Изжитие демиургынизма - Павел Кочурин

— О чем беседа, соседи?.. — отозвался на голос художник, подходя к изгороди.

— Пожалуйте к нам, Андрей Семенович, — кликнул Дмитрий Данилович нарочито громко. — Очень важный разговор у нас с Александром Ильиќчом. Научный, можно сказать, о ночной поливке огорода.

Саша молчал. Где-то еще стукнула калитка, кто-то вышел, разбуженќный, но не по-дошел. Скорее всего, из-за опаски встревать в чужие деќла, чтобы потом тебя не таскали. Собаки не лаяли, их в Мохове не деќржали.

Саша нервно ерзал. Искал — как бы вывернутся, прокурором малость поќднаторел. И, похоже, что-то мелькнуло в голове, взбодрился. И он может обвинить Корня:

— Своя рука — владыка. Вон сколько жердей да кольев нарубил в колхоќзном лесу. Лесник, что хочу, то и ворочу. Посмотрим еще, кто преступней. Я-то не украл, с пустом вот, и свидетели на то… А попытка, она и есть попытка. Преступления нет… Хотел вот, а не сделал.

Это был уже прежний Саша Прокурор, увертливый, ловкий, уверенный. Будто к такому заранее готовился. Напомнил вот и о межколхозлесе. Там-то у Дмитрия Данило-вича немало противников. И даже врагов. Да и не только там. Как могло забыться, что помешал вырубить красный бор за Шелекшей, моховское Усье, для большой шишки. И кого-то лишил куша… Вот и думай, новый лесник…

Подошел Андрей Семенович, поздоровался с каждый за руку, сказал:

— Полуношникам мое почтение…

Саша Жохов промолчал. Дмитрий Данилович сказал, будто о благом деќле шла речь, миролюбиво:

— Вот Александр Ильич ходил в огород огурчики поливать. И в мой, кстати, зашел. Заодно и за ульями моими хотел приглядеть. Грешно тут и медок не попробовать, сладок ли он у меня… А я вот не понял его таких забот, вспугнул. Подумал, не Потапыч ли пожа-ловал. С хворостинной вот и выбежал. Не дол благому человеку благое деяние свершить. И сидим, рассуждаем. Коли и побеседуем вместе. — Какая-то разговорчивость нашла, и Дмитрий Данилович устыдившись этого, смолк.

— Не я с ломом к тебе пришел, а ты ко мне. Не я тебе, а ты мне грозишь, — подал го-лос Саша, сказал это уже не Дмитрию Даниловичу, а хуќдожнику.

По русской пословице, и верно, не пойманный вор — не вор. Не в огороде возле по-рушенного домика пчел они сидели, а у калитки дома Жоховых. Где тут следы воровст-ва?..

Дмитрию Даниловичу пришлось объясниться, как он оказался тут в майќки, в одних трусах и босиком, из-под одеяла выскочив. А обрезок трубы под руку на крыльце попал-ся.

— Кто тут кому грозит, — перешел уже к обвинению Саша, — вот я и прошу вас, Анд-рей Семенович, быть свидетелем. — Саша бил на то, чтобы поговорить и разойтись. По-ступка-то не было.

— Так что же, Александр Ильич, в Писании сказано, двух свиќдетелей — истина, — вы-сказал Художник, показывая этим, что не собираќется становиться ни на чью сторону. — Члена Сельсовета надо позваќть, Прасковью Кирилловну. Она для верности и других при-гласит. Подойду вот и попрошу ее. И в милицию можно позвонить, ничего что поќздно, — встал и направился было к выходу со дворика.

Саша секунду помедлил, встал, удержал за руку художника:

— Постойте, зачем же так, — вымолвил, — шуму-то по колхозу и так у вас много… Ну попутал бес… Хотел рамочку вынуть. Потом бы признался, покаялся. Не воровство это. Зависть взяла, признаюсь… Ты вот, Данилыч, нужды ни в чем не знаешь. Все у тебя ладно. И доносы на тебя насылают, а ты как в раю живешь. А я, как беспортошны Ваня Флеган, что не делаю, все не впрок. Тебе и в колхозе не работать, так проживешь, а я и при работе без проку, как у чужих на иждивении.

— Оно и надо поговорить на народе о твоем житье-бытье. Вывести бы вот тебя на Шадровик, как бывало твоего деда и батьку выводили для всемирского покаяния, — вы-сказал Дмитрий Данилович уже без сердќца и обиды. — Народ-то и скажет все о тебе, и объ-яснит от чего и поќчему не везет. Жена и дочка узнают о твоем невезении, може, и помо-гут разобраться. И Федосью, мать, не обойдите. Она-то и подскажет, почему отцу твоему и деду не везло.

Вот во всем и разберитесь и покайтесь семейно, может клятье с вашего дома снимется.

— Не за медом, не за медом вначале-то я шел, — как бы уж решил приќзнаться во всем Саша. — Картошечки молодой хотел подкопать. Собираќлся — сходить на Шелекшу, сетку бросить. Без молодой Картошечки что за уха. На вот почувствовал запах меда, домики увидел и ввернуло на соблазн…

— Попросил бы картошечки и я дал бы тебе. Воровать-то стыдней, чем просить, — сказал Дмитрий Данилович.

И как несмышленого мальчишку наставил. — Пчел зорить, это великий грех. Может греш-ней только нарубить человека. А тут, тварь божью погубить и обкрадывать соседа. Как вот вымолить прощение за такой грех.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

1

Они сидели на завалинке под боковым окном дома Жоховых. Дмитрий Данилович ближе к крыльцу, Андрей Семенович в углу дома, а Саша Жохов посредине их. Обрезок водопроводной трубы Дмитрий Данилович держал в правой руке. Конец ее упирался в ступеньку крыльца и загораживал вход в калитку. Тут же на кирпичной дорожке валялись, выпавшие из рук Саши, два цинковых ведра. И как бы в усмешке над си-девшими белели боками, отсвечивали каким-то мертвым светом. Саша был пленником, что называется, в узах, и как все узники вынужден был ждать своей участи.

Побеседовать в мире предложил соседям Андрей Семенович. Саша, тут ухватив-шись за это предложение, винясь, упрашивал простить. Бес попуќтал, больше такого нико-гда не будет и разойтись мирно. Ущерба-то он не нанес… Так говорил Саша Прокурор. А Саша преступник всего-навсего боялся лишь одного, что узнают домашние, особенно дочка, Лена и жена Наталья. Приедут с внучкой. И та тоже взглянет на него косо. Федо-сья, мать, уехала за ними в город. Саша был один в доме эти дни и почувствовал свободу: все дозволено, как было дозволено еще совсем недавно ему, должностному лицу.

— Не о себе, а о них думаю, — бил на жалость Саша. — Дочка такая, узнает и носа не покажет, от родного отца отречется. И жена может уйти. Семья распадется, кому в ра-дость…

— Вот и объяснитесь по-дружески, — сказал художник, — когда-то ведь вроде и дру-жили все мы, трое… Коли прощать, то Дмитрий Данилович увероваться должен, что больше вреда от тебя, Александр Ильич, никаќкого никому не будет. И покайся вот как на духу перед образом Спаќсителя в храме во прощение грехов. Они у тебя немалые.

Саша встревожился: "Какие немалые?.." Но Андрей Семенович не стал ворошить прошлое и Саша примолк.

— Вы, Александр Ильич, завистью живете, у меня вот нет, а у тебя вот есть… — Дмитрий Данилович подчеркнуто, как и художник, назвал Сашу по имени-отчеству. И будто не о нем шел разговор, а вообще о челоќвеческом поведении, рассудочно прогово-рил: — Медку-то, конечно, всем хочется, как и картошечки молодой. И к мяску вот тоже тянет. Овечку или там теленочка приглядеть. В лесу копыта и рога находили, на волков сваливали, грешили. По завистникам ни огорода, ни животины вот не деќржи, потому что этого у него нет. Живи, что дадут. Бобыльство колхозное и заводит в чужой огород, а там и в дом. Без должности надо

украсть, а при должности другой способ есть: подачку взять. Коли должностью оправды-вается воровство, то вора и преступника негде уже и искать.

Дмитрий Данилович смолк. Недоумение и самого взяло: чего же происќходит?.. Вроде суда над должностным лицом, пусть и бывшим. И какой суд?.. Высший, святой, совести над бессовестностью. Правды над ложью. Божий суд. На такой суд Сашу привели его и должности, и порочность, вжившаяся в семейку Жоховых. И вот он перед Правдой, впервые за все свои годы… Но повержен ли?.. Не в притворстве ли кривда?.. Гоќлому-то как жить по совести!?. Заметил что-то похожее на усмешку Саќши. И взыграло что-то вро-де бы озорное: "Взять да взаправду и отходить его вот этой железиной. Разговор-то с ним пустой. Отвалтужу, пусть и отвечу…" Встал, решительный.

— Ты вот, Саша, пытаешься сухим выбраться из вонючей ямы, — сказал ему. — И вы-лезешь. Заступники у тебя найдутся. Потом с их помощью начнешь мне мстить. И даже хвастаться будешь, как Корня одурил. Знаю тебя… Так вот и прогуляюсь по тебе, закон-нику, этой штуковиной. — Приподќнял обрезок трубы.

Андрей Семенович перехватил его руку, сказал тихо:

— Оставь, Дмитрий, чего ты этим решишь?..

Саша, чуть запоздало учуяв опасность, вскочил с завалинки, прячась за художника, визгливо вскрикнул:

— Это самосуд… Закон за такое карает…

— Так ведь и собственность мою трудовую закон бережет, а вора каќрает, — прогово-рил Дмитрий Данилович, все еще грозясь.

Саша ухватился за художника, выталкивая его перед собой. Андрей Семенович и сам не мог понять, шутит, стращает Данилыч Сашу, или всерьез?.. Похоже всерьез. Так постояли какое-то время.

Но вот праведник, страдая, и уже стыдясь своего гнева, помолчав, высказал: