Ловцы человеков - Олег Геннадьевич Суслопаров

следующий вопрос словно копируя тон собеседника, тихо и вдумчиво:

– И что, сейчас вы проникли в базу данных моей ауры?

– Я не могу точно сформулировать словами свои способности. Просто ко мне приходят люди, я говорю с ними и мне открывается что-то в этом человеке. И я рассказываю ему то, что мне открылось. И ничего больше. Мне просто интересно всматриваться в людей.

– И что видно при моем рассмотрении? – Семену захотелось поскорее закончить беседу, которая стала ему надоедать. Захотелось поскорее увидеть какой-то коронный прием этого представителя армии «экстрасенсов-магов-провидцев», умеющих убедить человека выложить деньги за демонстрацию каких-то своих умений.

Ответ прозвучал не сразу.

– Ты такой же, как все, ищи свет в себе самом, увидишь и в других.

– Ну, если это все, прощайте, – Семен поднялся, решив закончить заводящую непонятно куда беседу, шагнул к выходу и указал рукой на стоящего у двери телохранителя. – Скажите, какова расценка за серийную беседу, вам заплатят. Надеюсь, не все платят по расценке для моего щедрого знакомого?

За шаг до двери он остановился, вспомнив эту фразу.

Мать Семена тяжело заболела как раз в тот год, когда ее сыну вот-вот предстояло быть допущенным к участию в очередном витке перераспределения денежных потоков в своей стране. Мать смотрела на редко навещающего ее Семена с какой-то томительной жалостью. Сначала Семен подумал, что жалость эта относится к самой матери, чувствующей, что ей не увидеть в полной мере того, чего скоро достигнет сын.

– Ты, мать, держись, мы с тобой съездим куда-нибудь в Америку вместе, – неловко повторил он во время последнего своего визита в больницу. Семену иногда думалось при взгляде на тихую материнскую улыбку, что мать в природной сдержанности и податливости своей была в молодости очень по-своему красива. Что она вечно хочет что-то сказать ему о том, что видно только ей.

– У меня, мать, все хорошо, не беспокойся, – добавил он.

– Нет, что-то все равно не так, – опять слабо улыбнулась мать. – Ты вот и смотришь на людей как-то резко, словно один против всех живешь. Так счастливыми не становятся…

– Ну так, как известно, кто жил и мыслил, тот не может иначе. Что не так? – переспросил Семен.

– Не знаю. Может, с того света уже скажу тебе. Если мне позволят.

Выходя из палаты, Семен поймал мысль: «Родители вечно не могут сказать детям что-то главное, дети – родителям…» Следующие два дня превратили его в одного из самых богатых людей планеты, который может с ухмылкой спокойного пренебрежения наблюдать за любой суетой человеческого мира. Ложась спать, он замер перед кроватью с бокалом коньяка в руке. «Завтра я проснусь богатым и счастливым. Навсегда и бесповоротно!» – прошептал он, жадно втянув носом терпкость хорошего напитка, опустошил бокал одним большим глотком и упал на кровать, сразу забывшись тяжелым сном.

Сон был не просто тяжел, а словно темен. Словно сознание его летело вслепую сквозь непроглядную темень. И вдруг – свет, нахлынувший легко и неостановимо, и слова матери:

– Сын, ты такой же, как все, ищи свет в себе, увидишь и в других.

Проснулся Семен, сам не понимая, от чего: то ли от этих слов, то ли от звука телефона. Поднял трубку.

– Я очень соболезную. Ваша мать сегодня ночью скончалась.

Ночь после похорон матери он не спал. Ходил по дому, просматривал какие-то бумаги, мысленно оправдывая себя тем, что скопились срочные дела, которые надо обдумать и утрясти. Под утро в голове мелькнула мысль: «Что, боишься услышать то, что мать с того света скажет?» Он вздрогнул: «Это сумасшествие. Я, действительно, слышал во сне эти слова или мне они начинают мерещиться днем, когда я что-то узнаю?» Он подошел к окну, с надеждой увидел проблески сереющего рассвета.

Днем он тихо похоронил мать на заросшем огромными тополями старом кладбище у ее родного поселка. На обратном пути, наконец, забылся тяжелым сном на заднем сидении автомобиля, а резко проснувшись от какого-то толчка, сразу стал вспоминать, звучали ли в его сознании опять слова матери. Убедившись, что память его на этот раз чиста, вместо облегчения он вдруг почувствовал крошку отчаяния: «Что, главное так и не захотел услышать от матери? Так и живи теперь, трус».

И он стал «так и жить», стараясь заглушить вселенское свое отчаяние оглушающим шумом роскоши и празднества жизни. Одним из его любимых занятий было путешествовать по старым городам Европы: продвигаясь по улице и слушая рассказ сидящего рядом в лимузине гида о ценности для истории лучших старинных дворцов, он лениво отдавал указание помощнику прикупить этот особняк, чтобы устроить в нем один званый обед для избранных персон. Над организацией этих званых обедов трудилась целая бригада мастеров, с изощренной фантазией умеющих потрясти воображение пресыщенных роскошью людей. Реквизитом для оформления стен наравне с чучелами животных бывали приобретенные на аукционах произведения искусства всемирно известных скульпторов и художников, в развлекающих гостей постановках играли и пели мировые знаменитости, запрашивающие миллионные гонорары.

«Видимо, я действительно гений, у простого человека такая жизнь быстро вызывает привыкание, а у меня нет», – думал порой о себе Семен, по-прежнему чувствуя в себе симптомы своей давней болезни – отчаяния в своем индивидуализме. Вспышки этой болезни лихорадили его приступами томительного ощущения глупой обреченности своей бессмысленной, в сущности, жизни: «Только бы, когда сдохну – не смотреть с небес на землю и жалеть… Пусть сразу – чернота, и не надо никакого света в конце тоннеля!»

Воспоминание о пришедших во сне словах матери стало напоминать о себе чаще и чаще, он отмахивался от них, как от шального плода разыгравшего воображения, который нельзя подвергать осмыслению. Он никогда и никому не говорил о них. Но вдруг слова эти прозвучали вновь и настолько неожиданно, что он осознал это, уже сделав несколько шагов от произнесшего их необычного собеседника.

Так свет в конце тоннеля все-таки будет? И придется лишь вечно терзаться, глядя с небес на оставленное на земле богатство?

Он повернулся:

– И что это – телепатия, божественное откровение, пророчество? Я слушаю дальше. Мне интересно.

– Я же вам объяснил – ко мне приходит знание. Бог дохнул надо мной, дав мне такой дар – и я с той поры думаю – а зачем?

– И Бог – есть? – Семен подошел и сел на прежнее свое место.

– Что есть Бог в вашем понимании?

– Ну, не знаю.

– То есть, существует ли то, не знаю что? Сначала определитесь, что вы имеете в виду, произнося это слово, и ответ будет готов.

Они проговорили довольно долго, и когда прощались, собеседник Семена взял его протянутую для прощания руку двумя ладонями, задержал ее на несколько секунд и улыбнулся.

– Верить в свою исключительность слишком просто, вы сможете поверить и в исключительность каждого. И обойтись без операции.

***

– Клинически