Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции - Лев Кривицкий

Творчество выводит человека за рамки такого порядка природы, открывает возможность для преодоления естественной эволюции творческим развитием, обретения творческой свободы и выхода за рамки эволюционно обусловленной необходимости. Таков, по Бердяеву, совершенно рационально сформированный механизм перехода от естественной эволюции к сверхъестественному чудотворчеству, причём последнее получает вполне респектабельное название творческого развития. Опорочив таким образом естественную эволюцию, Бердяев в то же время предлагает внести принцип развития в божественную жизнь (Там же, с. 373). Этот тип развития имеет не эволюционный, а креационистский характер, он характеризуется как восьмой день творения – творения мира уже не самим Богом, а в творчестве человека с помощью Божьей. Творчеством без необходимости, без какой-либо детерминированности этот погрязший в грехе и вражде мир надо дематериализовать, или, как выражается Бердяев, расколдовать. Расколдовать мир от материальности, от заколдованности злобой, можно только любовью.

Этот сладковатый бред, мелодраматическое отношение к миру так импонирует той части российской интеллигенции, которая культивирует идеи российской исключительности, всячески сопротивляется демократическим реформам и готова ухватиться за любой миф, лишь бы он оправдывал ленивое неприятие перемен. Зачем, в самом деле, трудиться над совершенствованием этого «падшего» мира, активно участвовать в модернизационных процессах, отстаивать реальную свободу и эти ужасные, с Запада навязываемые права человека. Не лучше ли воспылать абстрактной любовью к человеку и, подобно Емеле из популярной русской сказки, творить чудеса из ничего, по щучьему велению, лёжа на печи? Любовь эта тоже не от мира сего, любят не кого-то конкретно, а самих себя, любящих.

Бердяев был, несмотря на все утопические мотивы своей философии, великим русским философом, которым вправе гордиться Россия. Он показал ведущую роль творчества в развитии человека. Он доказывал способность человеческого творчества освобождать человека от гнёта негативных обстоятельств, преодолевать жестокость и несвободу материального, бесчеловечно эволюционирующего мира. Отрицая всеобщность эволюции и подвергая резкой критике научный и философский эволюционизм своего времени, он в то же время внёс идею творческого развития и эволюционные мотивы в религиозную философию, стремясь к выработке и систематизации нового религиозного мировоззрения. При всей своей утопичности это мировоззрение способствовало выработке предпосылок целостной системы научной веры. Отрицая научность философского мышления, Бердяев в равной степени отрицал и религиозность, основанную на покорности и порабощении человека. Именно Бердяев выдвинул гениальную идею прибыли творческого развития, которая послужила нам источником идеи эволюционной прибыли.

Религиозный персонализм и антропологизм Бердяева оказал значительное влияние на развитие западной философии и прежде всего – на философию экзистенциализма. Изгнанный из своей страны правительством «новой» коммунистической России, Бердяев отплыл на знаменитом философском пароходе и в конечном счёте поселился в пригороде Парижа Кламаре, где прожил с 1924 г. до самой смерти в 1948 г. Длительное пребывание на Западе позволило соединить русскую философскую традицию с западноевропейской. Значительная популярность философского творчества Бердяева на Западе объяснялась созвучностью его идей западноевропейской ментальности, поиском оснований духовной свободы, религиозного обновления и особенно критикой мировоззренческих основ советского коммунизма, в котором Бердяев едва ли не первым обнаружил замаскированное фанатическим атеизмом религиозное содержание.

Влияние западноевропейской культуры несколько сгладило религиозный радикализм Бердяев, отражённый в «Смысле творчества». И хотя он разделял многие «почвеннические» иллюзии, ему был чужд амбициозный российский шовинизм, который постоянно препятствует развитию России, служа идеологической опорой деспотической власти. Бердяев резко критиковал славянофилов и евразийцев, ненавидел российское самодержавие, одним из первых обнаружил воссоздание и усугубление самодержавных порядков в системе власти российского коммунизма. Он безусловно обладал эволюционно-историческим видением и гуманистическим взглядом на историю, несмотря на то, что в книге «Смысл истории» и в других работах не раз подвергал ожесточённой критике и историзм, и гуманизм, и идею прогресса, и попытки научного объяснения истории.

Всё это позволяет более чётко определить значение Бердяева в мировой философии, выявить его роль в развитии философско-исторического эволюционизма и отделить его взгляды от «бердяевщины» – вульгарного истолкования многих его положений со стороны идеологов нового противостояния России с Западом. Они называют себя патриотами и в то же время губят Россию, препятствуя инновационному развитию её экономики, прогрессу демократических институтов, дебюрократизации управления. Сталкивая Россию к конфронтации с Западом, они консервируют состояние России в качестве сырьевого придатка Запада. Нет худшего врага России, чем ее ультрапатриоты.

В силу огромного интеллектуального авторитета Бердяева постоянно возрастает стремление ультрапатриотов и ультраконсерваторов опереться на этот авторитет, утрируя и преувеличивая далеко не самые лучшие стороны его философского наследия. Они и берут от Бердяева всё самое худшее и игнорируют самое лучшее. Им больше всего импонирует критика Бердяевым величайших достижений человечества – научности, гуманизма, эволюционизма, демократии, политической свободы, предпринимательства, промышленного развития, технического прогресса и т. д. Антипрогрессизм Бердяева действительно настолько глубок, что он видит в развитии техники проявления «чёрной магии». Очень привлекательна для ультраконсерваторов антибуржуазная ментальность Бердяева. Но особенно привлекательно для них его русское мессианство. Эти смешные потуги использовать экономическую и политическую отсталость России для того, чтобы превратить её в духовного лидера страждущего человечества подпитываются болезненными амбициями русского национального самосознания и наносят колоссальный вред прогрессивному развитию России, увековечивают её отсталость. Мессианство Бердяева весьма своеобразно и не очень вписывается в прокрустово ложе великодержавного мессианства.

«Официальный русский мессианизм, связанный с господствующей церковью и господствующим государством, – недвусмысленно заявляет Бердяев, – прогнил и разложился» (Там же, с. 523). Он возлагает надежды на иной мессианизм, который «может быть признан и западным человеком, чтящим свою великую и священную культуру» (Там же). В своё ожидание проявлений мессианской роли русской культуры Бердяев вкладывает свою веру в чудо. Это чудо связано с неприятием русской ментальностью буржуазной культуры. Бердяев не видит в этом опасности для России. Отторжение «буржуазной» культуры вполне закономерно привело к созданию «пролетарской», которая и стала воплощением российского коммунистического мессианства.

В отличие от ура-патриотов, Бердяев вполне осознаёт угрозу со стороны массового бескультурья и колоссального разрыва между огромным большинством населения и тонким слоем высококультурной интеллигенции. «У нас всегда и во всём средний уровень очень низок. В строгом европейском смысле слова в России почти что и нет культуры, нет культурной среды и культурной традиции. В низах своих Россия полна дикости и варварства, она в состоянии докультурном, в ней первобытный хаос шевелится. Эта восточная, татарская некультурность и дикая хаотичность – великая опасность для России и её будущего» (Там же, с. 524).

Эти пророческие слова великого русского философа перечёркивают и его наивное мессианство, и многие другие утопические верования. Основанием для мессианских ожиданий Бердяева является представление о способности России стать связующим звеном между культурами Востока и Запада. Даже очевидные заблуждения Бердяева показывают глубокое понимание им трагизма истории XX века, когда выход на арену истории больших масс людей приводил к чудовищным потрясениям и глобальному кризису культуры. В понимании этих процессов критический антиэволюционизм Бердяева спонтанно и незаметно для него самого переходит в исторический эволюционизм.

Насаждение демократии сверху в России в очередной раз провалилось. В начале XXI века Россия снова вернулась к традиционному бюрократизму и псевдопатриотическому самодержавному деспотизму. Однако в России через все препоны продолжается формирование среднего класса и той самой «буржуазной» культуры, которую отвергал Бердяев, но которая способна преодолеть те крайности российского менталитета, об опасности которых для будущности России он пророчески предупреждал. Как и Бердяев, мы тоже верим в будущее России, в творческую мощь её интеллигенции, в способность создавать высокую культуру и в то, что Россия обретёт наконец долгожданную и выстраданную ею свободу. Реальную свободу и способность создавать достойную человека жизнь в реальном, материальном, эволюционирующем мире, а не вымышленную, чудотворную, утопическую псевдосвободу, служащую идеологическим обоснованием всевластия государства и прискорбного бессилия его граждан.