Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

облегчения и благодарности, что Лисефиэль не напихал красивостей, сквозь которые продираться пришлось бы. Ну да, чичас видно опыт общения с человечками. Задумалась, что теперь, зная, где он будет ждать, всё равно не знаю, где вяз этот Громовый.

Владыка равнодушно обронил:

— В часе езды. Пеллериен проводит тебя, — и отвернулся.

147. Лорд и леди

Получилось, наверное, больше часа — я просила оседлать Репку, а уж она трюхала не спеша. Пошёл редкий снег, тут же тающий на жирной грязи лесной тропы, и лошади безо всякого удовольствия чавкали по ней копытами. Я слегка замёрзла и зябко куталась в плащ. Зябко было ещё и от мыслей.

Женщина не очень-то заточена под большое количество партнёров, а у меня уже три. И этот будет четвёртым. Но ещё меньше заточенной я себя ощущала под лицезрение так называемого «поединка». Какой там поединок, Трандуил рыжика сожжёт. Или зарежет, как барана. Если «с уважением».

А всё равно потряхивало и невесело было, и я старалась не копаться в себе. Это всего лишь секс, в прошлый раз с рыжиком хорошо было. Я же люблю удовольствия? Надо только расслабиться.

* * *

Он ждал у старого вяза, разбитого молнией. Стоял неподвижно, спиной к солнцу, и закатные лучи подсвечивали его рыжие волосы кроваво-красным. Короткие, едва достигающие плеч — как и у меня.

Вспомнила, что он обрезал их в знак траура, думая, что я погибла, и на душе стало теплее — хотя бы от того, что мы оба живы. Живым всё хорошо, и я нашла в себе силы улыбнуться счастливо и кивнуть благосклонно.

Пеллериен спешилась, они с Лисефиэлем обменялись церемонными приветствиями и поклонами, после чего моя телохранительница помогла мне спуститься и сказала, что будет ждать здесь же завтра, когда солнце будет в зените. Подхватила повод Репки и ускакала.

Как он оттаял, как заулыбался!

Но за руку взял — осторожно, обошёлся без объятий. Тепло пожал пальцы:

— Блодьювидд, я вижу, что ты немного печальна. И не так рада мне, как я тебе. Не надо так напрягаться, я не трону тебя, если не захочешь, мы просто побудем вместе.

Ну да, странно было бы, если б он не понимал. Понимает.

Дунул бесшумно в деревянный свисток, и тут же, хрустя подлеском, прибежала Салмаах. Здоровье лошадки Лисефиэлевой было отменным, она бодро пригарцовывала и глядела с кокетством, а у меня ни морковки с собой, ни булочки…

Эльф усадил меня перед собой — и, мельком увидев его опьянённое лицо, с насмешкой подумала: «Ну как же, 'просто побудем вместе», да…«. Было лестно, что он так откровенно тает от малейшего прикосновения, и 'просто» уже вовсе не хотелось. Всё-таки удовольствия я люблю, что уж там. Вспомнила, как рассматривала его голого, стоящего на коленях в низенькой палатке, и сглотнула. В низ живота плеснуло теплом. Жизнь налаживалась, и от меня ничего не требовалось, просто быть собой и всё. Повернула голову, осторожно принюхиваясь — он пах мятой и тысячелистником, как и тогда, в палатке. На официальных приёмах эльфы обычно использовали сложные тонкие благовония, а вот вне официоза зачастую пахли травами, которые добавляли в воду при мытье. Видно, нравится рыжику сочетание этих запахов. Не думая, спросила:

— Чем я пахну для тебя?

Он, твёрдо взяв поводья и направляя лошадь движением бедра, так же бездумно ответил:

— Счастьем. Твой запах уникален, он единственный в своём роде, всё остальное меркнет… — и, утыкаясь в шею сзади, почти потеряв голос: — эти волоски, как шёрстка лисёнка — скучал я по ним… ты прости, не могу сейчас говорить. Хочется помолчать и побыть счастливым.

Салмаах не хуже Репки никуда в этой жизни не спешила, а Лисефиэль не подгонял. Молча дышал в шею, обнимал осторожно, излучал ровное, почти кошачье тепло — и я как-то вдруг вовсе перестала зябнуть, стало хорошо жить.

Огромный дуб, нависший над расщелиной с замёрзшим водопадом, по пояс стоял в холодном тумане, подкрашенном огнём уходящего солнца. Судя по тоненькому ржанию Салмаах и тому, что она быстрее заперебирала ногами — мы почти добрались.

— Это твой дом? — спросила шёпотом, впечатлившись величественным пейзажем.

— Всегда открыт для тебя, indis e mael, невеста моя, моя светлая королева, — он тоже говорил тихо, без голоса.

Слегка удивилась. Уже второй раз назвал невестой — а до того, как я понимала, никто не осмеливался. Жениться на живом пламени — посягательство на свободу, кощунство… но смолчала. Кто знает, что он имеет в виду. Пусть называет, как нравится. Уж замуж-то Трандуил меня точно не отдаст. Вспомнила гадкую, Далем записанную поговорку: «Заступа и в аду хороша: когда и не вилами, а кочергой посунут». Замуж не хотелось, но во владычной заступе я была более чем уверена. Завтра утром меня отсюда выдернут по-любому. Эта мысль вернула благодушие и любопытство. Хотелось получить удовольствие от приключения, а не прикапываться к рыжику с подозрениями.

Он спрыгнул с лошади, и, снимая меня, показал рукой на дубовую рощу под скальной стенкой, на краю которой рос его дуб:

— Это моя роща.

Удивлённо подняла бровь: у эльфов принято было владеть конкретными деревьями-домами, но чтоб целой рощей? Он понял и улыбнулся:

— Я был женат, у меня два сына и две дочери, старшие сын и дочь тоже имеют детей, а те своих… почти вся роща заселена моими потомками.

Ого, а рыжик-то патриарх, оказывается… ну да, мне других и не подсовывают, похоже. Трандуил же сам говорил. Пожившие, с детьми, желающие сгинуть с честью, урвав напоследок поцелуй богини…

Не зная, как себя вести, от чистого сердца пожелала ему обзавестись ещё кучей детей. По его смешку поняла свою бестактность — и что он не обиделся.

— У меня не будет других женщин, кроме тебя — и это навсегда.

Дрогнувшим голосом сказала, что верю, что уж он-то проживёт достаточно долго, чтобы… И умолкла, когда он с улыбкой поднёс к моим губам палец:

— Нет. Я любил жену. Смерть её пережил тяжело, но пережил. Потом — владыке нужна была моя служба, а мне было всё равно. И я много путешествовал по Арде. Род службы был таков, что у меня было немало… связей. Тебе ведь всё рассказали наверняка, да? — по лицу понял, что да, и невесело усмехнулся. — После того отсутствие телесной близости в жизни воспринималось отдыхом и облегчением.

Вздохнула. Да, понять можно. Что уж там не понять. Лисефиэль улыбался всё светлее:

— Ты моя последняя. Я счастлив, что невозможная звезда упала в мои недостойные