Яд или лекарство? Как растения, порошки и таблетки повлияли на историю медицины - Томас Хэджер

полуночи, когда они уже были уверены, что попадут в Англию, кто-то заметил немецкий торпедный катер, появившийся из-за буя. Лабори наблюдал, как две торпеды устремились к ним и еле-еле промахнулись, пролетев совсем рядом с носовой частью катера. Затем второй залп торпед попал точно в них. «Сирокко» содрогнулся; Лабори почувствовал, как поднимается корма. Немецкие пикирующие бомбардировщики нацелились на пламя, и второй мощный взрыв разорвал «Сирокко» на части. Лабори подумал, что удар пришелся по боеприпасам корабля. Он увидел тела стрелков, которые подняло на воздух. Затем он оказался в воде.

Корабль быстро затонул, бомбардировщики улетели в поисках другой добычи, а Лабори остался лежать на спине. Проходили часы, и он видел, как люди вокруг него медленно теряли силы. Он очень замерз, его разум начал рассеиваться. Он прошел врачебную подготовку как раз накануне войны и понимал, что происходит. Ледяное море высасывало тепло из его тела, наступала гипотермия. Если так будет продолжаться дальше, он умрет.

Сколько у него времени? Его пальцы и ступни уже начали неметь, ноги стали вялыми. Достаточно понизить температуру тела, и наступает своего рода шоковая реакция: давление падает, дыхание становится поверхностным, а тело – белым и неподвижным. Это займет час? Несколько часов?

Лабори видел, как это происходило вокруг него. 90 % стрелков, которых они подобрали в Дюнкерке, умрут этой ночью. Как и половина экипажа «Сирокко».

Он заставил себя двигаться дальше. Он заметил, что на нем все еще был шлем – глупая вещь, – и возился с ремешком, пока не смог снять. Он смотрел, как шлем медленно наполняется морской водой. Должно быть, в нем есть дыра, подумал он. Он смотрел на шлем, пока тот не погрузился в воду. Его мышление затормаживалось.

Каким-то образом он продержался до рассвета. Тогда он увидел несколько тусклых огоньков и услышал далекие крики. Небольшой британский военный корабль искал выживших. Он видел, как люди из последних сил отчаянно метались вокруг него, пытаясь попасть на борт. Моряки на палубе бросали веревки, а пловцы царапали друг друга, чтобы добраться до них. Сумасшедший дом. Оставшиеся в живых после гибели «Сирокко» были настолько слабы, что некоторые из них не могли подняться – они пробирались к борту, теряли хватку и падали обратно на остальных. Люди тонули. Лабори заставил себя сдержаться и подождать, пока хаос уляжется. Затем, приложив огромные усилия, он подплыл к берегу, схватился за скользкую веревку и начал подтягиваться. Он добрался до поручней, влез на борт и тут же потерял сознание. Лабори пришел в себя в ванне с теплой водой, и кто-то хлопал его по лицу, говоря: «Давай, док, еще чуть-чуть!»

Страдающий от истощения Лабори был доставлен во французский военный госпиталь, где, по мере выздоровления, впал в странную неприятную депрессию. Сегодня мы назвали бы это состояние посттравматическим стрессом. Лабори знал только, что чувствует себя не в своей тарелке, как будто земля под ним превратилась в зыбучие пески. «Я обнаружил, что меня расстраивает мысль о необходимости продолжать жить», – вспоминал он. Ему было 26 лет.

Но и здесь он продолжил прокладывать себе дорогу. Общественное внимание отвлекло его. Он стал одним из «героев «Сирокко», как их называла пресса. Его наградили медалью. Он нашел утешение в работе на врачебных дежурствах. Его чувство юмора стало мрачным. Но все же он чувствовал себя немного отстраненно, как будто наблюдал за жизнью сквозь стекло.

Когда французские военные сочли, что он достаточно оправился, его командиры решили, что ему будет полезно сменить обстановку, и отправили его на военно-морскую базу в Дакар, столицу Сенегала в Северной Африке. Здесь, среди солнечного света и песка, он в течение нескольких утренних часов занимался общей медицинской практикой, а остальную часть дня проводил за рисованием, писательством и верховой ездой. Он был небольшого роста, но хорош собой, привлекателен почти как кинозвезда со своими густыми темными волосами; также он был умен, амбициозен, привычен к деньгам – его отец был врачом, мать происходила из аристократической семьи – и немного чванлив. Ему было ненавистно изгнание в компании жены и маленьких детей в знойное африканское захолустье, и он отчаянно хотел вернуться во Францию. Чтобы отвлечься от скуки, он решил сконцентрировать внимание на хирургии. Он нашел наставников среди врачей Дакара и, по сути, сам обучился искусству резать и шить, используя трупы из местного морга. У него были умелые руки. Но ему не хватало терпения.

Когда он начал оперировать живых пациентов, несмотря на его мастерство и прилагаемые усилия, все часто шло не так, как надо. Регулярно, казалось бы, без всякой причины во время операции у раненого солдата падало давление, дыхание становилось поверхностным, а сердцебиение учащалось. Это было дурным знаком.

Часто пациенты умирали на операционном столе, но не в результате самой операции, а от травматического шока. Никто не знал, что его вызывает, и в то же время мало чем можно было с ним бороться. Никто не знал, почему у одних пациентов шок развивался, а у других нет. Казалось, ничто не могло вызвать такие странности.

Лабори решил найти ответы. Переезжая с поста на пост в течение войны, он изучал всю медицинскую литературу по теме операционного шока, какую только мог найти. И картинка начала складываться. Большинство экспертов считали, что шок – это реакция на травму (в том числе на то, что хирург укладывает человека на стол и разрезает его). Исследователи только-только узнали, что раненые животные реагируют на травму выбросом в кровь целого потока химических веществ, таких как адреналин, вызывающих реакцию «бей-беги-замри». Адреналин увеличивает частоту сердечных сокращений, ускоряет метаболизм и изменяет циркуляцию крови. Лабори пришел к выводу, что ключ к операционному шоку можно найти в химических веществах, которые организм выбрасывает в кровь при травме.

Таким был один из подходов, но он не был единственным. Некоторые исследователи считали, что этот шок скорее психический, чем физический. В конце концов, шоковая реакция может быть вызвана как страхом, так и травмой. Пригрозите кому-нибудь ножом, убедите его в том, что собираетесь причинить ему боль, – и его сердцебиение ускорится, дыхание станет прерывистым, он вспотеет. Другими словами, психический стресс сам по себе может вызвать шоковую реакцию. Лабори наблюдал это у своих пациентов: некоторые из них за несколько часов до операции так напрягались, так волновались из-за предстоящей боли, что начинали проявлять признаки шока задолго до того, как скальпель касался кожи. Возможно, операционный шок был просто продолжением этого – естественной реакцией, зашедшей слишком