Песни в пустоту - Александр Горбачев

Когда “Собаки Табака” воссоединились, у нас был с ними совместный концерт. До этого момента мы с Робертом не виделись семь лет. И, когда расходились, я, помню, в шутку сказал: “Ну что, Роберт, опять до встречи через семь лет”?

* * *

“Собаки Табака” с самого начала были исключением из всех возможных правил – и тот узор, который в итоге описала их судьба, эту исключительность только подтвердил. В 2006-м группа, которая, казалось бы, могла существовать только в бредовой и суматошной реальности 90-х, воссоединилась. Конечно, сказать, что это возвращение было триумфальным, было бы неправильно (на это, впрочем, никто и не рассчитывал), но незамеченным оно тоже не прошло. Наконец стало возможным толком расслышать, что же за музыку делали эти удивительные люди – сначала был официально издан альбом “В мозг!”, а затем – диск “Тень света” с музыкой для спектакля “Фауст”. Одноразовой акцией памяти бурной молодости дело не ограничилось: “Собаки Табака” записывают новые пластинки и продолжают регулярно давать концерты на самых разных площадках. И впечатление эти концерты производят, в сущности, ровно то же самое: невероятный патологический театр, дикая, бешеная мощь, безумный спектакль странного звукоизвлечения, стихийная аномалия, приводящая к единому знаменателю искусство и естество. Возвращение “Собак” могло бы показаться странным, но своя логика в нем есть – как в 90-х, так и теперь они отстаивают свой звук более-менее в одиночестве, отдуваясь своим лязгом и скрежетом за субкультуру, которая так и не смогла (или не захотела) стать чем-то большим. И когда в Россию сейчас приезжают герои мирового индастриала вроде Godflesh и Swans, собирая на свои концерты полные залы, у всех у них на разогреве неизменно выступает Роберт Остролуцкий и его команда. Просто потому, что лучше так и не придумали. Просто потому, что больше никого и нет.

Впрочем, это с какой стороны посмотреть. Странным образом герои и соучастники московского индустриального подполья 90-х проникли практически во все сферы современной российской культурной жизни – и как знать, может быть, они и сейчас тайком проводят на широкой публике свои странные сумеречные опыты. Бывший корреспондент программы “Дрема” Анфиса Чехова теперь популярная телеведущая, секс-бомба и героиня обложек мужских журналов. Владимир Епифанцев – один из самых востребованных российских актеров (при этом он по-прежнему регулярно выступает в маленьких клубах с нойзом максимально радикального толка). Основатель группы Inquisitorum Борис Акимов в 2000-х поработал во всех важных для эпохи медиа, а теперь стал главным в стране пропагандистом фермерских продуктов и новой аграрной культуры. Алексей Тегин регулярно выступает с проектом Phurpa с горловым пением в тибетской традиции бон и не забывает об индустриальном проекте Corps – давая интервью для этой книги, он рассказывал, что планирует сделать выступление в заброшенных подвалах завода “ЗИЛ”. Наконец, весной 2014-го в поп-культуру попал и сам лидер “Собак” Роберт Остролуцкий, заменив в главной роли в успешном музыкальном спектакле Todd покойного Михаила Горшенева из “Короля и Шута”.

Вспомнит ли хотя бы один из его зрителей о том, как пятнадцать лет назад Остролуцкий, играя в совсем другом спектакле, выплескивал в лицо партнеру его собственную кровь из шприца? Конечно, нет. Но он намекнет. Наверняка намекнет.

Алексей Тегин

Почему у нас не прижилась индустриальная культура? Тут, наверное, уже надо погружаться в генофонд. Все-таки в западной культуре есть за плечами Бах, Леонардо, Возрождение, Средневековье и так далее. И, когда у тебя они есть, ты можешь себе позволить какие-то вещи, которые не разрушат эту культуру и не умалят национальное достоинство. Потому что уже с таким багажом его невозможно никак принизить. В этом смысле они свободны от социальных комплексов. А что в совке происходит? У нас нет ощущения, что за нами мировая культура. У нас есть какие-то люди, которыми восхищается Запад. И огромное количество параши, которую ты не любишь, но которая тоже называется искусством. И человек слабый и талантливый все свои силы тратит на то, чтобы эту парашу как бы оскорбить. Но это не цель искусства. Цель искусства – это такой героический вызов. Почему его нет? Может быть, Москва – это не то место, где рождаются герои. Это пресекается уже самим эгрегором города. В Питере эгрегор более болезненный, героизм и инфернальность у них есть в генах. А Москва аморфна. Человек здесь очень беспомощный. Он не хозяин. Город сам по себе. А человечек – так, шоркается. У Москвы имперское сознание, и какое-то личное высказывание тут не поддерживается уже на генетическом уровне. Потому и так народу много, а персонажей почти нет.

* * *

Помнишь?Как глохли чуткие и слышали глухие,Как цвет накатывал волной,И пол дышал не в такт,И бился пульс стальнойСквозь крышу из стекла и света,Помнишь?

“Собаки Табака”, “Венки забвения”

Глава 4

Пора тлеть: “Машнинбэнд” и поколение кочегаров

“Мне особенно не говорили после нашего выступления, как оно, но я по крайней мере максимально старался орать, скакать – это естественно под нашу музыку, нормально, можно самому сдохнуть под эти песни. Уж так заорать, что просто инфаркт получить”.

Андрей Машнин (из интервью для журнала Fuzz, 1997 год)

Такая жизнь, что не о чем петьПо телевизору педик на педикеВойна тут и тамЗакрыли клуб “Там-Там”После зимы наступила осеньЧто такое осень?Ищи ответ в научно-популярной песнеПостучи сам себя по деревуОбменяйся с деревом кольцамиПридут посторонниеПопросят – пожалуйстаНемного иронии и немного жалости

“Машнинбэнд”,“Немного жалости”

Зима 90-го года. Ленинград. В концертном зале “Октябрьский” проходит концерт памяти Александра Башлачева. Не раз и не два потом его назовут последним пиком классического советского рока, после которого движение постепенно пошло на спад. Играют как совсем локальные рок-барды вроде ныне покойного Алексея “Полковника” Хрынова, так и новый рок-истеблишмент – Макаревич, Шевчук и “ЧайФ”. Со сцены звучат песни “Дождь” и “Ой-ё” – пока еще новые, необъезженные вещи, а не всенародные хиты. Едва ли не первый раз появляются перед широкой столичной публикой Янка Дягилева и Егор Летов, который произносит памятную сакраментальную тираду: “Я приветствую всех интеллигентов типа Троицкого, превративших весь наш рок-н-ролл в большую жопу!”

В какой-то момент на сцену “Юбилейного” вышел – впервые в своей жизни – худой нескладный парень в кирзовых сапогах, поправил очки и гнусаво запел под гитару про “край родной злополучный”. Это трудно себе представить, но за камерным акустическим концертом наблюдала огромная спортивная арена, забитая до отказа. Впрочем, не будем преувеличивать: вряд ли он многим запомнился. В тот момент важнее были другие герои.

Лето 96-го года. Санкт-Петербург. Снова стадион – на этот раз “Петровский”, фестиваль “Наполним небо добротой”. Лидер “ДДТ” Юрий Шевчук решил поддержать молодые группы и подошел к делу с размахом: на большой сцене выступили все мало-мальски заметные на тот момент клубные команды. Со сцены в зал летели “Байка” рэп-коровых “Кирпичей”, “Лесник” панк-сказочников “Короля и Шута” и “Рыба без трусов”, первый хит группы “Сплин”, покоривший городские радиостанции. Здесь же англоязычная гранж-группа Military Jane чуть ли не впервые спела на русском песню с рефреном «…и вечно пьяный папа”; пройдет немного времени, и они переименуются в “Пилот”.

В какой-то момент на сцену вышел человек в очках, шортах и майке Ministry. За спиной его стояла группа, игравшая тяжелый, резкий и ломовой альтернативный рок. Он схватил микрофон и истошно закричал: “Пусть никогда не будет солнца! Пусть никогда не будет неба! Пусть никогда не будет мамы! Пусть никогда не будет меня!” И да – это был тот же самый мужчина, что стоял за шесть лет до этого в кирзовых сапогах на сцене “Юбилейного”. Тот же, но уже другой.

Зовут мужчину Андрей Машнин, и в его музыкальной биографии отразился и вышеупомянутый спад советского рока, и его фантасмагорическое перерождение. Он начал как бард из кочегарки и, казалось, безнадежно отстал от времени – поезд русского рока ушел, людям с акустической гитарой уже ничего не светило. Но через несколько лет на сцену ворвался “Машнинбэнд”, одна из первых альтернативных групп Петербурга, которая бросала в зал тяжелые риффы, истошный вокал и жесткие злые тексты. Из их песен хлестала мрачная и мощная энергия времени, и слово “альтернатива” в применении к Машнину и его команде следовало понимать в максимально буквальном смысле: они играли назло, поперек, вопреки, не столько опережая свое время, сколько с упоением вставляя ему палки в колеса, – до тех пор пока не выбились из сил.