Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

на смерть смотрят. Спокойно констатировал:

— Прекрасная, ты забыла меня.

Удивилась:

— Нет, эру Лисефиэль. Просто ты не посещаешь дворец… — а про себя тихонечко вздохнула, вновь удивляясь красоте и объёмному звучанию его низковатого для эльфа голоса.

Он усмехнулся:

— Я туда не зван, и никто не смеет там бывать без позволения владыки. А он мне не позволял — и не позволит. Ты же не бываешь за пределами.

Хм… ну да. Улыбаясь, взяла за руку, ласково сказала, что всё помню, ничего не забыла, и рада встрече.

Вскрикнула, когда он с силой прижал и впился в губы поцелуем. Он выпустил:

— Я консорт? — и в глазах было такое, что я только торопливо кивнула.

Он снова обнял со стоном, но тут я уже гневно упёрлась в его плечи:

— Не здесь и не сейчас! — почему-то очень разозлило, что меня, кажется, порываются поиметь прямо тут. Какая пакость! В лесу, безо всякого уважения! Это не считая того, что я-то аранена и охрану не вижу, а они меня видят.

Лисефиэль, по-моему, удивился, но руки убрал. Похоже, пытаясь справиться с собой, пробормотал:

— Мне казалось, ты любишь… — и тут же, поймав гневный взгляд, поправился: — Прости, возлюбленная, но если я твой консорт, желаешь ли ты, чтобы я им был не только на словах? Возможно, богиня захочет посетить меня в моём доме? — и снова застыл великолепным, полным достоинства столбом.

Я постояла, соображая. Консорт, да. Пока жив. Трандуил подарил мне его жизнь, так что… Тоже стараясь обрести достоинство, царственно кивнула:

— Хорошо, эру Лисефиэль. Через три дня, — как-то хотелось мне сжиться с мыслью, что так получилось.

Он медленно, глядя в глаза, поклонился — и исчез.

Идя во дворец, я думала две вещи: что скажет (и сделает!) король — и что весь Эрин Ласгален знает, что я люблю секс в кустах.

146. Исчадие света

Сколько я знала высокородных, случайный мой консорт, с которым провела одну ночь, выжидал, целенаправленно выслеживал и отловил для объяснения в первый же выход из дворца. С королём и араненом, как я поняла, ссориться он не желал. Пока. Глаза эру Лисефиэля были очень непрозрачными во всех смыслах, но, глянув в них, я и без всяких объяснений поняла, что такая его покладистость — до поры. И что с жизнью он, похоже, ещё тогда, в орочьих горах, распрощался, а пока жив — считает себя консортом. Да по законам эльфийским им и является. Уже хорошо понимая возможную перспективу, я ей не радовалась. Ничей труп мне не нужен, я предпочла бы оставить всё как есть, не доводя до греха. То есть, наобещав всего рыжику, реакцию Трандуила и Леголаса просчитать не могла, но хотя бы отодвинула очень неприятные вещи.

Аранену я всё тут же и выложила, пока обратно шли. Мне не хотелось ни в чём от него таиться. Да и, как бы ему чувства глаза ни застили — он далеко не слеп, а пытаться манипулировать трёхтысячелетним эльфом это надо сильно наивной быть. Столько глупости у меня не было, и я попросту рассказала, как всё было тогда. Аранен, похоже, прекрасно всё и без меня знал, судя по отношению к Лисефиэлю, но молча слушал. Я говорила, что случившееся — дело судьбы. На судьбу и предопределение, зная, что эльфы в них не то чтобы верят, но во внимание принимают, напирала. Осторожненько, боясь пересолить. Старалась говорить только правду, так, как её вижу — что к эру Лисефиэлю отношусь хорошо (про «вспоминаю с теплом» не упомянула) и буду огорчена его смертью.

Но аранена — люблю, и буду несчастлива даже его мимолётной обидой и холодностью, а про смерть и думать не хочу. Поскольку всё уже было и никто, ну никто ни в чём не виноват — не лучше ли оставить как есть? Ну, буду я иногда в гости к Лисефиэлю наведываться… в конце концов, я богиня любви, и в прошлый раз на моём самочувствии это сказалось очень хорошо… тут поймала себя на сбивчивом умоляющем бормотании и виновато примолкла.

Всё время, пока я говорила, аранен шёл рядом, и я старалась сдерживаться и не заглядывать заискивающе ему в лицо, ловя реакцию.

Когда я замолчала, он тоже молчал какое-то время… недолго, наверное, но я успела перетрухнуть и испереживаться, и чувствовала свою голову пустым погребом, в котором напуганными мышами мечутся мысли.

А потом он так улыбнулся, что я почти перестала бояться, как только увидела ямочку от улыбки на его гладкой щеке.

Аранен повернулся, взял за руку, заставляя остановиться. Посмотрел в глаза и серьёзно, но ласково сказал:

— Блодьювид, я виноват. Всегда буду чувствовать эту вину. Если бы я не оставил тебя… — он резко умолк, а потом с усилием продолжил, — по приказу отца, всё было бы иначе.

Это было правдой, которая, может быть, и не красила никого из нас, но всё же… Мне не хотелось, чтобы эта правда печалила моё счастье. Но и перебивать, утешая, не стала, просто молчала, давая высказаться.

— Я бесконечно рад, что ты одарила меня взаимностью. И не хочу огорчать тебя, сердце моё, — и умолк, по-моему, не желая говорить то, что может быть воспринятым пошлостью или грубостью, но потом всё-таки сказал: — Я понимаю, чего ты хочешь. Не бойся, я не вызову его. Пусть всё идёт, как идёт.

И вздохнул. Я тоже вздохнула, думая, что скажет его папенька, и как-то случайно всё вышло: потянулась к сложнозаплетённым косам аранена, вдохнула его запах, и голова кругом пошла. Он всё-таки тоже легко её терял, потому что задышал коротко и сквозь тихие беспомощные стоны начал упрашивать — прямо здесь, прямо сейчас. Притиснул к дереву. И стало горячо и прекрасно.

Очнулись — уж смеркаться начало, часа два у этого дуба… э… простояли. Если так можно выразиться. И я ещё повздыхала, осознавая, что да, можно было увериться, что я питаю слабость к занятиям любовью в кустах. Но дело было не в кустах, конечно.

* * *

Эндорфины делали сознание безмятежным, и, купаясь в ощущении счастья, только на подходе ко дворцу начала думать, что надо как-то приватно подловить владыку для сложного разговора.

Ловить не пришлось, но вот с приватностью было похуже.

Поглядев снизу, от скрытого темнотой входа (освещать его эльфам и в голову не приходило) наверх, в сплетение причудливо извивающихся переходов, увидела блестящую толпу, и даже слабый свет только разгорающейся под потолком саламандры не делал её менее блестящей.

Понятно, Трандуил