Изжитие демиургынизма - Павел Кочурин

Побушевали потоком в голове лесника-крестьянина недозволительные мысли и тут же поглотились волшебством летней ночи. Надо о дне сущем думать, вольнодумство мужику не помощник. За делом, за работой привычной и оседает всякая его недужность, как муть в реке после поќловодья. Рыбки-то в неотстоявшейся воде кто-то всласть и половит. Иному и не быть, коли свое мирское миром не бережется… Вроде и поуспокоился от такой вынужденной смиренности в себе. Хотя где-то в подспуде и оставалось: ты и тут, в своей смиренности, под рабски-сатанинским высмехом. Но и раб, если он за своим делом во свободе, вольным на этот миг себя и осознает. Мысль нашла из разговоров-фи-лософствований городской родни с высмехами над собой. Кто вот они сами-то эти деревенско-городские, обозванные гегемонами?.. Тоже поќловинчатые. В каждом из нас чего-то по половинке. Цельного ни в ком ничего нет. И надо вот выбирать и оберегать лучшую половинку в себе, коя от Сотворителя изживать то, что от совратителя — самого сатаны… Но это были уже примирительные мысли в себе, наве-янные тишиной ночи.

Комнату наполнял запах тополей, берез, цветущих лип. Все дары неќистребимой жизни и входили в тебя через эти запахи. Дышали им все Корнины, кои жили тут до тебя. И ты уже не один с осознанием этого, а как бы в едином мире с ними… Но тут же эти мысли о мирским, руќша их, назойливо врывалось, как тленый смрад, тревожное: "А верно ли то, на что твоя надежда?.. Если цивилизацию не цивилизировать с ка-ждым днем, то она, как все старое, одряхлеет и вымрет?.." Опять лезли в голову досужие речения городской родни, все понимающей и все видящей. Но по-их "цивилизирование" нас кто-то должен проделать за нас самих. А тебе одно — ждать ее настания. Все и пойдет опять по-чужому, не в лад с тобой и делом твоим… Обнадеживало одно — неистовая вера в себя истых мужиком: "Пока в земледельце не изжито бережение земли — гибели нет!" Это вера и дедушки, и Старика Соколоќва, Коммуниста во Христе. И опять противостояние твоим мыслям в тебе же самом второго твоего "я": "Вера усматривает и неверие — соблазны сатаны-рушителя. И праведному в тебе "я" надо быть постоянно готовым к его проделкам, всяким вредностям тебе". Вот какая сумятица может втемяшиться в голову мужику, колхозному крестьянину, когда он начинает перебирать в себе ту жизнь, в кою его втюрили посулами о светлом будущем. Без дум-то своих ежечасных крестьянин-заботник никогда не жил, а тут под игом соблазнов, все твое мужицкое а сторону. И уже нет в тебе вольной заботы о бережении общинного мира… И ты

соблазняешься: не хлебопашцу, тому, кто не с землей, а только возле нее, вроде и легче жить. Все ладно — землетрясения нет!.. А каково вот при таком тебе самой земле?..

Покоряясь главной своей мысли, что порядок от труда и в труде, Дмиќтрий как-то само собой задумался о смысле своего жития-бытия. Не ноќвы они, эти раздумья. И де-душку, отца, не покидали. Но вот с каждым новым "посещением" тебя — они приводят к прежнему: к дому своему, к полям, в коих твоя надежда, к лесу, к деревьям, вроде и без видиќмой пользы растущим вокруг дома, к кедрам отца, высаженным рощицей в Каверзи-но, к дубкам на берегу Шелекши, к огороду своему, к пчелам. Много это — или мало для тебя?.. И так ли уж все это

твое?.. И тогќда какой прок от этого тебе, утешающемуся другим, тебе как бы под-сунутым… Но разве может обойтись и без вольного крестьянина, а знаќчит и без истинного творца — земной люд?.. Без многого другого может, а без тебя, крестьянина-хлебопашца — нет!

Вроде бы все просто. И все это должно быть всем ясно!.. Но вот поди ты!.. Не осознается такое. И жизнь идет в разлад, переваливаясь через пень-колоду…

Под эти невеселые, но уже привычные, смиренные и тихие мысли он и задремал. И уснул сном блаженного, сотворившего молитву: "Не поќкинь меня в надежде вера праведная…" И то ли уже во сне, то ли еще в дреме, наяву, уловило ухо остерегающе и тревожное пение пчелы над ухом. И будто кем подсказалось: это все та же самая пчела, что отќгоняла от своего жилища — красного домика, Сашу Жохова. Чуяла в нем зло и стерегла всю свою пчелиную семью вроде как от беды. Теперь меня вот остерегает.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

И нашел сон, который оказался вещим. Несказанной красоты сад. Все в нем сочно зеленело и цвело. Цвет тут же превращался в плоды. Они наливались, зрели по мере того, как он с любовью смотрел на них, не помышляя сорвать до времени. Это сотворяло одно только его желание о том, чтобы вечно оставался таким этот сад. "Это райский сад, — под-сказал беззвучный голос из глуби самого этого сада. — Плоды его нельзя брать с не-чистыми помыслами в себе. Он — от вечности. Его держит разумность сотворенной приро-ды, Господне Провидение"…

Рассудок Дмитрия Даниловича был занеаолен земными опасениями. И во сне он не мог отойти от них. Тревожась, подумал: "Как можно остаќвить такой сад без охраны. Сгубят все только потому, что такого сада нигде нет, он лучше других и лучше твоего. Все и бросятся к нему безќрассудно, стараясь опередить друг друга. Кому-то покажется, что меќньше другого отхватил, и обуяет зависть… Только если Нетленный Божественный Дух высшей волей оградит человека от гибельных для него же самого помышлений. Но тогда этот сад не для наших людей. Их-то не усоќвестит и Божья воля. Они выбирают зло, а не добро… Природа все сотворяет в ладе. Но мы вот не способны сотворенное ею оберечь. Жадны, завистливы, вороваты… Выходит, что этот сад только для чистой дуќши? Но зачем он одной душе без тела?.. Значит он для показывания человекам. Для испытания их искушением и соблазном к греху. Если так, то рядом где-то затаился злой дух, рушитель. Душе-то праведной не резон человека к пороку подталкивать. Да и самим человекам грешќно бы завидовать Божьей красоте и рушить ее. Выходит сад этот для того, чтобы побудить человека, возжаждать создать подобное сотворенному Всевышним. Тогда ладно, пусть так и будет!.. Но сотворение такой красоты — это удел избранных, одолевших соблазн чистой душой".

Не успел он так подумать, как над головой его закружилась плела. Та же, что хоте-ла отогнать Сашу Жохова от своего красного домика. Тогда в огороде она только грозила ему, чуя его помышления. Он встуќпился за Сашу, мысленно попросив пчелу не жалить его. Теперь эта пчела его уже самого о чем-то настойчиво предостерегала… Но вот о чем?..

Тревожно и певуче прожужжав, пчела вдруг стремглав полетела в стоќрону зеленой, в цветах поляны. И тут же на этой поляне возникло гоќлое существо, похожее на человека. Ринулось стремглав к саду, залезќло на райскую яблоню. Вблизи Дмитрий Данилович разглядел голого. Он был похож на кого-то из ихнего колхоза, вроде бы даже на моховца. Только уж больно общеликий, в коем мог угадываться каждый. Это и понятно, в голом кого хочешь подозревай. И озарила, удивившая и саќмого догадка, будто кем подсказанная догадка. Это он сам, своими мыслями, зазвал голого в райский сад. Чтобы в нем, в одном голом, узрить разом весь колхозный люд. В том числе и самого себя. Пчела вот и спасала его от самого же себя, кой ютится в тебе соблазнителем к грехам.

Голый вскарабкался на яблоню, сорвал с обломленного сучка незреќлый плод, над-кусил его и брезгливо сморщась, отшвырнул в сторону. Выќсмотрел другой, покрасивее и побольше, надгрыз, и тоже бросил. Зеќмля тут же поглотила огрызки, скрыла неразумные действа голого… Так выходило, хотела смирить гнев нетленного духа, защищая голого. Дерево вновь ожило. Значит, земля терпелива, все делает, чтоќбы Творец не гневался на таких нас. А сами человеки, мы вот все, выходит, не любим Творящую душу, владелицу земного сада. Надругаемся над ее добротой и не бережем землю-кормилицу. Но вредим-то себе, раз губим плоды чистой души, означенные нам… Душа-то, служа Творќцу, не гнала голого из своего сада, позволила ему любоваться им, выќждать и взять что ему надо. А он, боясь, что кто-то опередит его, губит яблоню и оскверняет землю, взращенную сад… И вот дерева с плодами, обломанного голым, уже и нет. И для самого Голого и для других… Он бросился было к голому, подбиравшемуся к Другой яблоне. Силился закри-чать: "Что, несчастный, делаешь?.." Но крика не полуќчилось. Голос осекся, не мог и бежать, ноги не двигались. Голый замеќтил его, немо стоявшего, и злорадно рассеялся. И еще яростнее стал обрывать и обламывать сучки на втором дереве… Душа, охранявшая сад, и это стерпела… И взяло греховное усмотрение пагубности, коќторое исходит от терпеливости души: "Неужто не понимает, что развращает окаянную тварь своим непротивлением злу…" Но за этим осуждеќнием души подкралась другая мысль, обескураживающая и самого: "Ведь она, душа-то, таким потворством голому, выказывает тебе тебя же саќмого…" Голый торопится оборвать плоды с райского дерева, потому что увидел тебя, похожего на него. Голый — это и есть ты сам без прикрас, сегодняшний кол-хозник — "раб-отник". Эта мысль о голом себе не совсем и твоя, вернее, кого-то второго в тебе самом, не соќвсем осознаваемого, тобой первым. Себя-то настоящего чего бы тебе осуждать?.. И подумав так, решительно шагнул к голому. На этот раз ноги сами пошли. И голос возник. Сказал голому, подойдя вплотную: "Не губи свое же, остановись…" Но говорил это не голому, а как бы друќгому в самом себе. Голый, то есть он сам, второй в себе, приостано-вился, выслушал. Но к зову первого себя. второй ты не прислушался. Голый этого и ждал и тут же стал карабкаться к вершине яблони, чтоќбы достать самое красивое яблоко.