кое-что знать…

Он сделал паузу, выпил еще, стараясь избегать моего взгляда. Ну, сейчас начнется половое воспитание, решил я. Беседа о пользе презервативов.

— Только чур, никому ни слова. Это останется между нами. Между мной и тобой.

Тут отец впервые посмотрел на меня серьезным, сосредоточенным взглядом. Я кивнул. Он снова отвернулся к огню.

— Мой отец, стало быть, твой дед, по молодости был жеребцом. Короче говоря, есть у меня два единокровных брата. Они — мои ровесники и у них тоже есть ребятня. Стало быть, здесь в Паяле у тебя пять двоюродных родственников, из них — три сестры; тебе нужно знать их, чтоб вы, не ровен час, не нагуляли уродов.

Отец назвал их по именам. Одна из сестер — симпатичная девчонка, ходила в параллельный класс.

— Теперь о другом. У нас в районе живут две семейки, которые причинили нам много зла — их ты должен возненавидеть на всю жизнь. С одними мы раздружились в тыща девятьсот двадцать девятом году после процесса о лжесвидетельстве, с другими — из-за заливных лугов: в тыща девятьсот втором один сосед оттяпал их у твоего прадеда. За обе эти обиды ты будешь мстить, как только сможешь, пока эти гады не покаются и не заплатят сполна, да еще в ножки не поклонятся.

И отец в хронологическом порядке поведал о хитросплетениях нашей вражды. О наших победах и поражениях, о подложных справках и подкупах чиновников, о рукопашных схватках, письмах с угрозами, вредительстве, шантаже, о том, как у нас увели перспективного кобеля и ножом, словно домашнему оленю, обкорнали ему уши. И нет конца козням этих безумцев, а мы, хоть и пытаемся отвечать им по мере сил, все равно плетемся далеко в хвосте. И что ужасно — при этом наши обидчики распускают о нас зловредные слухи, во сто крат преувеличивая наши скромные успехи. А потому мне нужно быть начеку — иду ли на танцы или любое другое сборище, чтоб меня не подстерегли самым коварным образом и не отутюжили в отместку где-нибудь в кустах или каком другом закутке.

Отец назвал фамилии и подробно перечислил представителей побочных ветвей и породнившихся семей — после свадьбы фамилия-то меняется, да только в жилах течет та же злая кровь. И здесь мне тоже встретилось имя знакомого паренька — тощий девятиклассник, он вроде никогда мной не интересовался. Отец поддакнул — да, именно так, это в их стиле, на вид безобидные, они убаюкивают твою бдительность, и ты подставляешь им свой хребет. Не один наш предок, возвращаясь с колотыми ранами и переломами, горько жалел о своей доверчивости, заверил меня отец.

Я выучил имена наизусть, отец допросил меня на случай, чтоб я не забыл и не спустил чего-нибудь по лени. Батя пил и ругался, и хотел, чтоб я подхрюкивал и поддакивал ему, и вместе с ним вынашивал коварные планы. Он посоветовал мне устроиться в городскую администрацию — уж там-то наверху мы им таких пилюлей наваляем, к тому же безнаказанно, а если еще и жениться с умом, то можно такое кумовство в районе развести, что у этих клятвопреступников и хапуг будет земля гореть под ногами.

Лимонад кончился, и отец стал пить водку прямо из горла. Он перешел на темы более общего характера. Я уже без пяти минут рабочий мужик и потому мне следует знать тех, кто были штрейкбрехерами во время дорожной забастовки тридцать первого года и забастовки на лесосплаве у Алананен Кихланкийоки в тридцать третьем году. Имена нацистов из Терендё и Анттиса, и даже из самой Паялы, имена доносчиков — среди них есть и такие, которые до сих пор называют себя социал-демократами, а сами во вторую мировую отправляли наших братьев-коммунистов в Стурсиенский концлагерь, чтоб расстрелять их, когда Гитлер заграбастает Швецию. Узнал я также, кто из них покаялся, кто — нет, родственникам последних не худо бы напомнить об этом при удобном случае.

Отец перечислил кучу фамилий, которые надо было запомнить, и снова мне встретились имена моих школьных товарищей. Для верности отец заставил меня повторить сказанное, что я и сделал в точности. Потом он в общих чертах изложил мне историю рабочего движения, объяснил, почему некоторые особенно злопамятные социалисты по сей день терпеть не могут «Хапарандский вестник» и «Норботтенский курьер», отчего отовариваются в «Консуме», а не в «ИКА», и отчего люди все еще искоса глядят на таможенников, преподавателей училищ, лесников и лестадианцев.